Адептка Эмили - Жданова Алиса

– Генри! – Выдохнув от облегчения, я бросилась к нему и свалилась бы на пол, если бы он не подхватил меня.

– Эмили, – руки Генри сжались на моей спине, а его голос был взволнован. – Все нормально, я с тобой. Пойдем.

Он уже было собрался увлечь меня к своей комнате, но тут я замотала головой.

– Там окна, да и браслет не пустит, – пояснила я сквозь рыдания. Стоило добраться до Генри и почувствовать себя в безопасности, как слезы полились из моих глаз чуть ли не интенсивнее, чем ливень из туч за окном.

– Понятно, – задумчиво отозвался Генри и, вдруг подхватив меня на руки, все же шагнул к своей комнате – но только чтобы, толкнув дверь, шепнуть отрывистое заклинание и подхватить метнувшееся к нему покрывало.

Стихия Генри – воздух, и ему доступна левитация. Друг на секунду опустил меня на пол, и плечи укутало мягкое покрывало. Снова подхватив меня, Генри зашагал куда-то по коридору. Куда, я не могла сказать, потому что спрятала лицо у него на груди, чтобы не видеть молний. Как назло, я совсем недавно прочитала в каком-то журнале о молниях, которые могут залетать в дома и носиться там гигантскими смертоносными шарами, пока в кого-нибудь не врежутся. «Вдруг такая штука сейчас крадется за нами по коридору, а мы не знаем?» – подумала я, холодея, и открыла глаза.

Было темно, и от бледного, повисшего над нашими головами облачка исходило легкое свечение. «Молния!» – поняла я и, дернувшись, наконец-то вспомнила, что Генри, как воздушник, использует вместо светлячков такие вот сияющие аномалии.

– Уже почти пришли, – успокаивающе произнес он и ногой толкнул какую-то дверь. Мы оказались в знакомом помещении – большом, но без единого окна, заставленном обитыми красным бархатом креслами. Театр!

Дверь захлопнулась за нами, отрезав все звуки бури, словно ножом, и мы остались в тишине и почти полной темноте. Выдохнув, я щелкнула трясущимися пальцами, наконец-то догадавшись сделать несколько светлячков, и они зависли над нами теплыми искорками. Теперь, наверное, нужно бы слезть и пойти своими ногами – но едва мне стоило дернуться, как Генри лишь крепче прижал меня к себе.

– Куда без тапочек, – пояснил он, закатывая глаза, и я смущенно повела голыми пятками.

А я-то думаю, почему ногам так холодно… Еще бы, бродить по холодным мраморным полам босиком! Тут Генри определился, куда он хочет сесть, и опустился в одно из кресел в зрительном зале. Подумав, что друг решил пересадить меня на отдельное место, я вцепилась в него, как клещ, – отчасти потому, что сейчас мне было ужасно стыдно смотреть ему в глаза.

Генри уже видел мою истерику по поводу грозы, но последний раз это было лет шесть назад. Я повзрослела, и теперь мне стоило бы забыть про детские страхи. Только вместо этого я понеслась к нему среди ночи, забыв о приличной одежде и тапочках, и сейчас прижималась к его груди в одной пижаме и с залитым слезами лицом. Позорище…

«Хотя Генри тоже в пижаме, а не в полной форме адепта академии магии, так что ничего страшного», – попыталась я успокоить себя, но ничего не вышло.

– Вот так и посидим, – голос Генри разорвал тишину, прозвучав неожиданно хрипло. Я было посмотрела на пол – проверить, не забыл ли и он надеть тапочки, – но тут его ладони легли мне на спину, снова притиснув к груди. – Гроза скоро закончится.

– Извини, – неловко пробормотала я его пижамному карману. Тот мерно вздымался на его груди вместе с остальной пижамой. Мне было жутко неудобно за свое поведение. Сейчас я не смогла бы посмотреть Генри в лицо, даже если бы меня заставляли. Подумать только, я вытащила его из комнаты среди ночи, а теперь сижу у него на коленях!

Мадам Фоббс пришла бы в ужас от подобного зрелища. Я прямо-таки услышала ее голос, строго говорящий, что мы с Генри уже не маленькие дети и должны помнить о приличиях. «Однако, – тут я раздраженно повела плечом, и Генри заботливо поправил сползшее покрывало, – никто никогда не понимал, что мы друг для друга – как семья». У меня, например, и вовсе никого нет, кроме него.

