Ольга Куно - Трое из Лукоморья
Мы рассмеялись, и мир был удивительным образом восстановлен. Краткосрочный, разумеется (другого у нас не получалось), но всё-таки.
— Никогда не думал, что человека действительно можно сделать невидимым, — признался Ярослав. — Это действительно самое настоящее чудо.
— Никакого чуда тут нет, — поморщилась я. — Чудес вообще не бывает, это я тебе как профессиональная ведьма говорю. Есть законы природы и наше умение с ними обращаться. Только и всего. Просто в некоторых случаях для того, чтобы разобраться в этих законах и научиться использовать их в своих целях, требуются сотни лет кропотливой работы. Магия невидимости действительно очень трудная.
— Но ведь по законам природы человека должно быть видно!
— Не совсем так. Не видим же мы друг друга в кромешной темноте. Мы видим предмет не просто потому, что он существует в поле нашего зрения. Для того, чтобы видеть, требуется электромагнитное излучение…
— Чего-чего требуется?
— Ну, грубо говоря, свет. То, что мы видим, зависит от преломления световых лучей; на основании того, какой именно свет попадает нам в глаза, наш мозг делает выводы о том, что за предмет находится перед нами. В результате получается, что мы этот предмет "видим". А зелье, которое выпила Дара, создало вокруг неё своего рода оболочку. Она как будто оказалась в чёрном ящике, не позволяющем её увидеть. Но с той разницей, что чёрный ящик виден сам по себе, так как он тоже отражает свет. А я сделала так, что лучи света проходят вокруг Дары, обтекают её тело, преломляются таким образом, что увидеть её становится нельзя. Электромагнитные волны ведут себя так, как будто Дары здесь попросту нет, и в результате люди смотрят сквозь неё, видя те предметы, которые она, казалось бы, загораживает. При этом сама Дара не меняется, она остаётся точно такой же, какой была всегда. Её тело никуда не исчезает. Просто его невозможно увидеть из-за того, как преломляется свет. Ну, и, конечно, из-за того, как устроено наше зрение. Да ладно, что мы, на уроке, что ли? — добавила я, видя чрезвычайно печальное выражение на их лицах. — Если в двух словах, то никаких чудес. Только природа и наука.
— То есть ты хочешь сказать, что маги — это те же учёные? — спросил Ярослав.
— В общем-то да. Кто как, конечно. Можно просто использовать уже существующие знания, а можно проводить новые исследования. К примеру, кто-то лечит людей уже известными лекарствами, а кто-то изучает новые свойства трав.
— А ты?
— Я безусловно занимаюсь наукой. Иногда, конечно, и лечу, но заниматься всё время только этим мне было бы страшно скучно. Моя стихия — исследования.
— Вот как…
— Тебя это как будто удивляет, — заметила я. — Но разве в университетах не проходят магию? А что могут проходить в университете, если не науку?
— Магию как таковую, по-моему, нет, — ответил Ярослав. — Скорее некоторые элементы, например, гербологию и растительную медицину.
— Вот как? Ну что ж, возможно, так оно и должно быть. Мне всегда казалось, что сочетание магии и университета — это в некотором роде нонсенс.
— Отчего же?
Я пожала плечами.
— Ну, хотя бы оттого, что магические знания передаются на слишком личном уровне. Преподаватель не может в должной степени прочувствовать большую аудиторию. Впрочем, я никогда всерьёз не задумывалась над этим вопросом. Но все по-настоящему сильные маги и ведьмы были одиночками. Возможно, это случайность. А может, обязательное условие для того, чтобы добиться чего-то по-настоящему важного.
Я постучала пальцами по подоконнику, вспоминая старые строки.
Сидел в высокой башне звездочёт.
Имел он и достаток, и почёт,
Но вряд ли отдавал себе отчёт,
Насколько были знания полезны.
Он часто запирался изнутри.
И целый час, а может, даже три,
Нередко — от заката до зари
В темнеющую вглядывался бездну.
В час волка, скорпиона и совы,
Порой цветенья ведьминой травы
Он вглядывался в звёзды, но, увы,
Они давать ответа не хотели.
Но он трудился с ночи до утра,
В любую непогоду и ветра,
И в зиму, что на облачность щедра,
И в самые суровые метели.
В высокой башне не было окон,
Но слишком много ставилось на кон,
Столь важный он исследовал закон,
Что недосуг задуматься о стуже.
Он всё искал последнюю черту,
Меж небом и землёю на мосту.
