Адептка Эмили - Жданова Алиса

И вручив ему покрывало, которое по-прежнему было у меня на плечах, я развернулась и зашагала к своей комнате. Интересно, кто же все-таки подглядывал за нами в театре? Тихонько отворив дверь, я сначала заглянула в комнату и лишь потом, убедившись, что сосед спит, неслышно скользнула внутрь.

Может, это Хэйвуд? Увидел, что я куда-то пошла, и проследил? Но зачем ему это…

Я думала над этими вопросами до тех пор, пока не улеглась в кровать, и на грани сна меня внезапно пронзила мысль:

«В театре мы с Генри говорили, не стесняясь. Он даже назвал меня по имени – Эмили… Вдруг Хэйвуд подслушал наш разговор? Вдруг он уже знает, что я девушка? Он же расскажет всем, и меня выгонят! Хотя, может, он посочувствует даме в беде и промолчит… Или нет?»

Мне все же удалось уснуть, хотя и не сразу. Но, едва открыв глаза, я вспомнила о своих подозрениях и бросила настороженный взгляд на Хэйвуда. Однако тот ответил таким возмущенным взором, словно я подорвала его веру в человечество. Мне тут же стало спокойнее. Нет, знай он, что я девушка, то не смотрел бы на меня так. Воспитание бы не позволило. Ни один мужчина из приличного общества не позволит себе негалантного отношения к женщине. По крайней мере, так говорила нам мадам Фоббс, не забывая добавить, чтобы мы на всякий случай держались от мужчин подальше и всегда помнили о правилах приличия.

– Доброе утро, – повеселев, произнесла я и, подхватив в охапку свою одежду, направилась в ванную.

– Доброе, – через зубы выдавил Хэйвуд с таким нескрываемым отвращением, что я даже остановилась. Вроде бы сегодня в его голосе еще больше неприязни, чем обычно. Бросив на него внимательный взгляд, я помялась на пороге ванной – спросить его о причинах или нет? Но, решив, что не стоит портить такое хорошее утро ссорой, развернулась и молча хлопнула дверью.

Чуть больше месяца. Мне осталось продержаться чуть больше месяца. Нужно купить календарь и зачеркивать дни.

Однако за завтраком я внезапно обнаружила, что не я одна удостоилась негодования Хэйвуда. Моего друга сосед сегодня тоже решил ненавидеть. Вот Генри передал мне масленку – и глаза Хэйвуда загорелись мрачным огнем, когда он проследил, как фарфоровая плошка перекочевала из его рук в мои. Вот я налила Генри чаю из белого пузатого чайника на столе – и Хэйвуд, вдруг схватив свою сумку, раздраженно задвинул стул и покинул столовую так быстро, словно у нас за столом был эпицентр распространения заразной инфекции.

– Чего это он? – удивленно спросила я Генри.

Зато Томас отсутствия Хэйвуда даже не заметил. Уставившись в одну точку, он беззвучно шептал реплики кормилицы из пьесы. Он был единственным из нас, кому игра в постановке доставляла нескрываемое удовольствие.

– У меня два предположения, – задумчиво отозвался Генри, глядя вслед Хэйвуду. – Одно из них тебе очень не понравится, а второе и вовсе не предназначено для твоих ушей. Поэтому лучше я придержу эти догадки при себе. Если будет происходить что-то странное – сразу говори мне, хорошо?

Я неуверенно кивнула. То, что не предназначено для моих, то есть женских ушей… Интересно, что же это за жуткая догадка?

Долго думать над этим у меня не получилось, потому что сразу после завтрака начались занятия. Сначала преподаватели решили нагрузить нас новым материалом, а затем, как-то слишком быстро, настало время репетиции. Репетиции в костюмах, во время которой я должна буду надеть платье. И в нем мне придется показаться не только непонятно что подозревающему Хэйвуду, но и всем остальным адептам, участвующим в постановке…

«Надеюсь, платье окажется уродливым и плохо сшитым. Может, если я буду похожа на пугало, никто не заподозрит во мне девушку?» – с колотящимся сердцем подумала я, открывая выданную мне коробку.

Глава 14

Первое, что я увидела, открыв коробку, – это кроваво-красный цвет ткани, такой кричащий, что мне стало дурно. И, лишь достав платье и расправив тяжелые складки алого бархата, я слегка выдохнула, потому что наряд был сшит по моде трехсотлетней давности. То есть мог похвалиться поясом под грудь, длинными рукавами и достаточно закрытым верхом. По крайней мере, моя талия, все-таки слишком узкая для мужчины, не будет видна, как и тонковатые женские запястья. Не говоря уже о зоне декольте.

