Сергей Шведов - Черный скоморох
Наконец князь Тимерийский тоже решил нанести удар, скорее, с целью напугать противника, чем убить. В первый раз за время поединка мечи встретились, и случилось чудо – клинок князя хрустнул, словно стеклянный, и переломился у самого основания. Толпа охнула – вот оно, началось! Никто не усомнился, что это был выпад чародея Зеила, стоящего невидимкой за спиной барона. Его противник, Пигал Сиринский, выглядел растерянным, это заметили все и разочарованно вздохнули. Во всяком случае, «гном» ничем не смог ответить на выпад колдуна и оставил своего подопечного на произвол судьбы.
Достойнейший Пигал действительно пребывал в затруднении, в конце концов, он же не фокусник какой-нибудь, чтобы изрыгать огонь изо рта, как от него ждет окончательно рехнувшаяся толпа.
Все попытки князя выбить чудо-оружие из рук противника заканчивались ничем: меч сидел в руке Стига как приклеенный. Барон не моргнув глазом выдержал даже страшный по силе удар ногой в лицо, непременно бы опрокинувший на арену любого другого воина. Здесь даже скептики уверовали, что все это неспроста. Краулендский наступал на своего противника с настойчивостью марионетки, беспрерывно размахивая мечом, понукаемый опытным кукловодом. Но при этом даже капельки пота не выступило на его бледном лице. Дышал он на зависть ровно, словно кто-то посторонний размеренно качал мехи у него в груди. Барона поддерживала чудовищная внешняя сила, и в этом у примолкших зрителей уже не было сомнения. Зато появился страх: одно дело болтать о колдунах и чародеях за чаркой доброго мессонского вина и совсем иное наблюдать за их действиями воочию и прикидывать в уме – не коснется ли это и собственной шеи.
Князь Тимерийский явно сдавал, меч барона Стига уже не раз свистел в опасной близости от его лица. К тому же барон все наращивал и наращивал скорость и силу своих ударов, и не было на свете человеческого сердца, которое могло бы выдержать этот чудовищный темп.
И все-таки князь Тимерийский продолжал бороться. Большие зеленые глаза его бдительно следили за противником, но уставшее тело уже не успевало за командами возбужденного схваткой мозга. Внезапно князь поскользнулся и упал на спину. Тяжелый меч барона Стига взлетел над его головой, но тут и случилось нечто чудовищное и невероятное, о чем потом долго судачили в славном городе Бусоне. То ли случайно, то ли это была заранее подготовленная Пигалом Сиринским ловушка, как потом утверждали многие очевидцы, но князь Тимерийский вдруг подставил под лезвие несущего смерть меча обрубок дерева или статуэтку – словом, нечто на первый взгляд совершенно бесполезное, однако меч барона Стига вдруг вспыхнул ярким пламенем, а следом загорелся и сам барон. Видимо, боль привела Краулендского в чувство, и он закричал, заметался по арене, к ужасу зрителей. Бросившийся ему на помощь слуга тоже вспыхнул таким же синеватым пламенем, и этого оказалось достаточно, чтобы публика завопила от страха и ломанула, сметая все на своем пути, к выходу.
В чудовищном колдовстве, которое стоило Бусону еще около десятка жизней, унесенных невиданной давкой, обвинили Пигала Сиринского. Всему есть предел, даже терпению народа. Барона Краулендского не любили, но другие за что погибли? Уж коли ты маг и выходишь на публику со своим искусством, так будь добр обеспечить ни в чем не повинным людям безопасность. А то что же это происходит, дорогие сограждане, болтаются тут всякие по благословенной Либии, ни дна им, ни покрышки. Слышались, правда, робкие возражения, что де не Пигал Сиринский начал дьявольское соревнованием, а сам барон Стиг прибег к помощи чародея Зеила, но это были те самые скептики, которым уже били морды за Елену Арлиндскую и теперь добавили еще и за Пигала Сиринского, чтобы знали, за кого заступаться в следующий раз.
Толпа бурлила под окнами дворца Гига Сигирийского, сдерживаемая лишь жиденькой цепочкой имперских гвардейцев. Судя по всему, бусонцы ждали только темноты, чтобы перейти к решительным действиям.
Пигал Сиринский отошел от окна и устало вскарабкался в кресло.
– Не понимаю,– сказал он, жалобно глядя в мрачное лицо кентавра Семерлинга.– Не понимаю, что же все-таки произошло?
Виновник всех бед, обрушившихся на магистра,– князь Тимерийский сидел тут же с таким видом, словно поднявшаяся в славном городе Бусоне буря его совершенно не касается.
– Это происки Зеила,– простонал магистр.– Шестирукий таракан задумал погубить нас чужими руками. Но неужели этим олухам непонятно, что магистр Белой магии не способен на убийство, что все это ему просто не под силу?!
