Сергей Мусаниф - Во имя рейтинга
Итоги боя были неутешительными. Троянский флот разгромлен, но ахейцам пришлось заплатить за это немалую цену. Причем Гектор успел уйти на одном из подоспевших к тонущему флагману кораблей, что ахейцы расценили как поражение. Думаю, теперь он встретится армии Агамемнона только в Трое. С теми остатками флота, что теперь в его распоряжении, повторное нападение будет чистым безумием.
Хотя кое-кто может сказать так и о первом.
Причиной моего дурного настроения был не Гектор.
С Гектором мне все было ясно.
Разведчик, по крайней мере хороший разведчик, к числу которых я относил и себя, должен быть тонким психологом и отчасти физиономистом. Он должен читать по лицам и по глазам.
Я многое увидел во взгляде троянского лавагета. Это был взгляд человека, считающего любую войну занятием достаточно глупым. Человека, который не получает никакого удовольствия от убийства других людей.
Взгляд человека, обстоятельствами вынужденного делать грязную работу, и делать ее хорошо, потому что по-другому он ничего делать не умеет.
Можно говорить и о любви к Родине, и о верности долгу, о желании мира и покоя, и о смертельной усталости, но это слова.
Гектор был человеком. Обычным человеком, на которого взвалили непосильную ответственность быть главной надеждой обреченного города, и он этому совсем не рад.
Я не хотел убивать такого человека.
Не знаю, что Гектор прочел в моем взгляде. Не знаю, почему он поступил так, как поступил.
Я не убил Гектора.
И приказ пославших меня сюда людей «не вмешиваться и только наблюдать», о котором я и думать забыл в горячке боя, был здесь абсолютно ни при чем.
Гектор не убил меня.
Ахиллес устроил мне скандал.
— У тебя была возможность убить Приамида, — заявил он.
Это были первые слова, которые я услышал от богоравного Пелида в тот день, и это были первые слова, которые он произнес после того, как поднялся на борт.
— Едва ли, — сказал я. — Мы бились с ним на равных.
И Гектор, вне всякого сомнения, сильно польстил мне, когда признал меня лучшим из тех, с кем ему когда-либо доводилось иметь дело.
Я до сих пор не был уверен, чем бы закончилась наша схватка, если бы мы ее продолжили.
— Ты говорил с ним. — В устах Пелида слова звучали обвинением. — Говорил с врагом. О чем?
— О погоде, — сказал я. Это что, допрос?
— Ты строил козни против нашей армии?
— Нет, — сказал я.
— Так о чем вы говорили?
— О тебе, — сказал я. — Приамид сообщил мне, что был о тебе лучшего мнения.
Ой, не надо было так говорить.
Вспыльчивый, как петух в брачную пору, Ахиллес тут же полез за мечом. И не избежать бы парнишке повторного купания в Средиземном море, если бы Патрокл и Эвдор не вцепились ему в плечи, дуэтом напоминая, что я гость и он сам пригласил меня, а законы гостеприимства святы и убивать меня прямо сейчас никак нельзя. Боги разгневаются.
На том и порешили. Патрокл увел приятеля в каюту, Эвдор одарил меня взглядом, каким обычно смотрят на сумасшедших, а потом сел рядом со мной:
— Сегодня ты спас нас, господин.
— Нет, — сказал я. — Я ничего не сделал.
— Если бы троянцы не смотрели на ваш с Гектором бой, нас перерезали бы, как стадо баранов.
— Ты тоже хорошо себя проявил.
Эвдор сплюнул на палубу.
— Я — солдат, — сказал он. — Мирмидонцы — лучшие солдаты войска Агамемнона. Мы — золотые щиты ванакта ванактов и гетайры аргосца.
— Никто не спорит. Вы все велики и могучи. Просто троянцев было больше.
— Это была глупость, — сказал Эвдор. — Наша атака была глупостью. Я не должен так говорить о своем командире, но я чувствую, что ты, как человек посторонний, меня поймешь и простишь.
— Он молод. Прости его.
— Простить гибель людей? Мы атаковали флагман Гектора, Ахиллес повел нас в бой и проиграл.
— Гектор тоже повел своих людей в бой с превосходящими силами противника и проиграл.
— Троянец хотя бы отдавал себе отчет в том, что делает. Люди идут за Гектором, потому что верят ему, а не потому, что он чей-то сын и его жребий — стать героем.
— У меня нет ответа, Эвдор.
Ахиллес — вот кто беспокоил меня больше всего.
Даже не сам Ахиллес, а его необъяснимые способности.
