Желай осторожно (СИ) - Вересень Мара

— О, Светлый создатель! Почему это снова ты!

— Не знаю, что во мне… чхии… такого светлого, и каким боком я создатель, но… чхии… очень приятно.

— Послушай, я тебя очень сильно попрошу, и, кстати, ты мне должна за Слава, пожалуйста, будь человеком и будь им где-нибудь подальше, мне слишком дорого обходится твое пребывание здесь.

— А можно с этого места поподробнее? — прищурилась я. У меня даже в носу свербеть перестало от возмущения. Какая, к бесям, аллергия на перья, если мою светлость, кажется, обидеть хотят.

— Ты ходячая катастрофа! Только страдаю почему-то я. Вечно, что ни скандал, то цирк. Королева косится, мать замучила разговорами о морали, я подбил брату глаз…

— Это ты ему глаз подбил?

— …Еще снег этот, будь он неладен, и трижды проклятые твари, и свадьба эта, и чертова рука!

— А при чем тут свадьба?! — не выдержала я.

— Да при всем!

— Ну, знаешь… А нечего было на лошадь лезть, раз так! Его вчера чуть на фарш не пустили и дыр наделали, а он с утра верхом сигает, как бешеный джигит! А я теперь виновата?!

— А кто?! Я по чьей милости там зад морозил? — Анатоль уже не опирался на стену. Он стоял, чуть нависая надо мной, и мы с упоением орали друг на друга.

— То есть ты считаешь, что это была моя дурная идея к озеру ехать?!

— А чья?

— Братца своего спроси! Один тащит не спросясь черт знает куда, второй прогулки с летальным исходом организовывает! Вот же дурная кровь! Кровь!

— Я и в первый раз слышал прекрасно!

— Да нет же! Идиот! У тебя кровь идет опять!

— Чхи! — раздалось откуда-то сбоку, и это была не я. С круглыми как плошки глазами на нас смотрела Молин.

Анатоль изобразил ставший нарицательным жест с рукой на лице, перепутал здоровую руку с раненой и кровящей, украсил себя боевой росписью и, застонав то ли от боли, то ли от невыносимости бытия, слился к себе. Я рванула прочь по коридору. Дорогу от комнат Анатоля до своих я помнила на удивление хорошо.

28

У себя я спешно содрала аллергическое платье и с помощью чудом выловленной по пути горничной сменила его на другое, первое попавшееся и… синее. Но перьев не было, и мне уже стало хорошо. А вот Анатолю явно хорошо не было. Поэтому я, мучимая совестью, как внепланово раскаявшийся грешник, потрусила обратно. Оглядев коридор на наличие неурочных мимокрокодилов, поскреблась в дверь и, не дождавшись ответа, шмыгнула внутрь. Возня, чертыхания и прочие словесное несогласие со сложившимися обстоятельствами доносились из ванной. Я мышью просочилась на звук. Обошла брошенные на полу одежки. Всецело занятый собой, Анатоль заметил меня только тогда, когда мой организм выразил решительное несогласие увиденным — к горлу подкатило. Белоснежная ванная была заляпана так, словно в ней кого-то расчленяли.

— Уйди, малохольная, — полуснятая рубашка дрыгнула испачканным свисающим по спине рукавом.

— Я не малохольная! Это ты умудряешься исторгать из себя такое количество крови, что любому нормальному человеку дурно станет. И откуда только берется?! Умпф! — Я старалась не смотреть, но глаза все равно возвращались к картине красным. Ну, и что душой кривить, к полуобнаженной спине тоже. Под кожей перекатывались напряженные мышцы. Анатоль снова ругнулся, дернул повязку, пытаясь затянуть потуже, в ванную закапало.

— Может доктора позвать, чтоб зашил?

— Зови, пусть рот тебе зашьет, я хотя бы в тишине посижу, — сквозь зубы процедил объект наблюдения.

— Хамло!

— Прекрати орать, хочешь, чтоб весь дворец на твои вопли сбежался?

— Ты тут сейчас кровью истечешь! А еще и в боку дыра!

— Нет там никакой дыры, зажила. Рана чистая была, только от когтей. А на руку проклятая тварья кровь попала, мешает краям срастись.

— Как же ты тогда из леса выбрался и меня еще тащил, раз тварь такая ядовитая?

— Из-за тебя.

— Опять из-за меня! — не выдержала я.