Пигал с надеждой посмотрел на кентавра Семерлинга. Дескать, пора бы уже просвещеннейшему сказать свое слово, сколько же можно молчать, уткнувшись в проклятые бумаги? По мнению магистра, самое время было убираться с Либии куда-нибудь подальше, пока страсти улягутся.
– Скорее всего, этого от нас и ждет Гиг Сигирийский,– спокойно возразил кентавр.– Это его люди будоражат толпу. К тому же я вовсе не уверен, что в случившейся трагедии виноват Зеил.
– Не хочешь же ты сказать, просвещеннейший, что в ней виноват я? – запыхтел сиринец.
– Разумеется, нет, достойнейший магистр,– поспешил успокоить возмущенного друга кентавр.
– Тогда кто же?
– Черный скоморох.
Эти слова произнес не кентавр Семерлинг, их произнес князь Тимерийский, невинно улыбаясь в лицо магистру. Наглый мальчишка был невыносим, но, похоже, кентавр Семерлинг думал точно так же. А достойнейшему Пигалу стоило подумать, прежде чем пускаться в гиблое дело на планете Либия. Впрочем, речь шла уже не только о Либии. У достойнейшего Пигала хватило выдержки дождаться минуты, когда за молодым князем закроется дверь.
– Но неужели же это...– Магистр так и не сумел произнести страшное слово и с ужасом уставился на кентавра.
– Будем надеяться на лучшее,– холодно отозвался тот.– А сейчас нам следует покинуть дворец Гига Сигирийского. У меня в Бусоне есть вполне надежное убежище.
Потрясенный Пигал даже не нашел, что ответить. Ему было уже все равно. В свете приоткрывшейся перед ним бездны олухи, собравшиеся на площади, перестали его пугать.
Разъяренную толпу они миновали без хлопот. Чтобы с такой легкостью управлять разумом и инстинктами доброй тысячи человек, надо родиться кентавром, достойнейшему Пигалу такое было бы не под силу. И никакие знания не возместят ему этот недостаток природной энергии. Магистр как-то разом потерял свой врожденный оптимизм и захандрил по-настоящему. И годы его уже немолодые, и зачем он вообще приперся сюда на Либию, сидел бы у себя на Сирине да плевал в потолок. А больше никакой пользы от Пигала никому нет и не будет. Даже Елену Арлиндскую он не нашел, зато влип по глупости в такое страшное дело, из которого выбраться уже вряд ли удастся.
Гостеприимство преследуемым друзьям оказал один из столпов либийской астрономии – достопочтенный ученый муж Урза Мудрый, человек немолодой, сухой, подвижный и до того занятый звездными проблемами, что происходящая на Либии суета его не интересовала вовсе. Все попытки Пигала расспросить достопочтенного о колдуне Зеиле заканчивались тягучей проповедью ученого мужа такого «современного» содержания, что у магистра скулы сводило от скуки. Стоило проделывать такой огромный даже по вселенским меркам путь, чтобы выслушивать прописные истины, известные с пеленок. Разумеется, Урза Мудрый не посмел приставать со своими «открытиями» к просвещеннейшему Семерлингу, и поэтому жертвой его «учености» стал Пигал Сиринский. Магистр непременно бы взорвался от такой назойливости и наговорил бы почтенному мужу кучу гадостей, не появись в комнате как раз в эту минуту князь Тимерийский. Не слишком желанный, скажем прямо, гость, но выбирать сиринцу не приходилось.
– Мы еще договорим, достойнейший из мудрых,– пообещал Урза.
У Пигала вертелось на языке резкое словцо из времен ушедшей молодости, но он сдержался.
– Действует,– спокойно сказал Тимерийский, когда за мудрым Урзой закрылась дверь.
– Что действует? – не понял Пигал.
– Скоморох действует. Я уже побывал в замке Крокет и нашел твою Елену, магистр.
– Как «нашел»?! – всплеснул Пигал руками от полноты чувств.– Надеюсь, бедная девочка жива?
– Дышит.– Князь даже зевнул, настолько ему безразлична была судьба несчастной.– Спит как сурок.
Достойнейший Пигал разволновался не на шутку. Не смог усидеть на месте, заметался по комнате, размахивая руками.
– Ты говорил с ней?
Князь Тимерийский удивленно посмотрел на магистра сверху вниз. Подобных взглядов сиринец терпеть не мог, но в этот раз он не стал доводить дело до ссоры. Судьба Елены Арлиндской волновала его гораздо больше, чем собственное уязвленное самолюбие. Надо действовать немедленно, отбросив все обиды.
– Я же тебе сказал, достойнейший, что она спит.
– Почему же ты ее не разбудил, человек молодой? – в раздражении воскликнул магистр.
