Витаутас Петкявичюс - Великий охотник Микас Пупкус
— Неизвестно, чем все это кончится, — качал он головой. — Ведь в седьмой статье пятого параграфа ясно сказано: строго запрещается в куропатнике пользоваться холодным и горячим оружием. Строго запрещается рубить, колоть, резать, стрелять моих куропаток. За своих птиц да в свою тюрьму угодить? Нет уж, не желаю.
— Оляля, Гасби, но ведь в твоем приказе не сказано, что нельзя куропаток палкой по голове лупить. Палка — ведь не оружие.
— А знаешь, твоя правда, — успокоился Гасбер и умял еще одну жареную ворону.
Мы подкрепляемся, а кривоногая коняга стоит, закрыв глаза, и с трудом переводит дух. Присмотрелся я к коню повнимательнее, и вижу: одна гляделка у него серая, другая бельмом прикрытая. Одна нога кривая, вторая согнутая, а третья и вовсе на сторону вывернута. А уж быстрота, а скорость — за минуту целую сажень одолевает. Нижняя губа отвисла, верхняя к зубам прилипла, хвост облез, копыта мхом обросли, но все равно — конь, не осел же…
"А если его в бочку запрячь? Вот здорово будет. Двинем домой на третьей черепашьей скорости!" Простился я со всеми, посадил Гасбера впереди, поближе к холке, сам на круп взгромоздился, и отправились в путь. Плетусь шагом и все боюсь, как бы коняга мой по дороге дух не испустил, но он молодцом держится, тянет, только пар от боков валит. Но чуть было не кончилось все печально: завидел он стаю ворон и шарахнулся в сторону, откуда прыть взялась, даже земля затряслась. И неизвестно, где бы мы очутились, если б по обе стороны дороги люди не толпились. Они руками махали и громко кричали:
— Да здравствует конь, победитель куропаток! Долой воропаток! Да здравствует наш избавитель!
Я ехал гордый, как генерал, и не чувствовал коня под собой. Колотил пятками по бокам клячи и думал: "Если околеет — тоже неплохо. Сделаю из ребер полозья, из позвонков — свистульки, из черепа — фонарь, а из шкуры — чего только не намастеришь — барабан, ранец, голенища к сапогам и вдобавок еще кисет".
Так мечтал я, пока не добрались мы до столицы. Привязал я коня у дверей гостиницы и по старинному деревенскому обычаю назвал его Лупкусом.
— Я — Пупкус, мой пес — Чюпкус, а ты с этого дня будешь Пупкусов Лупкус, понятно?
Конь покивал головой и заржал, да так громко, что окна в окрестных домах задрожали, а Гасбер, клевавший носом, свалился на движущийся тротуар. Пока я спохватился и сообразил, что делать, его уже уволокло.
— Оляля, Гасби, — крикнул я вдогонку, — а за дремоту в вашей стране платить не нужно? — Но он уже не слышал. Так его, храпящего, и поволок тротуар до самого порога дома.
Тшшш, пусть спит…
ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
Хуже худого — почет от врага.
За все мои мудрые советы и другие благодеяния президент Нейлонии устроил в мою честь торжественные проводы и шумную охоту.
Наглотавшись всевозможных таблеток и пластмассовых булочек, я развалился в кресле и, утирая рот, сказал:
— Великолепная у вас страна, но лучше в нее не попадать.
— Мне нравится ваша откровенность, — сказал президент, — только тупицам правда глаза колет…
— А если так, — я обрадовался, что могу хоть чем-нибудь ему услужить, — я бы на вашем месте этого Гасбера в клетку засадил. Знаете ли вы, что это самый отвратительный мошенник на свете?
— Меня он не проведет, — улыбнувшись, президент нажал кнопку, и на экране телевизора появился Гасбер. Он уплетал жареного кролика и похвалялся: "Этот дикарь Мики думает, что жить меня научил. Ничтожество. Не все свиньи на четырех ногах ходят, — он запил кролика медовухой и продолжал рассуждать: — Интересно, о чем они сейчас говорят, наевшись этих отвратительных таблеток?.." — Значит, вы обо всем знали: и о табаке, и о куропаточьем хозяйстве? — у меня по спине пробежал холодок, а волосы зашевелились сами собой.
— Обо всем.
— Прошу меня извинить.
— Не стоит, шутки и президенты умеют ценить.
— Разрешите тогда спросить, почему вы не накажете этого негодяя фон Фасоля?
— Мой дорогой, — спокойно сказал президент. — Стращать да запрещать он мастер. Не стану же я сам с этим связываться…
— Возможно, вы правы. Но что-то, значит, от меня здесь скрыли.
