Михаил Успенский - Кого за смертью посылать

— Тихо! — вскричал Мутило и предостерегающе вскинул лапы.

Певцы замолчали.

— Засада? — не разжимая губ, спросил Жихарь.

— Да какая там засада! Гремучий Вир близко, рыба у меня икру мечет, а вы тут разорались!! Человеки полосатые!!! Икринки же пугаются, могут вовсе не вылупиться!!!

— Почти приехали, — вздохнул богатырь, слез с воза, прихватил оттуда короб с бесполезностями.

Мутило тоже слез, на ходу с облегчением принимая привычный облик, и пошлепал за богатырем. Сундук с водяниковой долей был тяжек, в грязи оставались глубокие следы перепончатых лап.

— Прощевай, Гомункул! Может, еще свидимся…

Тропинка скоро вывела их к лесному озеру. В воздухе дрожал противный звон.

— Развел комара, — проворчал Жихарь. — Как еще потеплеет, так сюда лучше и не соваться…

— Вот и хорошо, — сказал Мутило. — Нечего здесь людям околачиваться… кроме некоторых… Не станет комара — чем я малых рыбят буду кормить?

— Значит, Налима ты мне оставляешь? — спросил богатырь, не веря своей удаче.

— Обещал же, — обиделся Мутило. — Думал, слово водяника — что вода текучая?

Ну, буду его брать раз в год, на Купальный день, к начальству с докладом ездить…

— Везде начальство, даже у вас…

— Зима у нас долгая, тоскливо коню подо льдом, — объяснил Мутило причину своей щедрости.

— А у меня он зимой в ледышку не обратится? — поспешно спросил богатырь. — И как за ним ходить?

— Гоняй его почаще, вот и весь уход.

Русалка высунулась из воды по пояс и приветственно махала руками.

— Соскучилась, рыбья холера, — осклабился водяник. — Подождешь, не княгиня…

Жихарь вывалил содержимое короба на траву и стал раскладывать бестолковый товар в поисках самой бесполезной вещи. Он повертел зюзюку, попробовал расправить ей крылышки — ничего не вышло. Зюзюка только мелко дрожала и норовила рассыпаться.

Молоток с обратным ходом был не только бесполезен, но даже и вреден: с ним недолго самому себе продолбить голову, а гвоздь так и не войдет в дерево.

Были, кстати, и ржавые гвозди, но все, как один, для левой стены.

На знаменитый, хотя и потертый мешочек со смехом богатырь поглядел с глубоким презрением, поскольку смех оттуда раздавался без всякой причины, а это дурной признак.

Разноцветные рыбьи зонтики Мутило признал отнюдь не бесполезными и сграбастал в свою пользу.

Было там и тележное колесо, по уверениям старьевщика, как раз Пятое, но на вид — самая обыкновенная запаска, необходимая в дороге.

К Пятому колесу прилагался и тележный скрип в берестяном туеске, чтобы пугать самых зачуханных и трусливых.

— Придумают же люди! — не то восторгался, не то насмехался водяник.

Ручка гребешка для плешивых была когда-то украшена самоцветами, но их давно повыковыряли.

А значение большинства вещей в этой куче Жихарь и вовсе не способен был понять. Иные грюкали, иные звякали, иные просто лежали тихонечко лежмя и не просили есть.

Наконец блеснул на солнце какой-то чудной серп — маленький, тонкий, совсем не заржавленный. Правда, деревянная рукоятка у него щетинилась пробившимися липкими зелеными листочками.

— Пригодится — пусть дети учатся жито жать! — сказал богатырь и попытался оборвать листочки.

Серп выскользнул у него из рук, чиркнул по ладони лезвием и рассек ее — неожиданно глубоко.

— Блин поминальный! — вскрикнул в сердцах Жихарь и отбросил серп от себя подальше. — Забирай его, Опивец, — может, тоже отрежешь себе чего-нибудь!

Мерзопакость какая!

Серп не упал в груду бесполезной своей братии, а повис в воздухе, вращаясь сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Наконец вокруг него образовался маленький вихрь, поднявший пыль из короба старьевщика, рыжую хвою, бурые прошлогодние листья и обрывки высохших водорослей.

— Смотри-ка — принял, — сказал Мутило, внимательно наблюдавший действия богатыря. Тот ничего не ответил, потому что зализывал ранку.

Вихрь оторвал свой тонкий хвостик от земли и начал подниматься вверх, тихонько завывая.

— Ну вот и в расчете, — выдохнул богатырь, пошарил глазами по земле, сорвал листок подорожника и залепил порез. Потом он старательно собрал оставшееся барахло обратно в короб и отнес его в рыбачью развалюшку. Не тащить же на княжий двор!

