Андрей Белянин - Сестренка из преисподней
– Тогда… не заводи меня! И помни, что слухи об ангельском терпении сильно преувеличены.
Я в их разговор не вмешивался. Не хватало еще, кроме потери памяти, окончательно сойти с ума и беседовать с собственными «глюками». Вполне достаточно того, что я вообще их слушаю…
Между тем кентавр, волчица и старик, видимо, пришли к определенной договоренности. Лодку кое-как выволокли на берег, перевернули и готовили к спуску на воду.
– Любимый, собирайся, нам пора!
– Никуда я с вами не поеду.
– Любимы-ы-й… – Волчица ласково повысила тон и слегка поскрежетала клыками. – Нам действительно пора. Я отдаю себе отчет в том, что с тобой произошло, но! Тем не менее это пока твои личные проблемы, а вот если мы не остановим Банни, то проблемы будут уже у всех… И поверь мне, ТАКИЕ, что твои забудутся сразу!
– Ничего не знаю! – с опрометчивой самоуверенностью уперся я. – Пока мне детально не разъяснят, что почем, ни за какие коврижки с места не двинусь. Кто такая эта ваша Банни? Чего ради я должен ее останавливать? И почему этот кентавр все время мне на коленки смотрит?
– Кентаврас? Ладно, я с ним разберусь, милый…
– А вас я вообще знать не знаю! Что за провокационные разговорчики о наших якобы супружеских отношениях?! Да я и в мыслях не страдал зоофилией, а вы тут…
– Хам! Подлец!! Мерзавец!!! – После третьего эпитета у нее в глазах блеснули слезы, жемчужинками стекая на пушистую грудь. Я сидел ни жив ни мертв…
О пышнохвостая нимфа Наталья, ярок твой гнев и твой суд скоротечен!Но поспеши приподнять дорогого супруга, лодка готова к отплытью.Пусть он нахал и безбожник, и быдло, и варвар, но время отчалить…
– В последний раз спрашиваю, ты идешь? – сквозь зубы кинула волчица.
Я отрицательно покачал головой. После всего произошедшего… Нет уважаемые, я отнюдь не испытываю склонности к суициду
– Кентаврас, забирай его!
Я сопротивлялся, честно, но…
Если вы думаете, что я тихо лежал себе в лодке, связанный по рукам и ногам, дурак дураком, ничего не предпринимая, то вы глубоко ошибаетесь, Я – мыслил! Хотя, если уж со всем честно, это единственное, что я мог себе позволить в сложившейся ситуации. И мысли мои были разными… Начнем с того, что кое-что полезное я для себя все-таки уяснил. Сергей Александрович, Сергиус Гнидас, Сереженька и Сергунька – все это, видимо, я! Раз так считает большинство, к их мнению имеет смысл прислушаться. И еще, судя по всему, мы направлялись в некий Тартар. Возможно, это город, курорт, название микрорайона или торгово-посреднической фирмы. Мне уже приходилось с ним сталкиваться, уж больно знакомо звучит, но где? Но меткому выражению одного английского писателя (вот видите, что-то я еще помню!), нас было «трое в лодке, не считая собаки». Ну, в данном случае волчицы, какая разница… Галлюцинации больше не появлялись, и это огорчало. С ними было бы веселей, так как по причине поломки одного весла мы двигались с черепашьей скоростью. Откуда-то издалека, наверное с другого берега, донеслось гулкое эхо взрыва.
– Не успеем… – нервно заскулила волчица, расталкивая безропотные тени и прыгая поближе ко мне. – Сережка, милый, мы не успеваем. Она же там камня на камне не оставит! А что будет, когда вернется Аид?! Он убьет ее!
– Убьет? В смысле, лишит жизни ту симпатичную девочку в мини-юбке? – прозорливо догадался я, а волчица сурово нахмурила брови:
– Угу, вижу, мини-юбку ты заметил… Что еще тебе у нее понравилось? Говори, говори… и смотри мне прямо в глаза, изменщик коварный!
Я, по простоте душевной, уж было пустился перечислять, но в этот момент лодка окончательно встала, что, собственно, и спасло мое положение. Ведь страшно подумать, что эта ревнивица могла сделать с моим ухом (даже с обоими ушами!), не прикрой я вовремя рот. А причина остановки оказалась проста до банальности – перевозчик всего лишь выбился из сил. Его можно понять: во-первых, лодка явно перегружена (два человека, волчица да плюс еще кентавр! Тени не считаются, они бесплотные). Во-вторых, у старика осталось только одно весло (причем каменное, а это, знаете ли, вес). Где пожилой растяпа расколотил второе, мне не было известно, хотя по обрывкам разговоров становилось ясно, что я и к этому как-то причастен. Посовещавшись, вся троица встала передо мной в немом ожидании. По лицам видно, что-то хотят, а что именно хотят – непонятно.
– Сереженька, – наконец решилась волчица, – ты прости меня, пожалуйста, если я тебе немножечко нагрубила. У меня сегодня день тяжелый, но ты ведь знаешь, как я тебя люблю… Будь умничкой, помоги нам, а?
– Право, не знаю… У меня уже были утверждены определенные планы на сегодня. Разве что удастся случайно выкроить какое-то окно… Ну-с, дамы и господа, чем могу быть полезен? – Ох и трудно сохранять величественный вид в связанном состоянии, с затекшей спиной и чешущейся поясницей.
