Витаутас Петкявичюс - Великий охотник Микас Пупкус
Здесь, за высокими горами, которые ни птице перелететь, ни зверю одолеть, в тесном ущелье ютилось охотничье хозяйство, где разводили куропаток. Несколько сот усердных и послушных работников с утра до вечера лазили по склонам, скармливая прожорливым куропаткам перловую крупу, пичкали их рисом и маком, а сами только и ели, что таблетки искусственного хлеба.
С помощью этих терпеливых трудяг я разыскал Гасбера, висевшего на выступе скалы, и кое-как, общими силами, мы стащили его на землю. И снова несчастье! Падая, он разбил свой стеклянный скафандр, разорвал костюм, потерял документы и государственную печать. Совсем расстроился полковник, запричитал:
— Как мне теперь узнать, сколько за день я воздуха употребил?..
— А ты дыши по ночам, — посоветовал я, но он продолжал жаловаться.
— Замерз я. Ветер сквозь прорехи в рубаху задувает, того и гляди унесет…
— А ты разденься, голого не унесет, — учил я полковника, но он продолжал ныть.
— Пешком я ходить не могу, сразу устану.
— А ты на четвереньках.
— Машину мне! Полк слуг сюда! Я с места не стронусь, пока не будет выполнен приказ.
— Мы думали с тобой по-хорошему столковаться, — ответили ему рабочие куропаточьего хозяйства, — да, видно, ничего не получится. Раз ты такой нетерпеливый, пеняй на себя, — и они позвали надсмотрщика разбираться с полковником, а сами продолжали заниматься делом.
Надсмотрщик посмотрел на нас подозрительно и заорал в мегафон:
— Документы!
— Я министр, я начальник охоты, — хорохорился Гасбер.
— Документы!! — не слушал его чиновник.
— Это ты предъяви документы! Я доверенное лицо президента Гасбер Посоль фон Фасоль. Это моя затея, я для собственного удовольствия устроил здесь куропатник!
— Видели мы таких, — равнодушно проворчал надсмотрщик. — И еще не таких видели. Его превосходительство Гасбер пешком не ходит и дырявых штанов не носит. А где твое разрешение, горлопан?
— Я сам пропуска подписываю.
— Так чего ждешь? Возьми да подпиши.
— У меня нет ни бумаги, ни печати.
— Значит, никакой ты не полковник. — Надсмотрщик подозвал рабочих, велел им нацепить на шею Гасберу сито с крупой и приставить его к работе.
Как ни артачился, как ни ярился его превосходительство, ничего поделать не смог.
— Видал, какой барин выискался. Жрать захочешь — спеси-то поубавится, — отрубил надсмотрщик и улетел в долину.
Жалко было смотреть на его превосходительство господина начальника, как он на четвереньках карабкался по склонам, непривычными к работе пальцами рассыпал крупу, — больше себе за шиворот, чем на землю, поливал траву потом и клял на чем свет стоит свою затею с куропатником. Над его головой кружили стаи куропаток, садились ему на плечи, на лысую, как куриное яйцо, голову, а которые понахальнее, те старались долбануть клювом в темечко или другое чувствительное место.
Приглядевшись, я увидел, что никакие это не куропатки, а искусственные птицы — перекрашенные на фабрике вороны, которым не слишком усердные Гасберовы подданные лишь слегка укоротили клювы и выпестрили оперение.
— Оляля, Гасби, а не твое ли это изобретение? — спросил я полковника.
Он не ответил, продолжая ругаться:
— Прохвосты, болваны, нахалы!
— На тебя насмотрелись.
— Я — начальник. А они не смеют!
— Тебе потеха, а им не до смеха, — но и мне было не до смеха. Прожорливые птицы налетели и на меня, как будто неделю не ели. Долбили острыми, отштампованными на комбинате клювами, хлестали крыльями, едва-едва отбился камнями, потому что никакого оружия, за исключением брючного ремня, с собой не захватил.
К вечеру мы до того вымотались, что не хотелось уже ни есть ни пить. Свалились на голую землю и заснули мертвым сном. Когда проснулись, тело болело, будто нас всю ночь цепами молотили. Не успели продрать глаза, как все началось сначала.
— Пусть делают, что хотят, я с места не сдвинусь, — решил Гасбер и украдкой сыпанул в рот горсть крупы.
— Как ты смеешь крупу его превосходительства Посоль фон Фасоля жрать? — кинулся к нему надсмотрщик. — В тюрьму упеку. Лягушкам скормлю! — Он схватил Гасби за шиворот и снова приставил к работе. А тот был до того измучен, что едва-едва мог поднять одну крупинку.
— Алло, полковник, ведь в вашей стране работают только те, у кого нет денег, — напомнил я его собственные слова.
— Надсмотрщик — дикарь и не знает наших законов.