Прощание с водяником не затянулось — за дорогу все разговоры переговорили.

— Спасибо тебе за все, страхоил мокроживущий! — сказал Жихарь. — Без тебя никогда бы мне не разбогатеть.

— Шелешпер ты безжаберный, бесхвостый! — в лад ему ответил Мутило. — Колобка благодари. Вы его там смотрите не слопайте с голодухи!

— Какая теперь голодуха! — хохотнул Жихарь, тряхнул водяника за плечи, повернулся и пошел по тропе к дороге.

— Ох, не нравится мне все это, — негромко сказал Мутило не то Жихарю, не то русалке, не то самому себе.

Богатырю тоже было как-то невесело, и Гомункул сразу это заметил, начал приставать с расспросами, как да что получилось с Опивцем.

— …в общем, вышло все так, что я сам ему повинный подарок выбрал, — закончил Жихарь свой рассказ. — А вещь диковинная — свежие листики на сухом черенке…

Колобок вдруг замычал, закатался по узлам и сверткам, выдрал из бородки клок седых волос.

— Ох, почему же я с тобой не покатился, не удержал? Ведь тебе в руки попала такая вещь, а ты ее сам, по доброй воле, отдал окаянному планетнику! Мало ли что он с ней утворит?

— Да что за вещь-то? — испугался Жихарь. — Неужели я опять какую-то глупость учинил?

— Да еще каку-ую! — провыл Колобок. Из маленьких его глазок покатились сухие хлебные крошки. — Дуракам счастье! Тюх-тюх, перепентюх! Лучше с умным потерять, чем с дураком найти! Это такая вещь, такая… Да ты не поймешь…

— Скажи толком, — потребовал Жихарь и понял, что боится ответа.

— За Зимними Горами зовется она ваджрой, — сказал Колобок. — А у вас не знаю как.

— В третий раз приходила в руки… — прошептал богатырь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мы ничего не можем сказать решительного о влиянии Дельфийского оракула на семейную жизнь русского народа.

«Лю Седьмой, временно занимающий пост Мужа обширных познаний при Отделении четырех дверей Университета сынов отечества, имеет честь обратиться к Его Светлости князю Многоборья Жи Хану с письмом и братским приветом.

Вас, должно быть, удивит, что я, давший себе зарок не вмешиваться в мирские дела и затвориться на две сотни лет в уединенной горной хижине над бушующим потоком, снова попираю недостойной стопой яшмовые плиты дворцовых покоев, освежая в слабеющей памяти все триста двадцать шесть видов поклонов, приседаний и ползьбы, полагающихся при лицезрении Сына Неба.

Увы! Среди мужей ученых и благородных, достойных славы за свои таланты, при жизни становится знаменитым тот лишь, кто в Поднебесной пользуется покровительством высокого лица. Среди мужей ученых и благородных лишь тот может славу передать потомкам, кто в Поднебесной имеет опору среди могущественных продолжателей своего дела, озаряющих имя его вечным блеском.

Тот, кто не имеет знатных покровителей, сгинет в неизвестности, как бы ни был ум его высок. Тот, кто не обрел последователей, как бы ни был он могуществен при жизни, не прославится в веках.

Вернулся я ко двору следующим образом. Однажды молодой Государь сказал Главному Евнуху:

— Вы уже в преклонных годах. Нет ли среди ваших друзей и знакомых кого-нибудь, кого бы я мог послать на поиски невесты, достойной звания Государыни? Пора бы мне остепениться, а среди моих многочисленных наложниц я не вижу той, что могла бы мне обеспечить спокойное существование.

— Хорошую невесту можно опознать по стати и взгляду, по костям и мускулам, — ответил Главный Евнух. — Но лучшая невеста Поднебесной как бы невидима, как бы неуловима, как бы не существует, как бы пропала. Такая невеста не поднимает лишнего шума, не оставляет следов ногтей на лице. У моих знакомых при дворе способности небольшие. Они могут узнать неплохую невесту, но не лучшую невесту в Поднебесной. Но я знаю человека, который разбирается в женщинах не хуже вашего покорного слуги. Когда-то мы с ним на пару шили шубы из меха лисов-оборотней и разводили соломенных псов. Его зовут Лю Седьмой. Прошу вас призвать его к себе.

И молодой Государь призвал меня к себе и послал на поиски невесты, выдав на расходы дюжину дюжин связок серебряных монет.

Спустя всего три месяца я вернулся и снова предстал перед повелителем.

— Я нашел то, что нужно, в уезде Няньлянь. Там в доме, украшенном изображением трехногого Единорога, ждет ваша невеста.

— Кто же она?

— Двенадцатилетняя дочь сборщика налогов.