В высокой башне, будто на посту
Он жил и мир покинул на посту же.
Знал больше всех живущих, ну так что ж?
Он думал, что цена познаньям — грош,
Покуда самой сути не найдёшь.
И, с каждым днём всё более печально,
Забыв о выполненье прочих дел,
Он в небо необъятное глядел,
Как будто силясь высчитать предел
Вселенной, беспредельной изначально.
Шло время. Звездочёта больше нет.
Он за собой оставил яркий след.
Его со школы знает целый свет,
В большом долгу небесная наука.
Но есть загвоздка важная одна,
И в этом не учёного вина:
За редкие открытия цена —
Вседневное отчаянье и мука.
Глава 8
Убедившись в том, что преследователи покинули деревню, мы тоже засиживаться не стали. Продвигались осторожно, но солдат больше видно не было: они ускакали в другом направлении. Что и неудивительно: откуда им было знать, что мы направляемся к замку? А больше никуда наша лесная тропинка и не вела.
— Далеко ещё до замка? — спросила Дара, тяжело дыша.
Тропа медленно, но верно забирала в гору. Зрительно подъём был почти не заметен, но ноги этим было не обмануть, и они уставали быстрее обычного.
— Часа два, не больше, — ответила я. — Скорее даже полтора.
— И чей же это замок, если не секрет? — поинтересовался Ярослав. — Кто этот великий специалист в области холодного оружия?
— Мой давний друг Кощей, — буднично ответила я.
От изумления Ярослав остановился, как вкопанный.
— Кощей??? — переспросил он, снова нагоняя нас с Дарой.
— Ну да, Кощей.
— Что, тот самый, бессмертный?!
— Никакой он не бессмертный, — поморщилась я. — Просто одни люди глупости болтают, а другие очень любят их слушать.
— А третьи обожают всё на свете отрицать, — подхватил Ярослав.
— Ну сам посуди, какое такое бессмертие? Не бывает этого самого бессмертия, философский камень не то что не открыли, его уже даже никто не ищет! Никакой Кощей не бессмертный, — добавила я уже более спокойно. — Он просто везучий. Необыкновенно везучий, я бы даже сказала, сказочно. Это не раз его выручало. В прежние времена, когда он вёл более…бурную жизнь. Как, впрочем, и я. Лично меня его везение неоднократно ставило в тупик. Но помимо везения он ещё и хороший фехтовальщик. Может быть, не сказочный, но действительно очень хороший. И в самом деле прекрасно разбирается в холодном оружии. В любом — от мечей и до иголок. Включая, разумеется, и кинжалы.
— Ну-ну, — скептически хмыкнул Ярослав.
На этом разговор окончился.
Снаружи замок Кощея производил весьма гнетущее впечатление. Он стоял на вершине пологого холма и был со всех сторон окружён лесом. Лес этот был густым и трудно проходимым; из деревьев здесь преобладали хвойные — мрачные высокие ели, кедры, пирамиды кипарисов. Сам замок, исполненный в готическом стиле, глаз тоже не веселил. Стрельчатые окна, резные стены, четыре высокие узкие башни, каждая из которых в свою очередь украшена многочисленными декоративными башенками. Цвет замка был по большей части тёмно-серым; то ли такой камень выбирался целенаправленно, то ли изначально он был светлее, но с годами потемнел. Чёрные вороны, с криками кружащие над замком, завершали картину. Казалось, в таком месте должно быть хорошо обороняться — и невыносимо жить.
— Это и есть дом того самого Кощея? — проговорил Ярослав. — М-да, надо действительно быть очень везучим, чтобы не сойти здесь с ума от тоски.
Похоже, мой спутник заочно невзлюбил хозяина замка. С чего бы это?..
— А вдруг замок создаёт ложное впечатление?
— Что-то не похоже. М-да, вот и будь после этого богатым! Замок есть, угодья есть, деньги небось тоже есть, а толку что? Чем здесь можно заниматься? Кроме как охотиться на оленей, считать ворон и постепенно стареть среди фамильных портретов, потихоньку обрастая мхом? И что тебя так развеселило?
— Так, ничего. Вообще-то здесь ещё можно читать книги, вести философские дискуссии, заниматься исследованиями.
— Исследованиями в таком месте — это разве что если яды какие новые изобретать. Тогда да, понимаю, настроение здесь должно создаваться правильное. А философские дискуссии вести — это с кем? С соседом-медведем? — Ярослав обвёл многозначительным взглядом окружающий замок бор. — Или с призраком любимого пра-пра-прадедушки?
