Виктория Угрюмова - Змеи, драконы и родственники
Маметов попятился:
— Моя не рыбак, моя охотник!
Голова Дрих сердито рявкнула:
— Что, нельзя по-людски рыбу ловить, обязательно надо западло устроить? Эх, не зря знающие люди говорят: «Вывести бы вас в чистое поле, поставить лицом к стенке да пустить пулю в лоб!»
Дракон раздраженно швырнул мокрый сапог на берег, и его левая голова — Гельс — снова произнесла по-украински:
— Ты його хресты, ты його святы, а воно в болото лизе!
Голова Энн укоризненно заметила:
— Разве можно такую отраву в воду бросать? Рыба вон вся наутек кинулась, в озере чистого глотка воды не осталось! Люди вы, в конце концов, или не люди?!
Жабодыщенко, Перукарников и Сидорчук ответили дружным хором:
— Люди!
Салонюк же знал, что перед такими монстрами нужно расшаркиваться и вести себя совершенно иначе:
— Звыняйте, ваше высокоблагородие, — вкрадчиво сказал он, — бильше такого не повторыться!
Голова Дрих грозно всмотрелась в командира партизанского отряда:
— А, это ты, Салонюк? А тебя, товарищ Салонюк, надо на партийном собрании как следует проработать за головотяпство и недостойное коммуниста халатное отношение к важному делу организации партизанского движения. Распустил отряд — хуже борделя, понимаешь!
— В борделе как раз был порядок, — вставила голова Гельс.
— Тем более.
Голова Энн внесла свое предложение:
— Может, его партбилета лишить?
— Штраф взять за хулиганские выходки, — подбросил идею Дрих.
Гельс охотно поддержал коллегу и родственника:
— И в штрафную роту отправить.
Салонюк и глазам, и ушам своим уже не верил. И от изумления просто утратил дар речи. Великий немой — это очень верно подмечено, как раз про товарища Тараса.
Перукарников выступил вперед со своим верным автоматом:
— Не позволю с товарищем Салонюком так обращаться, он не виноват, он спал… то есть отдыхал после тяжелого ратного труда. А в том, что маметовский сапог в озеро попал, виноват я!
Сидорчук перебил друга:
— Ваня, та не ходы вокруг да около, кажи ему, як е. Кажи, що цей чобит я у воду кинув… Та хто вин такий, що тут указуе?!
Голова Дрих недовольно зашипела:
— Чья бы корова мычала, а твоя, Сидорчук, молчала. Кто каждый год с кумом на ставке рыбу динамитом глушил?
Энн недовольно добавил:
— У меня до сих пор правое ухо ничего не слышит!
Гельс кровожадно улыбнулся:
— Я тебя еще два года назад мог сожрать, когда ты через речку по ночам к соседской жене плавал! От удивления ожил Салонюк:
— Жинка Тимофея — твоя полюбовныця?
Сидорчук стал красным, как вареный рак:
— Та ни, бреше усе вин.
Салонюк взялся за голову:
— Який страх, а я завжды думав, що ты до Маруси залыцяешься.
Сидорчук был уже не красным, а багровым:
— Та кому вона нужна, твоя Маруся, вона ничого не умие, даже корову доить. За ней усе маты робыть!
Разбушевался и Салонюк:
— Маруся — гарна дивчина, чого ты так разлютывся?
Сидорчук жестко блюл свои интересы, забыв и о гидре, и о войне, и о немцах. Вопрос был поставлен животрепещущий:
— Гарна-то гарна, та на що вона мени здалась?
Гельс-Дрих-Энн понял, что о женщинах мужчины в лесу могут беседовать практически вечно. Три головы в унисон грянули:
— Эй, там на берегу, оставьте Марусю в покое!
Маметов тем временем храбро ухватил из-под носа у дракона свои сапоги и отбежал в сторону, торопливо натягивая их на бегу.
— Однако моя сапоги одевать. Красивый зверя, командир. Можна его домой, до мама брать?
— О-ее, — только и вымолвил Салонюк.
— Дома тепло, дыня, чай, — принялся перечислять Маметов все соблазны.
Гельс-Дрих-Энн от такой наглости сначала несколько оторопел, а затем грозно зарычал:
— А ты, урюк-башка, еще раз в сапогах в воде окажешься, к маме в Ташкент не попадешь.
Маметов обиделся на неблагодарного зверя, которого уже собирался угощать дынями и чаем, и храбро заявил:
— Моя так не сдаваться, моя биться будет!
— Ой-ой-ой, как страшно! — не выдержав, захохотал дракон. Затем головы Гельс и Дрих, переглянувшись, дружно изрекли: — Сейчас ты умрешь, но до того Маметов та сорок его бегемотив споють свою останню писню!
— Сорок не сорок, — встрял неугомонный Перукарников, — а нашего узбека мы в обиду не дадим!
Набычился и Сидорчук:
— Який не е, даже в ядовитых чоботах, все одно вин наш!
