Пауль Госсен - Клуб любителей фантастики, 2011

Это вариант на самый крайний случай, поскольку он — самоубийственный.

Тут нужны варианты, которые можно как-то просчитать, хотя бы с вероятностью в сорок процентов. Космос не терпит отчаянных мер, не опирающихся на расчёт. Кстати — о расчётах.

Летучих газов на астероидах не бывает, и атмосферы тут нет.

Держать за ноги будет лишь гравитация. Какова на астероиде гравитация?

Чему здесь равна первая космическая?

Но ведь задача не в том, чтобы стать искусственным спутником астероида. Нужна вторая космическая, с запасом, чтобы наверняка долететь до корабля, висящего на высокой орбите.

Я включил мини-компьютер на левом рукаве. Освежил знания о ракетном пистолете, что на «горбе». Нашёл данные об астероиде. И о себе любимом.

Узнал, что мои родные семьдесят восемь кило и сто кило скафандра тянут здесь всего на тридцать пять граммов с десятыми. Но это вес, не масса.

Разгонять предстоит сто семьдесят восемь килограммов.

Зато скорость убегания равна трём метрам в секунду, с копейками. Всего-то.

Сам я пока ничего не понял, но какая-то часть сознания, или — подсознания, уже поняла: ой-ёй.

Люди, работающие в космосе, отвыкают рассматривать мускульную силу как двигатель. Поэтому некоторые очевидные вещи доходят не сразу. Двигатель в одну человеческую силу позволит разогнать сто семьдесят восемь килограммов до второй космической — до скорости убегания.

Зря я, что ли, занимался лёгкой атлетикой, и на Земле, и на станции…

Пересчитал всё ещё раз, потом — ещё.

Не обнаружил фатальных ошибок.

В идеале мне следовало бы разгоняться вертикально, строго в направлении корабля. Но я такой возможности не имел. В условиях здешней гравитации можно двигаться по наклонной поверхности — хотя бы и под углом в сорок пять градусов. У маячного конуса угол такой.

Подошвы космических ботинок имеют хорошее сцепление.

Если разбежаться, на завершающей стадии разгона использовать конус и хорошенько от него оттолкнуться…

У меня ёкнуло в животе.

Попытка, ясное дело, всего одна. Прыгнув в чёрное небо, я должен буду корректировать свой полёт ракетным пистолетом.

Возможно, импульс-другой придётся использовать для ускорения.

И торможение возле корабля тоже буду осуществлять с помощью ракетного пистолета. А заряд не бесконечен. Если промахнусь или не долечу…

В животе снова ёкнуло.

Надо подготовиться. И морально, и — вообще…

Изучив площадку, я выбрал себе взлётно-посадочную полосу. Очистил её от камней. Прошёл несколько раз, примеряясь. Дважды пробежал, не слишком высоко подскакивая. На третий раз, пока для тренировки, взбежал на конус. И осторожно спустился.

Должно получиться. Должно.

Будет что рассказать детям, если они появятся у меня когда-нибудь.

Только ведь не поверят…

Я отошёл к началу ВПП. С себя лишнее оборудование снял, оставил лишь пистолет. Настроился, прогоняя в голове маршрут.

И — ходу.

Наверное, топал, как слон, но вакуум не проводит звука.

Не оступиться, не сорваться…

Достиг конуса. Рванул по нему. Изо всех сил оттолкнулся от вершины.

Полетел вверх, неуклюжей птицей взмыл над маяком, над скалой.

Начал удаляться от злополучного астероида.

Я смотрел на корабль, выверял траекторию. Она, разумеется, нуждалась в коррекции.

Подправляя курс, я старался по возможности не нарушать центровки, импульс ракетного пистолета направлял в значительной мере вниз, чтобы он давал прирост ускорения.

Почти не шевелился.

Посмотрев на компьютер, выяснил, что ускорение больше второй космической, хоть и не намного.

Несло меня к кораблю.

Так я летел минут четырнадцать. Половина дистанции пройдена.

И я решил — пора немного притормаживать. А то сильно припечатает, и я сорвусь — уйду от корабля в открытый космос. Наставники учили нас всегда ориентировать корабль так, чтобы на подлёте не совершать лишних манёвров, не тратить время и горючее на поиски входа. Распахнутый ангар звал, манил ярким светом в кромешной тьме…

Я не промахнулся. Я попал и в корабль, и в створ шлюза.

Ускорение было великовато, и меня слегка приложило о боковую стену, закрутило. Но я зацепился ногой за поручень, рукой — за последний, утративший напарника, зелёный скутер. Поспешил дать команду закрыть створки.

