Витаутас Петкявичюс - Великий охотник Микас Пупкус
— Мы хотели бы услышать ваше мнение о том, как быстрее и успешнее поднять охотничье хозяйство Нейлонии? — спросил представитель журнала "Колесо счастья".
— Если вы хотите что-нибудь поднять, прежде всего нужно заготовить побольше крепких и прочных веревок. Поэтому сажайте коноплю, вейте веревки, а охотничье хозяйство поднимется само собой.
— Сегодня в нашей стране произошло огромное несчастье: увидев вас, сбежала из дома любимая кошка дочери президента и спряталась в пустыне. Читателям нашего издания "Мешок смеха" было бы интересно узнать, что по этому поводу думает чужестранец?
— Кошку нужно поймать.
— Но как? Она же царапается!
— Есть три способа ловли кошек. Прежде всего в пустыне нужно уничтожить всех мышей, тогда кошка сама вернется домой. Во-вторых, можно там вбить кол, к нему прикрепить крючок, а на него насадить кусок сала, уж кто-кто, а кошка на такую наживку обязательно клюнет. Но вернее всего третий способ, тем более, что он совсем простой и несложный. Достаточно просеять песок пустыни через мелкое сито, и уж тогда-то кошка непременно окажется в сите.
Короткий и четкий ответ мой очень понравился журналистам Нейлонии, и они кинулись врассыпную, захватывая места у телефонов. Я смотрел, как они спешат передать важную новость в свои газеты и журналы, отталкивают друг друга, спорят, кричат, ссорятся.
"Поди ж ты. Дома и дед и отец меня за дурака считали, слова молвить не давали. Перед бабушкой я немел. Поучая соседей, сам поглупел. А здесь что ни ляпну этим попугаям, машинным выученикам — мудрецом меня считают, спешат раззвонить всем, какие умные советы я дал. Потеха, честное слово. А может, и в нашу деревню пару таких умных машин завезти? Вот уж когда я всем бы рты позатыкал…" Размечтался я, но мои мысли прервал его превосходительство полковник Гасбер Посоль фон Фасоль:
— Когда стреляешь по зайцам из пушки, может пострадать не только заячья жизнь, но и ценный мех. Из чего вы шили шубу? Как удалось не попортить шкуру?
— Должен признать, очень интересный вопрос. В нашей стране дорожат не только своей шкурой, но и звериную берегут. Мы носим искусственный мех.
— А нельзя ли поподробнее?
— Это совсем просто: прежде всего нужно поймать зайца, содрать шкуру, а затем уж стрелять в него. Но если в вашей уважаемой стране законы запрещают зверям появляться в поле или лесу в голом виде, можно одеть их в искусственную шкуру. А можно и еще проще — одеть их в какое-нибудь поношенное тряпье.
Услышав мой ответ, полковник сразу же доложил о нем президенту, который приказал созвать всех ученых страны на экстренное совещание. Прием прервался. В стране объявили положение всеобщего размышления. Было запрещено греметь колесами, летать самолетам, детям не разрешили кататься на санках.
— Тишина! Требуем тишины! — без перерыва на всех языках мира орали громкоговорители. — Требуем мертвой тишины!
После этого были объявлены еще два приказа: запрещалось ходить пешеходам, разговаривать, хлебать борщ и даже поворачиваться в постели с боку на бок.
Ученые мудрецы размышляли.
Президент думал!
В безмолвной тишине мы с Чюпкусом отдыхали в лучшей нейлонской гостинице, без счета глотали мятные пилюли и запивали ледоколой. И совсем было заскучали, как вдруг к нам в окошко забрался корреспондент враждебной правительству газеты и задал каверзный вопрос:
— А правда ли, что в вашей стране люди долги берут руками, а отдают ногами?
— Правда, — ответил я. — А как вы боретесь против своих тиранов?
— Во всеобщем молчании мы молчим громче всех, — ответил он и довольный удалился восвояси тем же путем.
Тсс! Только про это — никому ни слова.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ПРУД
— А что, колья усыхают, когда высыхают?
— Конечно.
— Так я и думал: нарубил сотню, а осталось всего десять.
Хотя моя кровать стояла под тройным стеклянным колпаком, заснуть я не мог. От шума большого города дрожали окна гостиницы, тряслись стены, колебался пол. Все вокруг гудело, скрежетало и трещало, будто я находился не в доме, а в нутре какой-то гигантской грохочущей машины.