— Оляля, но ведь ты миллионер!
— Да не взял я денег, Мики.
— Но ведь у тебя сто фабрик, Гасби?
— Не мог же я их сюда принести.
— Но ведь ты государственный деятель…
— Я печать потерял.
— А совесть ты с собой носишь? — прицепился к нему надсмотрщик. — Поднимайся и работай, а не то — вздую.
— Да ты человек или не человек? Пойми: нет у меня сил, не могу работать, — распинался перед надсмотрщиком полковник.
— Работай через немогу. Приказ есть приказ.
— Послушай, а кто издал этот дурацкий приказ?
— Его превосходительство Гасбер Посоль фон Фасоль, — отчеканил надсмотрщик.
Пришлось работать через немогу.
На обед нам дали по тонкому ломтику искусственного хлеба, по шкварке копытного мяса и по капле мякинного кофе.
— Так мало!? — возмутился один из новых работников. — Какой осел установил эту норму?
— Его превосходительство Посоль фон Фасоль, — ответили старые рабочие.
Не успели проглотить обед, как надсмотрщик погнал всех вниз, за новой порцией крупы.
— А отдыхать когда?
— Господин Фасоль запретил отдыхать.
— Хоть передохнуть дайте, — просил Гасбер.
— Ты и так втянул в себя две установленные Гасбером нормы воздуха.
— А чтоб его дракон проглотил, вашего живодера Гасбера! — не выдержал полковник и проворно зажал рот обеими руками. Испуганно оглядевшись вокруг, он тихо поинтересовался: — А здесь у вас поблизости драконы не водятся?
— Не-ет, — ответили работники. — Был один, да и тот давно в Перлон перебрался.
— Кто такой?
— Да Гасбер…
Больше полковник ни о чем не спрашивал. Горестно опустил голову и пошел работать. Я видел, что ему и вправду туго приходится.
Ночью со снежных вершин потянул холодный ветер, а к утру ударил мороз. Стуча зубами, я набрал хворосту, сухого мха, сложил костер и развел огонь. Рабочие удивлялись моим необычайным способностям, потому что все они с детства были научены зажигать только электрокамины.
— Знаете, ребята, я голодать больше не намерен. Надо пристрелить пару "воропаток" и запечь на костре.
— Да вы что! — побледнели работники куропатника. — Гасбер нас самих перестреляет.
— Мне кажется, что теперь и он не станет возражать. Как ты думаешь, Гасби?
— Понятное дело, — оживился полковник. — Голод заставит закон обойти, — и он стал меня подзадоривать. — Только как мы их поймаем, ведь у нас с собой никаких орудий нет…
— Да уж что-нибудь придумаю! Послушайте, братцы, а нельзя ли у вас тут раздобыть конягу? — спросил я рабочих.
— А что это за зверь такой?
— Ну, разве не знаете: две ноги бегут, две догоняют, два уха торчат, два глаза глядят и шестьсот ниток позади развевается.
— А-а-а, есть такой зверь, в зоологическом саду в клетке заперт. Только у него все не так: две ноги бредут, две волочатся, два уха повисли, два глаза закисли, а позади десяток волосин торчит.
— Сойдет и такой.
Под покровом темноты я пробрался в этот сад, разыскал клячу, вымазал ее медом, посыпал крупой, а к хвосту привязал крепкую дубовую палку. Потом перекинул коняге через спину две пустые плетеные корзины и повел в горы.
Едва взошло солнце, искусственные куропатки тучей налетели крупу жрать и медом лакомиться. Облепили конягу, словно мухи. А он, надо сказать, не переносил щекотки и стал отмахиваться хвостом. "Воропатки" на него кидаются стаями, а он — хрясь! хрясь! — лупит и лупит, только перья летят. За минуту с небольшим полные корзины набил.
До того тяжелы переметные сумы стали, что спина у клячи прогнулась дугой, ноги колесом вывернулись, живот до земли провис. Ну, думаю, свалится, а он потихоньку тянет себе и тянет.
Завидев такую картину, надсмотрщик схватился за ружье. Прицелился и разнес бы конягу в клочки, да слишком близко подошел. Конь как махнет хвостом, палка — бум! надсмотрщика по макушке… Тут на него угомон и пришел.
Мы вкусно позавтракали и собрались в дорогу. Работники не хотели нас отпускать. Они были счастливы, что в конце концов нашли прекрасное средство отбиваться от прожорливых птиц. Только Гасбер все еще сомневался, не хотел нарушать собственный приказ.
— Неизвестно, чем все это кончится, — качал он головой. — Ведь в седьмой статье пятого параграфа ясно сказано: строго запрещается в куропатнике пользоваться холодным и горячим оружием. Строго запрещается рубить, колоть, резать, стрелять моих куропаток. За своих птиц да в свою тюрьму угодить? Нет уж, не желаю.