– Чего ты так раздраженно сопишь? – внезапно спросил Генри.

– Да… вот, – немного помедлив, отозвалась я. – Вспомнились наши репетиции в этом театре. Ты не находишь, что вся эта история о Ромео и Джульетте жутко неправдоподобна?

– Мисс Бишоп! – в притворном ужасе воскликнул Генри. – Вы что, ставите под сомнение гений нашего признанного классика, автора пьесы?

– Куда мне, бедному сардинскому студенту, понять вашего великого классика, – ответила я с деланым вздохом, но все же продолжила: – Нет, ну смотри! Джульетта влюбилась в Ромео с первого взгляда. Она ведь с ним даже толком не познакомилась! Как это вообще возможно?

– Вот что бывает, когда держишь человека в изоляции от общества. Джульетта, наверное, всю жизнь просидела дома взаперти. А Ромео оказался чуть ли не первым мужчиной, с которым она познакомилась и который не являлся ее родственником, – отозвался Генри, на что я возмутилась:

– Ну и что! Я тоже росла в пансионе взаперти, но я же не влюбляюсь в первых встречных?

– А как же Хэйвуд, таинственный и надменный, который сторожит у дверей с часами в руке и отмечает, во сколько ты возвращаешься в комнату? – голос Генри был шутливым, но мне послышалось в нем какое-то скрытое напряжение, и поэтому возмутилась я вдвойне громче – для пущей правдоподобности:

– Ты шутишь? Вот уж на кого я не польщусь, даже если он останется последним человеком на планете!

– Ладно, ладно.

Генри тут же пошел на попятную, и мне показалось, что он как-то расслабился. Наверное, Хэйвуд в роли предмета моей влюбленности его не радовал. Впрочем, меня сосед в этой роли тоже не устраивал, поэтому я перевела разговор на другую тему, и мы еще какое-то время болтали, пока у меня не стали слипаться глаза.

Встрепенувшись через какое-то время, я поняла, что уснула. Генри тоже задремал в неудобной позе, и его руки, разжавшись, расслабленно лежали на моей талии. Однако, стоило мне пошевелиться, как он вздрогнул и открыл глаза.

– А? – сонно вопросил он. – Эмили?

– Наверное, гроза уже закончилась, – шепнула я и кое-как слезла с него. Ноги затекли от неудобной позы. Видимо, у Генри тоже, потому что он сначала вытянул их и лишь через пару минут встал. К этому времени я уже успела добраться до выхода.

– Генри, – озабоченно спросила я, обернувшись, – а ты закрывал дверь?

– Вроде да, – неуверенно ответил он, подходя ко мне. – А что?

Я лишь кивнула на вход – дверь была полуоткрыта. Либо мы забыли ее захлопнуть, что маловероятно, – я ведь помню, как резко «отрезало» звуки, когда мы оказались в театре. Либо кто-то заходил сюда, а мы не заметили.

Неужели за нами шпионили?

За окном разгорался рассвет. Дождь все еще шел – стекал крупными прозрачными каплями по оконному стеклу, напротив которого мы с Генри остановились. Бледные рассеянные лучи, падая на хрустальные брызги, придавали им какое-то волшебное сияние. Мир после пронесшейся грозы выглядел обновленным и чистым, словно гнев неба, прогремев, смыл все его прегрешения и унес всю скопившуюся грязь.

– До завтрака еще несколько часов, – вырвал меня из раздумий голос Генри, – постарайся поспать.

– А? Да, – обернувшись, я посмотрела на Генри.

У него был весьма встрепанный вид, к которому я не привыкла. Как настоящий денди, Генри всегда чрезвычайно щепетильно относился к своей внешности. Если в его одежде и обнаруживалась небрежность, то будьте уверены – это была тщательно продуманная, модная небрежность. Например, такая, как незастегнутые пуговицы пальто, распахнутые полы которого демонстрировали тщательно подобранные жилет и брюки. В общем, то, что к Генри липли всякие Китти и Мэри, было вполне закономерно.

Его заспанный вид и взлохмаченная, словно он запустил туда пятерню, шевелюра отчего-то чрезвычайно меня умилили.

– Почему ты улыбаешься? – подозрительно спросил друг, потирая покрасневшие глаза и сцеживая зевок в ладонь.

– Просто так. – Я подавила новую улыбку и серьезно произнесла: – Спасибо, Генри. Все, я пошла спать.