Зло меня взяло, я поднялся, оделся и от нечего делать вышел в город. Несмотря на позднее время, на улицах было светло как днем. Едва ступил за порог, какая-то сила рванула меня за ноги, и я опрокинулся навзничь. С удивлением огляделся и не поверил своим глазам: дома на большой скорости неслись вдоль улицы. Я протер глаза и только тогда понял, что в Перлоне, столице великой Нейлонии, движутся тротуары. Бегут нескончаемой лентой, а людям остается только стоять и ждать, пока тротуар подвезет их к нужному месту.
"Неплохо придумано", — стоя на тротуаре, я разъезжал по длинным улицам с широкими витринами магазинов. В одной из зеркальных витрин увидел свое отображение и остолбенел: с ног до головы я был покрыт как чешуей разноцветными хлопьями, а благородное и выразительное лицо стало серым, как земля. Посмотрел я вверх и испугался: тысячи заводских труб выбрасывали на город легкий, сухой, черный и разноцветный снег. Это была сажа и копоть многочисленных заводов.
По середине улиц непрерывным потоком, как льдины по весенней реке, плыли автомобили. И что самое странное — в два слоя. Те, кто победнее, ехали по мостовой, задыхаясь в дыму и пыли, богачи вели свои машины на воздушных подушках, поэтому верхний слой висел над головами нижних, обдавая их едким запахом отработанных газов и масел.
А над крышами тарахтели большие и малые вертолеты, гудели и выли самолеты, летающие тарелки, ракеты и еще бог знает какие аппараты. По подземным туннелям грохотали поезда, грузовики и другие неизвестные мне машины. От дыма и гари кружилась голова. Только теперь я понял, почему жители города носят стеклянные колпаки, дышат искусственным воздухом и не снимают противогазов, почему зимой и летом, в ненастье и в погожие дни не расстаются с зонтиками и ходят в шляпах, похожих на гигантские грибы.
Наконец я добрался до окраины и совсем приуныл. В парках стояли неживые, сделанные из пластмассы деревья, мертвые, законсервированные в химикалиях кусты, на газонах торчали скучные, запыленные перлоновые цветы с поникшими бумажными листьями, а вокруг чахла наполовину нейлоновая, наполовину настоящая трава, истоптанная, жухлая, — страшно смотреть.
Я потерял всякую охоту знакомиться с городом и любоваться красивыми световыми рекламами. Мне захотелось поскорее вернуться домой, но в эту минуту хлынул темный и густой, как кофе, дождь. Спрятавшись в подворотне, я смотрел на спешащих неизвестно куда усталых и бледных до синевы и желтизны прохожих, жителей Перлона. От страшного шума все они были изрядно глуховаты, поэтому без усилителей и радиоаппаратов не только что разговаривать, но и думать не умели. От острых, отвратительных запахов они совсем утратили обоняние и не могли наслаждаться запахами политых одеколоном цветов и приправленных химикалиями кушаний. От напряженной работы зрение их до того ослабло, что без биноклей они, верно, не могли и ложку ко рту поднести. Впрочем, в этом уже давно не было нужды: ели-то они таблетки и пасты.
Когда дождь прекратился, я кое-как добрался до гостиницы и повалился на кровать. Проснулся и с удивлением увидел, что на наволочке остался точный отпечаток моего профиля. Я разбудил Чюпкуса, но тот почему-то зарычал, оскалился и чуть не вцепился мне в ногу.
— Ты что, приятель, или своих не признал? — я поглядел в зеркало, но оттуда на меня смотрело незнакомое лицо, черное, будто в тушь окунули.
Пока очищался от сажи и копоти, до того умаялся, что готов был опять завалиться спать. Но над моей головой затрещал небольшой аппарат, на нем появились красные цифры, а записанный на магнитную ленту голос торжественно сообщил:
— Вы обязаны уплатить четыре талера семьдесят три гроша хозяину гостиницы за то, что пользовались движущимися тротуарами, рассматривали витрины, восхищались рекламами и вдохнули шестнадцать галлонов неочищенного воздуха.
Этого еще не хватало! Рассерженный, я позвонил его превосходительству Посоль фон Фасолю.
— Алло, Гасби, что за чертовщина? — возмущенно спросил. — Почему у вас даже за воздух нужно платить?
— Алло, Мики, такие у нас порядки: у кого нет денег, тот не дышит.
— Оляля, Гасби, так как же они живут?
— Оляля, Мики, в нашей стране никто ни живет ни умирает. Здесь только зарабатывают деньги. У кого их нет, тому уж ничего не нужно, ясно?
— Не совсем.
— Да ладно, будет тебе, Мики! Махнем лучше на рыбалку?
— Я бы с удовольствием, только вот давненько удочку даже в колодец не забрасывал. А может, лучше поохотимся?
— Видишь ли, теперь объявлено положение всеобщего размышления, поэтому стрелять нельзя. Отложим охоту до лучших времен.
