Терри Пратчетт - Правда
— Ага, — подтвердил господин Тюльпан. — Органическое мне, ять, втыкает.
— Э-э, а вы уверены?.. Нет-нет, все в порядке! — резко вскинул руки Достабль при виде того, как изменились лица убийц. Эти люди были уверены всегда и во всем. — Та-ак, значит, вам нужны пло… менее хорошие сосиски, верно?
— Чтоб, ять, когти внутри, все такое, — сказал господин Тюльпан.
— Ну, я… я вообще-то… честно говоря… — Достабль сдался. В конце концов, он был продавцом. А что покупается, то ты и продаешь. — Позвольте же кое-что рассказать вам об этих сосисках, — продолжил он, плавно переключая внутренний двигатель на обратный ход. — Если кто-нибудь случайно отрубает себе палец на бойне, никто ведь мясорубку не останавливает. Но крыс в них вы скорее всего не найдете, потому что крысы предпочитают обходить это предприятие стороной. Зато там имеются животные, которые… ну, вы ж понимаете, говорят, жизнь зародилась в своего рода супе… То же самое можно сказать и об этих сосисках. Если вам нужные плохие сосиски, лучше этих вы не найдете.
— Ты приберегаешь их для особых покупателей, да? — спросил господин Кноп.
— Для меня, господин, каждый покупатель — особый.
— А перчица у тебя есть?
— Люди называют это перчицей, — понесло Достабля, — но лично я называю это…
— Перчицу, ять, я люблю, — сообщил господин Тюльпан.
— …Просто изумительной перчицей, — мгновенно сориентировался Достабль.
— Берем две, — сказал господин Кноп, даже не собираясь вытаскивать кошелек.
— За счет заведения! — воскликнул Достабль, оглушил две сосиски, вложил их в булочки и протянул покупателям.
Господин Тюльпан заграбастал обе сосиски и прихватил перчичницу.
— А знаешь, как в Щеботане называют сосиски в тесте? — поинтересовался господин Кноп, когда они двинулись дальше по улице.
— Нет, — сказал господин Тюльпан.
— Они называют их «сосиска в ля тесте».
— Разве ж это по-инострански? Ты, ять, шутишь?
— Я, ять, никогда не шучу, господин Тюльпан.
— Ну, то есть скорее они должны называться как-нибудь более экзотично… К примеру, «сосу ля тестикль», — сказал господин Тюльпан и щедро откусил от продукта Достабля. — Ять, на вкус так точь-в-точь… — пробурчал он с набитым ртом.
— Слово «тесто» переводится немного иначе, господин Тюльпан.
— Сам знаю. Я ж говорю о вкусе. Эта сосиска — настоящий кошмар.
Достабль проводил их взглядом. Ему еще ни разу не доводилось слышать подобную манеру речи. Кроме того, буква «ять» в Анк-Морпорке была отменена давным-давно.
Огромная толпа собралась у высокого здания на Желанно-Мыльной улице, а повозки выстроились аж до самой Брод-авеню. Толпа просто так не собирается, логично рассудил Вильям, а значит, кто-то должен написать о причине подобного сборища.
В данном случае причина была очевидной. На плоском карнизе у окна пятого этажа, прижавшись спиной к стене, стоял мужчина и остекленевшими глазами таращился вниз.
Собравшаяся толпа отчаянно пыталась ему помочь. Привыкшие ко всему жители Анк-Морпорка вовсе не хотели его ни в чем разубеждать — это было не в их натуре. В конце концов, они жили в свободном городе. Поэтому и советы были свободными и бесплатными.
— Заберись лучше на здание Гильдии Воров! — кричал один мужчина. — Целых шесть этажей и крепкая булыжная мостовая внизу! Череп раскроишь с первой же попытки!
— И вокруг дворца неплохая мостовая из плит, — заметил стоявший рядом.
— Ага, точно, — подтвердил следующий. — Но попытайся он спрыгнуть с дворца, патриций его убил бы.
— Ну и что?
— Тут ведь главное стиль…
— Башня Искусства! Рекомендую, лучше не сыщете, — уверенно заявила одна дама. — Девятьсот футов почти. И вид открывается прекрасный.
— Согласен, согласен. Но слишком долго лететь, успеешь о многом подумать. По-моему, не самое удачное время для самоанализа.
— Послушайте, у меня целая телега креветок, и, если я задержусь здесь еще хоть немного, они отправятся домой своим ходом, — простонал возница. — Чего он не прыгает-то?
— Размышляет. В конце концов, это для него серьезный шаг.
Человек на карнизе, услышав шорох, резко повернул голову. К нему, стараясь не смотреть вниз, бочком подбирался Вильям.
— Доброе утро. Ты решил попробовать меня отговорить?
— Я… я… — Вильям отчаянно пытался глядеть прямо. Снизу карниз казался куда более широким. Он уже очень жалел о затеянном. — Что ты, мне такое даже в голову не приходило…
— Я всегда открыт для подобных бесед.