— Да нет же! О, Небо! — Дор Лий закатил глаза, я решила, что ему плохо и рванулась его ловить, но мужчина предусмотрительно выставил руку. Растопыренная пятерня, выпачканная красным, уперлась мне в грудь и тут же отдернулась, словно ожегшись.

— Да сними ты эту повязку, все равно толку в ней никакого, — предложила я, пытаясь оттереть оставленные на ткани следы, но только еще сильнее размазала, Анатоль какое-то время внимательно следил за процессом, потом кивнул.

— Тогда не смотри.

— Не смотрю, — буркнула я и отвернулась, можно подумать, много радости на полуоторванные конечности смотреть. — Снял?

— Снял.

— На пол садись, придурок, а руку на край, учить тебя еще…

Я подождала, пока мужчина, повозившись, выберет положение поудобнее, замрет и только тогда повернулась.

— А теперь давай с того места про меня и лес, и, по возможности, в более развернутом виде.

Анатоль вздохнул и посмотрел на меня с видом мученика. К слову, стараться ему особо не приходилось, он и так выглядел, как Слав: бледный, скулы заострились, и глаза блестят.

— Да силу я у тебя потянул! — вдруг эмоционально признался этот гад, а дальше продолжил уже спокойнее. — И в пути пару раз. Выложился до дна, несколько тварей, еще и рана. Ты потому такая вялая была, когда мы к стоянке вышли. Я даже испугался, что взял много. Боялся что… уснешь, как…

Пояснять канцлер не стал, но я кивнула, помнила, что сказала Молин про мнимый сон, который перевела для себя, как кому. Услышанное возилось в голове, не желая укладываться.

— Ты… Ты все-таки вампир? Морой, как Слав? Или у вас еще какие беси водятся?

— Нет, не вампир. А беси всякие есть.

— Но ты не бесь.

— Нет.

— Но и не человек, — Анатоль согласно кивнул, если можно было кивать, когда голова лежит на плече, плечо на краю ванной, а с невидимой, потому что я теперь тоже сидела на полу, руки в ванну капало. Не часто, но равномерно. И стихать не собиралось.

— Думаешь, почему Вениан тебя вечно за руки хватает и водит ниши инспектировать… — продолжил канцлер, глядя в стену. — Нет здесь никакой любви. Его желание на тебе жениться и внезапно вспыхнувшее чувство явления разного порядка и взаимно не пересекаются. Мари-Энн — источник. Они рождаются редко, но их можно отследить. Ты — источник. Но ты родилась не здесь, не владеешь собой, слишком эмоционально реагируешь, вот только магия отзывается, поэтому и снег, и твари, и прочее всякое.

— Твари тоже моих рук дело?

— А кто тут белых и пушистых на весь мир упоенно поминал?

— То есть они на самом деле не так выглядят?

— Они могут выглядеть, как угодно, но они всегда твари с черной кровью, которые приходят за снегом.

— Выходит, ясли я что-то захочу, так и будет?

— Я уже говорил, да, возможно.

— А если захочу, чтобы эта дрянь у тебя на руке пропала?

— Ну, хоти, — подначил он, явно не надеясь на результат.

— Ну, хочу, — ляпнула я.

Анатоль дернулся, будто его током ударило, и с невероятным изумлением на лице поднялся: располосованные до кости мышцы, которые я до этого все же успела разглядеть, намекали, что рана там когда-то была лишь тонкими белесыми нитками шрамов, тянущимися по плечу и предплечью.

— А домой так нельзя? — спросила я, хотя прекрасно знала ответ, я же еще здесь, но Анатоль все равно ответил, качнув головой.

Я помолчала, подумала, сделала выводы, и они мне не понравились. От слова «совсем».

— И долго ты за мной следил? — поинтересовалась я, удивляясь, как спокойно и обезличенно звучит голос.

— Долго, больше месяца, — ответил мужчина, опускаясь на край ванной, я продолжала сидеть на полу, обняв руками коленки и уставившись на пеструю ширму, и чувствовала, что сейчас — не врет.

— В бар специально пришел?

— Нет. Это случайно вышло.

— Почему раньше не утащил, возможностей было вагон и тележка.

— Ты… другая, я сомневался.

— Мари-Эн, судя по рассказам, тоже не монашкой жила.

— Я… передумал, — словно сквозь силу признался он. — Но уже дал слово Вениану, поэтому я загадал, если в свой последний день на тебя наткнусь, то заберу. Было холодно, зашел погреться, и тут ты. Подошла. Сама.