Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
- Ой вей! За шо такие беды на голову бедного еврея? Шо я скажу жене и детям, когда они спро сят, таки где есть наш участковый? Где человек, который защищал всех без разбору и был мудрее Моисея, хоть и не так красив, но об мёртвых тока хорошо, а никак иначе, чтоб я тоже сдох, если вру, а кто я такой, шоб врать людям в святой день похо рон Никиты Ивановича?! Таки мой старший маль чик уже просит отдать его учиться не на скрипку, а на милиционера!
- Вас ист дас? О майн гот, о майн гот... Доннер майне русиш... О чём это я? Ах да, друзья мои, майн камерад либен... Какой человек ушёл?! Ком цурюк... Сколько прекрасных фройляйн сегодня льют слёзы по Лоэнгрину в милицейской фураж ке?! Я-я...
- Слушай, вот как сказал, а? Ить немчура про клятая, а как красиво сказал... Аж в морду дать хочется!
- Храни аллах участкового, да? Зачем такой большой начальник весь умер, да? Чтоб шайтан на том свете с ним встретился, а милиционер его арес товал, да? Почему нет? Аллах везде акбар!
- Ой, люди, шо робится?! Ой, як мени жити? Ой, як мени спевати? Несе Галя воду, коромысло гнеться. А за ней Никитка, як барвинок, вьеться... Ой, у мени аж слёзы таки, шо трохи сопли... Ой, лышеньки, бейте мени, люди добри!
- У нас в тарах гаварят, кагда такой мужчина уходыт в небо, на земле становится пуста. Пуста, пока датский крык нэ скажет: ищё одын милициа-нэр родился, да!
Наверное, было что-то ещё. Да более того, я уве рен, что пёстрый лукошкинский люд высказывал ся долго, ярко, певуче, не скрывая своих чувств что в ту, что в другую сторону.
Я имею в виду, что не всем моя «смерть» была в радость. Далеко не всем! Да чёрт подери, с чего это я вообще кокетничаю, когда такое количество на рода рыдало и рвало на груди рубашки, так что то лько ткань на всю улицу трещала! Наверное, я впервые почувствовал себя очень важным и нуж ным для этого города.
И даже боярская дума, традиционно ненавидев шая и гнобившая меня при каждом удобном слу чае, сейчас тихо скорбела о том, какого замечате льного оппонента они потеряли. Даже им я всё рав но был нужен. Хотя бы как некий общий враг, объ единяющий все думские фракции в едином порыве против единого антагониста в борьбе за единое вли яние на нашего всеми любимого государя.
Помню ещё, дорвался высказаться самоубийца дьяк Филимон Груздев. Не по существу, но, как всегда, эмоционально:
- А ить я предупреждал, участковый, что на могилу твою приду и два раза плюну?!
Вроде больше он ничего не сказал, поскольку его, кажется, всё-таки побили. Сам не видел, но звуки были характерные. Впрочем, безмерной ра дости скандального дьяка это никак умолить не могло. Думаю, посади его святой Пётр рядом с со бой и передай ключи от рая на полчаса, посторо жить с правом фейс-контроля, и то бы он не был на столько счастлив...
Меня всё куда-то несли и несли, мягко перестав ляя на свежее крепкое плечо, если кто-то из четве рых несущих уставал. Как я понимаю, Баба-яга шла впереди, довольно бодро раздавая команды, но не забывая время от времени, примерно через каждые пятнадцать минут, как следует всплак нуть в платочек. Где были Митька и Еремеев, не знаю. Разговорами они себя не проявляли, смехом и подколками тоже. Я вроде даже придремал, но потом мы где-то встали, и звучный голос отца Кон драта, разбудив меня, оповестил:
- «Вшедше, святии мои Ангели, предстаните судищу Христову, колене свои мысленнии прекло-ныпе, плачевне возопийте Ему: помилуй, Творче всех, дело рук Твоих, Блаже, и не отрини его!»
Как я понимаю, надо мной была прочтена коро тенькая молитва с наилучшими пожеланиями и надеждой на милость Божию в плане вечной жиз ни. На самом кладбище было уже куда тише, как и обещала Баба-яга («милиционеров тайно хоронят»), значит, народ туда просто не пустили. Еремеевцы наверняка оцепили весь периметр.
Однако насчёт соблюдения какой-то уж там осо бенной «тайны» мне тоже судить трудно, потому как счастливые вопли дьяка Филимона Груздева всё так же были слышны издалека и ничьим воле вым усилием не прекращались. Впрочем, они всё равно были однообразными и скучными...
- А ну посторонись, люди милицейские-е! В стороны раздайси-и! Хочу своими глазами уви деть, как черти гроб Никитки-участкового в ад утащу-у-ут! Хы-хы-хы, ик!
Потом чьи-то заботливые руки опустили крышку и забили гвозди. Наши стрельцы за чем-то троекратно грянули «ура!», и бабка громко прошептала:
- Всё хорошо, соколик, не боись, вроде повери ли. Сейчас быстренько помин проведём да тебя на рассвете и выкопаем...