Отыскав свободную подсобку, я переоделась. К счастью, театр оказался снабжен огромным количеством маленьких комнаток, предназначенных не пойми для чего и заваленных нужным, ненужным и совсем бесполезным хламом. То есть недостатка в укромных уголках не было.

Спереди в платье было вшито какое-то нереально огромное количество ваты. Немного подумав, я аккуратно выдрала нитку из подклада и вытащила часть набивки через образовавшуюся дырку. Потом зашью – зато теперь грудь не выглядит так, будто я собралась кого-то ею таранить. Все же, хоть я и обматывала свою грудную клетку плотным куском ткани, а школьные жилет и пиджак более-менее маскировали все это, абсолютно плоской моя фигура не стала. Ватный бюст, наложенный поверх моего, смотрелся устрашающе. Джульетта не должна выглядеть вульгарно, в конце концов. И подозрительно тоже.

За платьем последовал парик – он лежал на дне коробки, замотанный в тонкую сеточку, и цветом почти полностью совпадал с моими волосами. Кое-как приладив его, я выглянула в коридор и, на цыпочках пробравшись в общую гримерку, сейчас пустовавшую, со страхом взглянула на себя в зеркало.

Да… так и есть. Я выглядела абсолютно как девушка, и только слепой мог этого не заметить. Наверное, нужно надвинуть парик покривее, чтобы он не смотрелся как мои собственные волосы. В конце концов, не для того я дала их нещадно остричь, чтобы сейчас меня разоблачили из-за слишком достоверного костюма.

Стук двери застал меня врасплох – я как раз, нагнувшись к зеркалу, сдвигала парик вбок. Как назло, он каким-то образом присосался к моим волосам и не желал съезжать, зато желал сидеть прямо и выдавать меня. Подпрыгнув, я настороженно обернулась. Хэйвуд! А я-то надеялась сначала показаться Генри, чтобы он решил, подозрительно я выгляжу или нет!

– Прошу прощения, – в первый момент он замер на пороге, видимо, пытаясь сообразить, как в гримерку попала девушка. На его лице даже образовалось незнакомое мне учтивое выражение. Впрочем, стоило ему узнать меня – и оно тут же испарилось, как капли воды на траве в жаркий полдень. – А, это ты. Не можешь на себя налюбоваться?

– Угу, – невнятно буркнула я и, увидев в руках Хэйвуда коробку, начала бочком пробираться к дверям. Он же пришел сюда, чтобы переодеться, а я на такое смотреть не желаю. Достаточно того, что я уже изучила коллекцию его шелковых пижам с родовыми гербами. Однако, хоть я и старательно отворачивала голову, сосед все же успел разглядеть нечто, показавшееся ему странным.

– Стой, – вдруг скомандовал Хэйвуд, и я замерла в тени шкафа. Зачем он меня остановил? Неужели догадался?

Между тем Хэйвуд небрежно бросил свою коробку на стол и неспешно приблизился ко мне. Я же все думала, как обогнуть его и скрыться, – как назло, сейчас он загораживал вход.

Рука Хэйвуда вдруг поднялась и медленно, словно преодолевая некую незаметную противодействующую силу, приблизилась к моему лицу. Сначала я со страхом следила за ней, а когда она замерла в паре сантиметров от моей кожи, перевела взгляд на Хэйвуда – что он задумал?

– У тебя волосы криво сидят, то есть парик, – вдруг как-то сдавленно сказал он и, обхватив мою голову двумя руками, сдвинул прическу на сантиметр назад. Ну вот, все мои труды пошли прахом, а ведь…

Я вдруг сообразила, что Хэйвуд все еще смотрит на меня. При этом его лицо было не скептически-презрительным, каким оно обычно становилось в моем присутствии, а скорее растерянным. Его руки все еще сжимали мою голову, и я могла видеть свое отражение в его глазах – серых и холодных, как зимние озера, отчего мне вдруг стало жутко неловко.

Тут Хэйвуд опустил глаза на мои ключицы. Я покосилась, проследив за его взглядом, и обнаружила, что он рассматривает родинку. Маленькую коричневую родинку на моей коже, похожую на крошечную каплю шоколада. Вероятно, мысли о шоколаде пришли в голову не только мне, потому что Хэйвуд вдруг сглотнул, после чего его пальцы, словно против воли, двинулись к обнаженной коже в вырезе платья.