Салонюк выдвинулся на шаг вперед:
— А ось хто ты такий, це треба ще выяснить!
Чего-чего, а такого поворота мудрый дракон никак не ожидал. Он привык к тому, что является персоной номер один не только во всех волшебных сказках и легендах, но и в многочисленных исторических опусах. Не узнать его в лицо могли только законченные невежды.
Голова Дрих широко распахнула глаза:
— То есть как кто такой?!
— Зверя. Из зоопарка бежать, однако, — убежденно сказал Маметов. И поделился доверчиво: — Моя зоопарк сильно любить.
— Тебя в любом зоопарке примут как родного, — не удержался Гельс.
Жабодыщенко высунулся из-за спины Салонюка:
— Мабуть, ты фашиський прихвостень? — Тут он заглянул в глаза командиру, ища поддержки и одобрения. — Так я кажу, товарищ Салонюк?
Перукарникову пришлась по вкусу идея выяснить, кто таков незваный гость:
— По-нашему здорово чешешь, о нас кое-что знаешь, а на вид — одному черту известно, кто ты есть! Может, ты вообще вражеский шпион, переодетый в костюм… — Тут он запнулся, потому что не мог себе представить, что это за наряд на вражеском шпионе и на кой ляд он его напялил.
На помощь ему пришел Маметов, которому все как раз стало ясно:
— Чудо-Юдо, однако!
Гельс-Дрих-Энн оскорбился:
— Я не Чудо-Юдо, я Гельс-Дрих-Энн! И никакой я не вражеский шпион, а простой волшебник. Говорю на трех тысячах восьмистах пятнадцати языках и могу путешествовать по мирам и временам, поэтому меня каждая собака и каждый жильцутрик знает. Вот, к примеру, вы слышали сказку про Мурципайчик, где беспощадный злодей погибает от руки невинной принцессы?
Партизаны тревожно переглянулись и покачали головами. Физиономии у них были явно озадаченные.
Дракон заволновался:
— Ну как же? А историю про то, как добрый Язьдрембоп задушил своего дядю хвостом внучатой племянницы?
Все снова переглянулись, изобразив крайнюю степень непонимания.
— Ну тогда, может, вы помните изображение Фомы Вездесущего с вилами в правой руке и медным тазом — в левой?
Первым не выдержал все тот же Перукарников:
— Помню я Фому, не помню я Фому — а ты здесь при чем?
Гидра возликовала:
— Ну так он же на мне верхом сидит и бьет меня этим самым тазом по головам. В тысяча триста сорок втором году все разменные деньги выпустили с этим изображением, и они были в ходу вплоть до тысяча восемьсот семьдесят первого, а потом их изъял понтифик Сельжайский и заменил на привычные всем нам платиновые карточки какого-то там Утрастяпского банка.
Салонюк внимательно оглядел своих бойцов:
— Шо вин каже? Чи то я погано слухаю, чи то погано розумию?
Перукарников вспомнил, что лучшая защита — это нападение, и строго вопросил у гидры:
— Ты вот лучше расскажи, откуда ты взялся и почему у тебя три головы?
Гельс-Дрих-Энн охотно пустился в объяснения:
— Я не взялся, тут я тоже живу. А три головы у меня с самого рождения; почему именно три, а не другое число, наверняка не скажу. — Тут он стал что-то припоминать. — Вы про такую речку — Припять — слышали?
Подозрительный Перукарников прикинул, отвечать ли шпиону, но после недолгих колебаний все-таки признал:
— Положим, слышали, и что?
Дракон таинственным голосом:
— А то, что именно с теми местами связано происхождение моих трех голов.
— Это как такое может быть связано с обычной речкой?
Салонюк придержал Ивана за рукав:
— Погодь, хай розкаже.
Гельс-Дрих-Энн продолжил:
— Связано, конечно, не с самой речкой, а с теми местами, где обитали мои предки, — с болотами в районе Припяти. Там родилась моя прабабка, и у нее была одна голова, как у всех нормальных драконов, пока на землю не упала звезда Полынь.
Сидорчук заинтересовался:
— Яка зирка Полынь, що це за байка?
— Это не байка, — нравоучительным тоном произнес дракон, — это легенда, которую у нас в роду передают из поколения в поколение. Так как после того памятного события все мои родственники стали рождаться уже с тремя головами. С тех пор прошло очень много времени и многое изменилось, а я, так сказать, последний трехголовый из моего рода.
Перукарников — бывалый материалист, марксист и атеист — не мог оставить без внимания вопрос о ворожбе:
— Волшебник, говоришь, а как нам это доказать можешь?!
Головы о чем-то пошептались, и голова Дрих изрекла:
— Смотрите внимательно: сейчас у вас в отряде командует один Салонюк, а теперь… — Дракон произнес заклинание: — Баххара, мамара ютонта, мучачес! — И два Салонюка разбежались в стороны, тревожно оглядывая друг друга с ног до головы.