Поведение Пелида было мне вполне понятно. Молодой, честолюбивый глупец, дорвавшийся до командования войсками.
Я прибыл сюда из конца продвинутого двадцать первого века. Все явления природы были изучены и объяснены с научной точки зрения. Расшифрована ДНК человека, найден и нейтрализован ген, отвечающий за старение. Люди достигли небес и не нашли там богов.
На вершине Олимпа они тоже не были обнаружены.
Здесь все было иначе.
Если неуязвимость Ахилла еще как-то можно объяснить более-менее научно, вроде теории Дэна о случайной мутации, то его непотопляемость не лезла ни в какие ворота. Потому что никакая мутация не может нарушить законы физики.
Тело, помещенное в жидкость, погружается, вытесняя занимаемый им объем. Если оно, конечно, не легче воды.
Но я сомневаюсь, что Ахилл весит меньше восьмидесяти килограммов. И я видел, как в этом самом море утонули десятки других людей.
Логичное объяснение происходящего было только одно, но оно было невероятным.
Ахиллес на самом деле сын нереиды Фетиды и именно поэтому имеет стойкий иммунитет к воде.
По крайней мере, к морской воде. В реку Стикс его, судя по всему, все-таки окунали.
Дэн
— Что именно вам не нравится, Максимилиан? — Голос мистера Картрайта был холоден и резок. Холоден настолько, чтобы превращать воду в лед, и резок настолько, чтобы резать этот лед на куски.
— Я не говорил, что мне что-то не нравится, мистер Картрайт.
— Билл.
— Я не говорил, что мне что-то не нравится, Билл, — послушно повторил Макс. — Мы бьем все рейтинги, это правда. История получилась достаточно интересной…
— Но лично вас что-то не устраивает.
— Я не могу сказать, что меня что-то не устраивает. Просто мы столкнулись с чем-то, чего не можем понять.
— И каковы ваши предложения?
— Я… я думаю, что нам стоит повременить с объявлением правды, мистер Картрайт.
— Билл. Аргументы, пожалуйста.
— Я хотел бы избежать возможного шока среди наших зрителей.
— Шока, Максимилиан? Что вы понимаете под словом «шок» и как мы можем его вызвать нашим шоу?
— Мы живем в просвещенное время, живем в цивилизованном обществе. Мы объяснили почти все загадки природы. Я не думаю, что мы можем шокировать зрителя правдой о темпоральном туннеле и о том, что мы ведем съемки в прошлом при помощи миниатюрных камер, следящих за всеми событиями. Это вряд ли кого-то сильно удивит, потому что это — наука. Мы перестали удивляться науке, Билл.
— Вот как? Вы полагаете, что существование темпорального туннеля никого не удивит?
— Удивит, но не испугает. Темпоральная физика — это научная дисциплина, существование туннеля можно подтвердить множеством научных формул, которые, конечно, почти никто не поймет, но само их наличие успокоит обывателя. Однако в самом прошлом происходят события, которые не вписываются в привычную нам реальность, и я считаю — мы не должны раскрывать зрителям правду до тех пор, пока не выясним, что происходит на самом деле.
— Насколько я понимаю, вы говорите об Ахилле.
— Да.
— Но не хотите ли вы сказать, Максимилиан, что вы на самом деле верите в существование олимпийских богов?
— Я не знаю, во что верить, Билл. Я верю в физику. Но я верю и собственным глазам. Ахилл попирает законы физики.
— Что думаете вы, Дэниел?
Опять переврал мое имя.
— Главная проблема, которая может возникнуть при реализации задуманного, — это мнение Римско-католической церкви и прочих христианских конфессий. У них существуют очень четкие определения того типа людей, что способны ходить по воде, аки посуху. Боюсь, они могут обвинить нас в богохульстве.
— Это правда, — сказал Джон Мур. — Но нашими юристами уже подготовлены соответствующие релизы. Думаю, что мы отобьемся. Никто не закреплял за церковью патент на хождение по волнам.
— Еще какие-то мысли, Дэниел?
— Меня лично тоже беспокоит Ахиллес, — сказал я. — Но я не думаю, что он настолько же обеспокоит наших зрителей. То, что мы не можем понять природу происходящего, не означает, что мы не можем объяснить ее другим. Там ведь есть еще один персонаж, владеющий сверхчеловеческими способностями, — полковник Трэвис.
— В его способностях нет ничего сверхчеловеческого, — сказал Джон. — Ведь мы сами ему их предоставили. Это просто торжество технологий.