Угу. Понял. Ясно. «Чего?!!» - едва не взвыл я, да и взвыл бы, если б мог! Какой ещё помин?! Зачем помин? Сразу выкапывайте, не желаю я тут, в гро бу, лежать, пока вы там все по три стопочки «напо минаетесь»!!! Но язык меня не слушался, руки не поднимались, а открыть крышку силой протесту ющей мыслеформы лично у меня никак не получа лось. Блин, блин, блин...
Тем временем гроб был опущен в яму, и комья земли загрохотали, погребая живого меня в угоду общественной и служебной пользе. Через пять или десять минут неконтролируемой истерики я при знал собственное поражение и попытался хотя бы успокоиться.
Получилось. Не сразу и не так чтоб очень, но по лучилось. Примерно с полчаса я мыслил позитивно и логично, убеждая себя, что бабка права, что всё должно соответствовать народным традициям, я поминальный стол служит последним, заключи тельным штрихом в нашей глобальной афере.
Ещё с полчаса я высчитывал, сколько времени надо нашим, чтобы вернуться в город, сесть, помя нуть и отправиться за мной обратно. Получалось, что не больше двух часов. Значит, осталось потер петь какой-нибудь час-полтора, и всё это кончит ся. Вот только как подсчитывать время в полной темноте, в гробу, под землёй? Я решил считать по шестьдесят; шестьдесят раз, наверное, это и будет час. Хотя могу и ошибаться, но всё-таки это хоть какое-то занятие...
Потом на моей могиле кто-то начал яростно от плясывать и сбил меня со счёта. Склонен уверенно подозревать, что это был мстительный дьяк, но ре альных доказательств не имею. Вроде бы в мыслях о том, как бы его потом прижучить, я и уснул. Или задремал, не важно.
Думаю, проспал я прилично, часа два, не мень ше, поскольку спина затекла основательно. Но меня ещё не выкопали! И, похоже, даже не собира ются! Вот ведь чуяло моё сердце, что не надо было соглашаться на эту дебилистическую идею с собст венным захоронением.
Подумаешь, объявили они всем уже, что я умер! Да сказали бы, что пошутили, скупой милицей ский юмор, делов-то! Ничего, никто бы фатально не обиделся, а преступников мы всегда и так лови ли, без непременного объявления меня усопшим.
Вот вылезу, и в следующий раз пусть Митьку хоронят или Еремеева, да и Яге в её годы тоже можно было бы... Так сказать, потренироваться, как оно вообще и по ощущениям! Потом я, кажется, заплакал. Потом опять уснул. Но на этот раз проснулся быстро, потому что земля вздрагивала и меня, кажется, выкапывали.
- Наконец-то, - с чувством простонал я, услы шав первый удар лопатой по крышке гроба.
Речь вернулась! Я говорил, я даже худо-бедно мог двигаться, а значит, моя домохозяйка не обма нула насчёт настойки и всё идёт по плану!
Мой гроб вытащили наверх, поставили ногами кверху на какой-то возвышенности и лопатой под няли крышку. Гвозди подались не сразу, но это уже была свобода и спасение...
- В следующий раз я вас сам всех закопаю! - громко объявил я, помогая скинуть крышку и са дясь в гробу.
На меня испуганно уставились три незнакомые морды с козлиными бородками, рожками и рыль цем пятачком.
- Ма-ма-а-а!!! - заорали мы все четверо в один голос.
«Чёрные археологи», бросив лопаты и задрав хвосты, припустили по предрассветному кладби щу так, что только копытца засверкали. Кажется, теперь я узнал, кто такие бесы, как выглядят и чем занимаются. Ну, в смысле, что на кладбище све жих покойников выкапывают. Для еды, наверное, хотя возможно и иное. Что, если они целенаправ ленно хотели вскрыть именно мою могилу и лично удостовериться в моей смерти?
- А ведь, кстати, последнее - реальней все го, - пробормотал я сам себе под нос, отряхнулся, сбросил гроб обратно в яму, быстренько закидал землёй, обе лопаты швырнул в кусты и по рассвет ному солнышку широким шагом отправился до мой, в Лукошкино.
Птицы просыпались, золотые лучи из-под розо вых облаков щекотали мне ресницы, прохладный ветерок забирался за воротник кителя, а сердце би лось с ничем не сравнимой радостью. Голова едва не кружилась от счастья, я - живой! Живой! На свободе, не в могиле, не в душном гробу, а здесь и сейчас - лёгкий, подпрыгивающий, упоённый жизнью, солнцем, небом!
Мысли были чистыми, ясными, от всех сомне ний, горечи, проблем или каких-то мелких быто вых неурядиц не осталось и следа! Я был бодр те лом и светел душой! Теперь мне точно известно лучшее лекарство от всех неурядиц этой жизни - дайте себя похоронить, потом будьте готовы, что вас попросту забудут, и как финал всего вы будете выкопаны тремя невысокими бесами, больше все го похожими на дрессированных свиней с самыми недружелюбными выражениями поганых харь.
