Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
Естественно, на божьего человека никто плохо го не подумал, но виновного народный гнев отыс кал поразительно быстро. Угадайте - кого?
- Удивляет только одно, как они тебя вообще там же в булыжную мостовую не закопали?
- Пытались, не дался...
- Лучше б дался, - тихо простонала из своего угла бабка. - Дожила до позора на свои седины - сотрудника милиции старушки богомольные в со домских грехах обвиняют...
- Да, Мить, нехорошо как-то, - поддержал я. Он тяжело вздохнул, пожал плечами и с детской непосредственностью спросил:
- А энто... содомский грех, это драчливость, да?
Мы с Ягой нервно переглянулись. То есть он, бе долага, даже близко не понимал, в чём его обвиня ют, и на всё согласился, думая, что казнят за обычную драку? Нет, ну вот как прикажете на него сер диться всерьёз? Бабкин кот поманил Митю лап кой, отвёл в сени и что-то там нашептал на ухо.
Мы и ахнуть не успели, как наш младший со трудник уже рванул в ворота с рёвом:
- Поубиваю старых дур-р за такие намёки на сотрудника при исполнении-и-и!!!
Мы с Ягой выразительно помолчали. Мысли были схожие и в озвучивании не нуждались: убить не убьёт, но запомнят старушки надолго, как ми лицию нехорошими словами называть...
- А знаешь, Никитушка, свои плюсы в энтом есть. И Митеньку в умных вопросах просветили, и Гришечка-дурачок день весело провёл, и люду бо гомольному нынче скучно не будет. Все довольны и все при деле. А вечер-то близок. Пора бы и нам с тобой за работу браться. Похороны на носу...
Ох, батюшка уголовный кодекс, о своих собст венных похоронах-то я и забыл... Бабка же ориен тировала дьяка - на четвёртые сутки милиционе ров хоронят, да ночью, да тайно. Угу, зная болтли вый язык гражданина Груздева, сегодня ночью на кладбище половина Лукошкина сбежится, погла зеть! Да и как можно людей за любопытство осуж дать, тут некоторые старики трёх царей на своей памяти схоронили, а милиционера ни одного! Не порядок...
- Ладно, я уже на всё подписался. Что надо бу дет делать?
- Дык договорились же вроде, в гробу поле жишь пару часиков, да и всех делов.
- А вы меня потом точно выкопаете?
- Тьфу на тебя, Никитка, да как тока мысли противные тебе в голову лезть могут?! Знамо дело, выкопаем! На что ж мы тебя хоронить-то будем, ежели не расследования ради? Да и как про то за быть, коли я и царя, и Митю, и Еремеева загодя предупредила? Всем миром заявимся да и выко паем.
- Точно? - Подозрений у меня от её вдохно венного пыла почему-то не убавилось.
- Точнее некуда, Фома ты неверующий! даже обиделась бабка. - Иди-ко давай в гроб ло жись, хоть примеришься: не жмёт ли где в плечах, ноги ли вытянуть удобно?
Я махнул рукой и пошёл. Роскошный гроб, оби тый серой тканью, с рюшечками и ленточками, в стиле вселенской скорби богоизбранного народа, стоял прислонённым к стене в сенях. Мы с Ягой ак куратно положили его на пол, и я попробовал, впервые в своей жизни, туда лечь.
Ну что могу сказать...
В принципе вполне удобно. Шмулинсон дейст вительно хороший гробовщик и дело своё знает. Гроб был удобным, как колыбелька, не жал в пле чах, позволял вольно вытянуть ноги и при закры тии крышкой оставлял достаточно пространства для дыхания. Думаю, в нём вполне можно продер жаться часа два-три, пока меня не выкопают. Правда, кадры с Умой Турман из фильма «Убить Билла» упрямо лезли в голову, но я их гнал от себя, у нас всё-таки несколько другая ситуация...
- Значит, мне вот просто так лежать, и всё?
- Ну как тебе сказать, Никитушка... - поряд ком призадумалась Баба-яга. - Просто так ты не вылежишь, ить к тебе народу сколько прощаться пойдёт. Надобно, чтоб ты ровно труп был, без ма лейших подозрениев...
- В смысле не дышать?
- В смысле дам я тебе одну настойку тайную, ты с неё ровно сном заснёшь. Но дыхание столь ти хим будет, что человеческим глазом вовек не угля дишь. А через три часа ты сам проснёшься, уже у нас в отделении.
- Вы уверены?
- Да не переживай ты так, сокол ясный, - всплеснула руками бабка. - А то мне уже и обидно становится, словно бы ты мне, старой, не доверя ешь! Это когда ж я такое оскорбительство жестокое заслужить успела, а?!
Крыть было нечем. Моя домохозяйка и по со вместительству бессменная эксперт-криминалистка нашей опергруппы не подводила меня ни разу. Приходилось вновь просто верить ей на слово. И я поверил. Боже, я поверил...
- Щас настоечки чудодейственной выпьешь, и ложись себе, спи-почивай! Ни про что не думай, ни о чём не беспокойся.