— Когда-то наша страна была очень богатой. Ее реки изобиловали рыбой, леса и поля — птицами и зверьем, деревья гнулись от плодов, а кусты — А от ягод. Тогда ее называли страной Великой Охоты, и каждый великоохотский житель был метким стрелком. И всего было вдоволь, потому что люди охотились только тогда, когда были голодны или нуждались в шкуре, чтобы защититься от холодных северных ветров.
Но в один прекрасный день охотник по имени Нейлон ради забавы, а может, из бахвальства застрелил лося. Его подвиг повторил другой бездельник, потом третий, и пошло… На долгие времена охота в нашем крае превратилась в прибыльное дело, а потом — в отвратительное развлечение. Все хозяйство пошло вкривь и вкось. Одно за другим следовали охотничьи состязания, самых метких и удачливых стрелков-дармоедов награждали медалями и орденами, стены своих домов они украшали шкурами зверей, рогами, чучелами, а мясо оставляли воронам…
Уничтожив все живое в своем крае, стали добираться и до соседей. Началась самая ужасная охота — война. Жестокие охотники наживались на слезах и несчастье людей, грабили их имущество, брали в плен рабов. Жители Нейлонии вконец обленились, возгордились и жили только для своего удовольствия. Это тянулось долгие годы. Потом люди в соседних странах не выдержали, прогнали грабителей обратно, в их разоренный, опустошенный край, поставили на границах часовых. С тех пор нейлонцы живут у себя дома, где в прежние годы они все так безжалостно и глупо уничтожили, стерли с лица земли. И теперь расплачиваются за свои грехи-подвиги: едят искусственную пищу, дышат грязным, зараженным воздухом и пьют нечистую, мутную воду.
— Ну, а Гасбер?
— Он плохой человек, но хороший пример. Пусть нейлонцы смотрят на него, возмущаются, иначе они очень скоро забудут свои ошибки и сами станут такими же, — президент нажал кнопку. Офицер внес все мои охотничьи принадлежности и старенькое отцовское ружье. — Исследовав ваше оружие, мы пришли к выводу, что оно, хоть и хорошее, но очень старое, советы же ваши для нас — чересчур новые.
— Может быть, — не стал я спорить, — но ведь не ружье, а человек зверя убивает. И если вы согласны, я докажу это на деле.
— Пожалуйста, только я не любитель охотиться.
— Но ведь вы сами меня приглашали.
— Пригласил, потому что хотел вас испытать. И было бы очень хорошо, если б во время охоты вы проучили как следует гордеца и пройдоху Гасбера.
На том и порешили.
Президент приказал доставить из далеких краев на ракетах живого льва. Как только рычащего царя зверей вывели из летающей лохани, все охотники и ветеринары Нейлонии ринулись к нему: охотники — поглядеть на невиданного зверя, ветеринары — делать прививки от всех мыслимых и немыслимых болезней. Не выдержал лев такого издевательства, разломал клетку, сбежал в горы и спрятался в дальней недоступной пещере. Оттуда нам и предстояло его выцарапать.
В условленный день съехались почти все охотники Нейлонии, в сопровождении искусственных псов — эдакой помеси танка и будильника. Охотничьи псы ползли напролом на железных гусеницах и лаяли звонким трезвоном будильника. По сравнению с ними мой Чюпкус выглядел совсем неприглядно. Но я не пожалел о том, что взял его с собой на охоту.
По условному знаку на льва двинулись три роты моторизованных стрелков. У подножья гор они провели небольшие маневры, которые в тайных бумагах Гасбера проходили под кодовым названием "Сморкач". По этому случаю был выпущен из клетки ярко раскрашенный кролик. Едва он шевельнулся, радиолокаторы мигом нащупали его изображение, и пять батарей автоматических пушек взорвались ураганным огнем. Когда отгремели двадцать пять залпов, улеглась пыль, мы увидели, что кролик цел и невредим, а пяти сараев, двух хлевов, одной фабрики и семнадцати жилых домов — как ни бывало.
— Что вы делаете?! — кричали перепуганные люди.
— Когда пушки говорят, думать некогда, — ответила из кармана Гасбера говорящая машина и немедленно вызвала по радио авиацию.
Три эскадрильи тарелок-преследователей понеслись на врага. И после пятого попадания управляемого по радио снаряда разнесли кролика в клочья. Долго рыскали самые отважные Гасберовы слуги, пока удалось им разыскать три когтя, пол-уха и почти нетронутый хвост. Пришлось им изрядно потрудиться и взорвать две кротовых норы, которые мешали им в сложной и ответственной работе.
Маневры окончились, и мы двинулись вперед. Тогда-то и пришло мне на ум испробовать силы в древней, но достойной мужчин охоте: один на один со львом.
— Без машин я боюсь, — признался полковник.
— Оляля, Гасби, а где ж твоя храбрость? Не бойся, я тебя прикрою ружейным огнем, — подбадривал я главного браконьера. — И не забывай, что охоту показывают телевизоры всей страны.