– Любимый, я знала! Я им всем говорила, какой ты у меня замечательный!
– Нет, нет, нет… не надо меня лизать!
– Ай, не будь букой! Здесь все свои, поймут…
– Все равно… фу! У меня шерстинка прилипла к носу… щас… чи-х-ну…
Мне хором пожелали быть здоровым. Все, кроме старика, разумеется… От него, по-моему, никто даже слова вразумительного не слыхал, одни «гмыканья» с потугами на значимость и философичность. Отчихавшись, я повторил свой вопрос.
– Милый, прочти стихотворение! – страстно попросила волчица, а кентавр подбадривающе кивнул. Что ж, если это все, что им от меня надо, так почему бы и нет?
Люблю грозу в начале мая,Когда весенний, первый гром,Как бы резвяся и играя,Грохочет…
– Нет! Сережка, ты издеваешься!
– Хм… ладно, могу другое. Я думал, любое сойдет… Хотите, Бродского почитаю? Сейчас, минуточку… ага!
Нынче ветрено и волны, с перехлестом,Скоро осень, все изменится в округе…
– Не-е-е-т! – уже в полный голос взревела недовольная хищница. – Не надо Бродского, здесь это не поможет. Прочти что-нибудь свое.
– Свое?! – ужаснулся я.
– Конечно. Свое! Любимый, вспомни, твои стихи всегда срабатывали, как самая мощная магия.
– Но… я не могу… Как это – свое? Откуда… я же не… не поэт же?!
– Сергиус Гнидас, не должно певцу, утерявшему лиру, так отступать… – И подлый кентавр выудил откуда-то из-за спины рогульку с натянутыми струнами. А ведь я определенно видел нечто подобное, но когда и где?! Не помню…
Вот, забирай! Инструмент твой в порядке полнейшем, и громкоПеснь нам исполни, такую, чтоб вспенились волны! Сам ПосейдонБлагосклонен к Орфею и слуг его верных держать не посмеет на месте.Пой же, герой! Раз супруга и публика просят, пой благозвучно, и, может,Муза тебе поменяет прозвание, ибо с именем гнусным певцом бытьДостойным непросто…
– Да не умею я петь! И стихи сочинять тоже не умею! – неуверенно возмутился я. Волчица и кентавр обменялись подозрительными взглядами, словно врачи в психбольнице.
– Сереженька, бедный мой. – Волчий язык нежно-нежно лизнул меня в нос. – Я так надеялась… Не обижайся на нас. К тебе вернется память, и ты все-все вспомнишь. Что я твоя жена, что нам надо спасти Банни и что ты – поэт. Самый-самый!
Она лизнула меня еще раз и отвернулась, пряча слезы. Я тоже опустил голову, стараясь не смотреть в ее сторону. На этот раз со мной обращались вежливо, хоть и не развязали, но просили и уговаривали, а я не смог им помочь… неудобно. Стихи, видите ли, их не устраивают… А я виноват, что у меня память дырявая, как решето?! Что помню, то и читаю. Свои почитать… певец… поэт… самый-самый… Особенно обидным было то, что я действительно ощущал нечто… вроде зуда на языке. Какие-то очень далекие образы, рифмы, строфы бились в поисках свободы. К тому же это было очень похоже на стихи. Не знаю чьи, не знаю откуда, ничего не знаю, но они требовали выхода…
Вкус медной денежки во рту под языком…Харон весло обмакивает в Лету.Я сам с собой сегодня не знакомИ в каждой песне путаю куплеты.Мороз, мороз!Ты не морозь меня.Чего стараться? Ни жены, ни дома…Никто не ждет, а белого коняИ след простыл…Ночная глаукомаНавеки ограничивает взорОдним пятном безлико-грязной формы.Лишь зодиак чеканит свой узор,И парки судьбы расшивают в нормы.Нормально…Отдышавшись до петли,Простить, смешав, потери и утраты,Всеядности кладбищенской землиПожертвовав тупой удар лопаты.За все мои высокие грехиМне денег в ротДосыпят сами боги,Чтоб я молчал и не читал стихи,Мешая перевозчику в дороге…
Лодка двинулась с первой же фразы. Мы летели поперек черной реки, сквозь плотный туман, со скоростью ракетоносного крейсера. Старый перевозчик отложил весло, судорожно вцепившись в борта. Кентавр присел на задние ноги и недоуменно вертел головой, пытаясь осознать происходящее. А серая волчица стояла ровненько, как скульптура, и буквально не сводила с меня восхищенно-влюбленного взгляда. Это было так… приятно?! Неприятности начались, когда прозвучала последняя строка, и я почувствовал, что задыхаюсь… Мой рот оказался под завязку набит теплыми металлическими кружочками, и если бы лодка резко не врезалась в берег… Подавился бы как минимум! Я же был связан и ничем не мог себе помочь, не мог даже позвать на помощь. От толчка я кубарем свалился с приступочки и здорово треснулся лбом о днище. Это меня спасло. Я выплюнул на дно лодки столько золотых, серебряных и медных монет, сколько ни за что не поместилось бы у меня в обеих ладонях.