— Да, конечно, понимаю… Э-э, а не мог бы ты сообщить свое имя и адрес? — попросил Вильям.
Как оказалось, здесь наверху дул довольно противный ветер, предательские порывы которого скользили вдоль крыш и стен зданий. Страницы блокнота трепетали, как крылья бабочки.
— Но зачем?
— Э… Видишь ли, после того как человек падает с такой высоты — а земля внизу очень твердая, — он, как правило, не склонен отвечать на вопросы, — пояснил Вильям, стараясь не дышать. — А я собираюсь отпечатать об этом на бумаге. Вот и решил, что правильнее будет сообщить, кто ты и что.
— На какой-такой бумаге?
Вильям достал из кармана экземпляр «Правды» и молча передал терзаемый ветром листок.
Мужчина сел на карниз и углубился в чтение. Ноги его болтались над улицей, а губы безмолвно шевелились.
— Тут, типа, рассказывается всякая всячина? — спросил он спустя какое-то время. — Это как глашатаи, только на бумаге?
— Именно. Итак, как тебя звали?
— Что значит «звали»?
— Ну, понимаешь… ведь ты наверняка… — пробормотал Вильям. Он махнул рукой в пустоту и едва не потерял равновесие. — Если ты…
— Артур Тогось.
— И где ты жил, Артур?
— В Болтунном переулке.
— А твоя работа? Ну, чем ты занимался?
— Опять ты обо мне в прошедшем времени! Знаешь, стражники куда вежливее. Они меня даже чаем угощают.
В голове Вильяма прозвенел некий предупредительный колокольчик.
— То есть… ты частенько прыгаешь?
— Не совсем прыгаю… Скорее предпочитаю недопрыгивать.
— Это как?
— Ну, типа, останавливаюсь в самый последний миг. Я ведь не из этих, не из прыгунов. Чтобы прыгнуть, большого ума не требуется. Это неквалифицированный труд. Я больше специализируюсь на «спасите-помогите», если ты меня понимаешь.
Вильям попытался покрепче уцепиться за гладкую стену.
— И в какой именно помощи ты нуждаешься?
— Ну, допустим, двадцатка меня бы вполне спасла.
— Иначе ты прыгнешь?
— Недопрыгну, то есть не совсем прыгну. Не до конца. Прыжок как таковой я не совершу. Но буду и дальше угрожать, что вот-вот прыгну. Улавливаешь?
Сейчас здание казалось Вильяму гораздо выше, чем когда он поднимался по лестнице. А зеваки внизу выглядели совсем маленькими. Лиц почти и не различишь. Он увидел там Старикашку Рона с его чесоточным песиком и остальными нищими — эти люди обладали сверхъестественной способностью появляться там, где начиналось импровизированное уличное представление. А вот плакат Генри-Гроба с надписью «За Иду Убить Гатов». А еще — вереницы телег, которые парализовали половину города. Вильям вдруг почувствовал, что колени начинают подгибаться… Артур схватил его за руку.
— Эй, здесь мой участок! Поищи себе другое место.
— Ты упомянул про неквалифицированный труд, — сказал Вильям, пытаясь сосредоточиться на записях и не обращать внимания на завывающий ветер. — Так чем именно ты зарабатывал на жизнь, господин Тогось?
— Верхолазными работами.
— Артур Тогось, слезай сию же минуту!
Артур посмотрел вниз.
— О боги, жену притащили… — вздохнул он.
— Констебль Пустомент утверждает… — малюсенькое розовое лицо госпожи Тогось склонилось чуть вбок, выслушивая слова стоящего рядом стражника, — что ты наносишь вред ком-вверческому благополучию города, старый дурак!
— С ней не больно-то поспоришь, — сообщил Артур и застенчиво посмотрел на Вильяма.
— Вот спрячу твои штаны, старый козел, посмотрим, как без них ты из дому выходить будешь! Немедленно спускайся, не то всыплю тебе по первое число!
— Три счастливых года в браке, — радостно сообщил Артур, махая рукой далекой фигурке супруги. — Остальные тридцать два тоже были не так уж и плохи, но готовить капусту она совсем не умеет.
— Правда? — спросил Вильям и, будто бы во сне, упал вперед.
Очнулся он на земле, как и ожидал, но все еще в трехмерном состоянии, чего не ожидал совсем. «Я живой!» — вдруг осознал Вильям. Одним из оснований для такого вывода послужило лицо склонившегося над ним капрала Шноббса из Городской Стражи. Вильям считал, что прожил сравнительно праведную жизнь, а значит, никак не заслуживал того, чтобы, умерев, увидеть перед собой существо с лицом капрала Шноббса. Шнобби был худшим, что когда-либо постигало стражнический мундир. Если не считать чаячьего помета.