Я причесался, поправил мундир, застегнул все пуговицы, начистил ботинки, выпил и лёг. По следнее, что чётко помню, это как в горницу вбе жал ещё более потрёпанный, чем час назад, Мить ка и в руках у него, как скальпы, трепыхались во семнадцать старушечьих чёрных платочков. Боль ше не видел ничего, глаза сами закрылись, тело перестало повиноваться сигналам мозга, и весь мир вокруг меня превратился в мягко растянутые звуки. То есть слышать я мог и, уж поверьте, на слушался всякого...
- Ох и на кого ж ты нас покинул, свет ты наш участковы-ый! Ох и кто теперь с преступностью бо роться буде-эт?! Ох и осиротело без тебя всё отделе ние милиции-и! Митя...
- Гы?!
- Ежели вот так хоть раз на людях хихикнешь, я тя помелом пришибу!
Потом, как я понимаю, был «тайный» вынос тела во двор. Там гроб поставили на две табуреточ ки, дабы специально приглашённые лица могли подойти и удостовериться. Ну и, как всегда, пер выми пробились наглые думцы.
- Посторонись, холопы! Пропусти боярскую думу удостовериться! Мы тож, поди, люди, тоже слезу пустить хотим...
Далее были неразборчивые всхлипы счастья, хлопанье друг дружки по плечам и короткие благо дарности Богоматери-избавительнице. Потом ти шина, затаённое дыхание, неслабый запах перега ра от стоялых медов и крепких наливок. Судя по торжественному пыхтению, прибыл сам боярин Бодров. Да чтоб он самолично не удостоверился, как же...
- Господь дал, Господь взял. Чё ж мы тут, волю Божью осуждать посмеем? Об мёртвых, как гово рится, либо хорошо, либо ничего. Ничего, сыскной воевода, ничего, в пекле-то, поди, и тепло всегда, и компания развесёлая. А я ещё свечечку пудовую за упокой поставлю, на такое-то дело не жаль ни ко пеечки...
После чего, в довершение всего этого бреда, он ещё и от всей души чмокнул меня в губы! Если б не бабкина настойка, я бы умер в том же гробу от од ного содрогания. Брр!
Потом подошёл сотник Еремев. Фома, как все гда, был короток и корректен, но чуть не сдал меня в конце:
- Прощевай, сыскной воевода. Все там будем. Поди, ненадолго расстаёмся.
Я получил сухой мужской поцелуй в лоб, и сле дующим стрельцы сунули Митю.
- Э-э, чё я-то? Ладно, не деритесь сразу. Ну-у... покойтеся с миром, дорогой Никита Иванович. Не вставайте тока, я и без того покойников боюсь. Да не буду я его целовать, хоть стреляйте! Навалились на сироту, говорю ж вам русским языком, боюсь я их...
Потом все как-то так выразительно притихли, что стало понятно - царь пришёл.
Ну давайте, твоё величество, развлекайтесь, ваша очередь.
- Спи, Никита Иванович. Спи, друг дорогой, соратник верный... Вижу, сколько ворон на похо роны твои слетелось... Но ничего, я им всем укорот дам! Будут знать ужо, как... как... Тьфу, парази ты, забыл, чего сказать-то хотел?! Да! И прости меня, грешного, за... за... Ну, в общем, ежели в чём не потрафил, так и прости!
И уже шёпотом, прямо в ухо:
- Ну ты и жучара майская! Ить лежит себе, как будто мёртвый, и в ус не дует. А ежели я тебя сей час под рёбра щекотну, а? А?! Ладно, не боись, не выдам. Но чтоб поутру был у меня с докладом. Жи вой или мёртвый, мне без разницы, понял ли, сы скной воевода?
И мне снова достались два дружеских лобыза ния в обе щеки. Я невольно начинал чувствовать себя мёртвой царевной в хрустальном гробу из ска зок Пушкина. Оставалось только дождаться, когда подкатит королевич Елисей...
- Меня! Меня к телу допустить-тя! Я его так расцелую! Я его... всего... в честь такой-то радост... вселенской скорби! Да, пустить-тя же, вол ки по-зор-ныя-а-а...
Нет!!! Чуть не взвыл я, прекрасно понимая, кто ко мне щемится. Всё-всё, хватит сказок, гоните не крофила, а меня закапывайте побыстрее, пока ещё кто-нибудь не привязался...
Словно бы вняв моим немым мольбам, гроб со мной подняли и куда-то потащили. Дохнуло све жим ночным ветерком, значит, за ворота уже вы несли. Судя по волне вздохов, стонов и молитв, на роду на улице собралось немало. Да и кто бы удер жался, когда тут такое...
- А-а-а-а-а!!!
- Уймите дуру, православные...
- А-а-а-а-а!!!
- Пущай орёт, у всех горе...
- А-а-а-а-а!!!
- Хоть энто мысль, не лишённая приятности. Придушите её слегка, кто там поблизости...
- А-а-а-уп...
- Слава тебе господи, спасибо всем добрым лю дям... Какого человека потеряли, а? Я не про бабу, разумеется...
- Ой вей! За шо такие беды на голову бедного еврея? Шо я скажу жене и детям, когда они спро сят, таки где есть наш участковый? Где человек, который защищал всех без разбору и был мудрее Моисея, хоть и не так красив, но об мёртвых тока хорошо, а никак иначе, чтоб я тоже сдох, если вру, а кто я такой, шоб врать людям в святой день похо рон Никиты Ивановича?! Таки мой старший маль чик уже просит отдать его учиться не на скрипку, а на милиционера!