При включённой гравитации, с нормальным давлением и воздухом в ангаре, я несколько минут лежал на полу. Осознавал. Сбрасывал напряжение. Через полчаса, немного придя в себя и освободившись от скафандра, пошёл к пульту.

Используя систему удалённого доступа, инициировал включение.

Маяк не стал капризничать. Замигал.

Я сел в кресло и закрыл глаза.

Лёгкая атлетика — полезна для здоровья.

Точно.

Майк Гелприн

ИЗ ПРИНЦИПА

О том, что в крепость прибыли миротворцы, я узнала от старшей сестры.

— Двое. Огромные, злые, — тараторила Тилла, пока я впопыхах одевалась. — Отец назначил приём на два пополудни, потом обед в их честь и бал. Боже, что творится во дворце, — Тилла всплеснула руками.

Нам, дочерям его великолепия яра Друбича, коменданта крепости и наместника его величия на северном пограничье, на приёме присутствовать не полагалось. Зато на обеде нам предстояло сидеть по левую руку от отца, а на балу открывать первый турдион.

Отец выглядел озабоченным, когда усаживался на своё место во главе стола. Он даже не посмотрел на нас с Тиллой, не улыбнулся маме и не пожелал рыцарям воинской удали, как делал всегда.

— Миротворец Токугава! Миротворец Митч! — зычно выкрикнул церемониймейстер.

Отец неспешно встал, приближённые поднялись с мест вслед за ним.

Так я впервые увидела миротворцев.

Слухи и легенды о них ходили вот уже три года, с тех пор, как они появились у нас. Говорили, что миротворцы спустились со звёзд. Ещё говорили, что они огромны, странны и страшны видом, свирепы, злы и могущественны. А так же поговаривали, что они молятся неведомому грозному божеству, называемому Принцип. И это божество велит миротворцам совершать нелепые и неразумные поступки, которые обычный человек никогда совершать бы не стал.

Я увидела их и едва удержалась от удивлённого возгласа. Ничего свирепого или страшного ни в одном из двоих не было.

И странного не было, разве что одежда — неприятного болотного цвета, в размытых палевых пятнах. Впереди шагал коренастый плечистый старик, круглолицый, морщинистый, с глубокими залысинами и узкими раскосыми глазами. А за ним, отставая на шаг… Я внезапно почувствовала, как что-то торкнуло, ворохнулось под сердцем.

Миротворец Митч, вспомнила я произнесённое церемониймейстером имя. Высокий, на голову выше старика Токугавы. Поджарый, смуглый, черноволосый, с хищным крючковатым носом под сросшимися густыми бровями. И с карими и какими-то отчаянными, шальными глазами. На секунду наши взгляды встретились, и мне показалось… Господи, мне показалось, что он ожёг меня. Колени подломились, я едва удержалась на ногах и схватилась за Тиллино предплечье, чтобы не упасть.

— Её великолепие яра Тилла Друбич! Её великолепие яра Аста Друбич! — гулко выкрикивал церемониймейстер.

Я едва осознала, что назвали моё имя. Зала со всеми, кто в ней был, кружилась у меня перед глазами, я отпустила сестрино предплечье и упала, попросту рухнула в кресло.

Не помню, как прошёл обед и как удалось продержаться до его конца. Мне говорили что-то, я невпопад отвечала, мучительно думая лишь о том, как удержать вилку с ножом в переставших слушаться пальцах. Не помню, как шла из обеденной залы в церемониальную и что было до того, как притушили свечи и заиграла музыка.

А потом…

Яр Молодич подхватил Тиллу и закружил её в первом турдионе. Затем яр Крисевич согнулся в поклоне, приглашая на танец меня. Я отрицательно покачала головой. Крисевича сменил яр Ставич, за ним яр Кротич, я отказала и им. Не в силах двинуться с места, я заворожённо смотрела, как миротворец Митч идёт ко мне через зал.

Яр Кротич встал у него на пути и бросил в лицо что-то резкое, оскорбительное.

У меня зашлось сердце. Кротич был бретёром, первым фехтовальщиком пограничья и первым силачом среди рыцарей.

Мне не удалось понять, что произошло. Яр Кротич, казалось, отлетел в сторону, а миротворец Митч шагнул ко мне и протянул руку. Меня качнуло, я едва устояла на ногах, а в следующий момент миротворец подхватил меня, и мы с ним понеслись, помчались по зале в такт музыке. Я не танцевала, я летела, не касаясь ногами пола, и его руки прожигали на мне платье, я чувствовала, что тону, захлёбываюсь в его глазах, властных, шальных, отчаянных.

Наутро в дверь отведённой нам с полковником спальни застучали — резко, отрывисто. Зевая, я сунул ноги в ботинки и поплёлся открывать.