Отборная бабушка (СИ) - Мягкова Нинель
Я сидела четвёртой с краю, даже тот импозантный дядечка сидел ближе к почетным местам. Меня это не удивило, но порядком разозлило. Неужели даже на похоронах отца она собирается так мелочно мне гадить? Воистину, недалекая женщина.
Застолье продолжалось. Гости набрали градус, с воспоминаний об усопшем разговоры за столом плавно свернули на свежие сплетни. Во время очередной перемены блюд я выбралась, прикрываясь горничными, в коридор, а затем и в сад. Мне не хватало воздуха.
Побродив среди густо пахнущих роз, и приоткрывшихся с наступлением вечера кустиков мирабилиса, я забралась с ногами на лавку в беседке, и дала наконец волю слезам. Это уже была не истерика, и не отчаяние. Я отпускала человека, принявшего меня в этом мире как родную, и любившего, несмотря на все недостатки.
Прощайте, гер Кауфхоф. Мне будет вас не хватать.
Из беседки я безразлично наблюдала, как один за другим подвыпившие, веселые гости покидали наш дом.
Все же поминки одинаковы во всех мирах. Редко кто вспоминал, кроме прощания, выразить горечь утраты провожавшей всех вдове. Чаще желали доброго вечера.
Наконец, поток гостей иссяк, и мачеха скрылась в доме. Я выждала где-то полчаса, чтобы наверняка не столкнуться ни с кем опоздавшим, и тихо пробралась в дом через заднюю дверь.
В малой гостиной, при свете камина и двух подсвечников, о чем-то приглушенно беседовали двое. Моя мачеха и дядечка с бородкой.
Я весьма удивилась, что он еще не ушёл, мало того, в ближайшее время и не собирался. На столике перед ними стоял графин, наполовину заполненный золотистой айвовой наливкой. Аглая навострилась делать, после того, как я ей один раз вишневую показала и объяснила пропорции фруктов и водки. Здесь ее называют зерновым вином.
Теперь забраживает буквально изо всего.
Судя по двум бокалам, пара что-то отмечала.
Я начала заводиться. Отца похоронили буквально утром, Жаклин что, вообще совесть потеряла?
— Ты как раз очень кстати! Проходи, присаживайся. — неподдельно обрадовалась мне мачеха. Я насторожилась. С чего вдруг такая любовь? — Познакомься, это наш сосед, гер Рухт. Его ландграфство всего в полудне езды от нас.
— Очень приятно. — я присела в довольно глубоком реверансе — где я, простая баронесса, а где ландграф — и устроилась в кресле рядом с десертным столиком. Диванчик оккупировала мачеха, к ней под бочок не хотелось. В соседнем кресле привольно разместился гер Рухт, но выбирать было больше не из чего. Не на шкуру же у камина прилечь.
— Мне тоже крайне приятно. — основательным баритоном уверил меня ландграф, прикладывая для пущей убедительности руку к сердцу. Похоронные серые одежды в этом месте были особо густо вышиты серебром, так что я прониклась. Тем временем мачеху распирало от новостей.
— Гер Рухт просил у меня твоей руки. И я дала согласие.
Пару секунд я глупо хлопала глазами. Подобной наглости я не ожидала. Потом меня разобрал смех. Истеричный, однозначно.
У кого-то даже не хватило такта, не говоря уже об уме, подождать хоть пару дней. Одна так торопится меня сбыть, что сговаривает замуж в день похорон собственного мужа, второй вообще не понимаю, на что рассчитывает.
Смеха они явно не ожидали. У ландграфа дернулся глаз.
— Вот вы за него и выходите. — отсмеявшись, предложила я. — Я не собираюсь за человека, который осквернил память моего отца и их, вроде как, дружбы, явившись с таким вопросом в день похорон. Всего доброго.
Я даже нашла в себе силы присесть в положенном реверансе.
Ландграф ведь, все-таки, не хвост собачий.
Жаклин нашла меня спустя полчаса в кабинете отца. Я разбирала накопившиеся за три дня бумаги. Как-то не до того было все это время, а счета и отчеты с фабрик никуда не деваются. Производство не стоит, придётся догонять. Оно и к лучшему, хоть отвлекусь.
Мачеха с порога принялась меня визгливо отчитывать, как малолетку.
— Какая же ты дура. Целый ландграф! У него сыновья уже есть, рожать не нужно. Ты бы видела его особняк в столице! На него произвели благоприятное впечатление твои знакомства при дворе.
Это она о Кармилле, что ли?
— Гер Рухт слышал, как сам король одобрительно отзывался о новом поставщике невиданной непромокаемой ткани. Я ему намекнула, что ты имеешь к тому непосредственное отношение. Он в восхищении. А ты так бесцеремонно ему нахамила!
Ах, вот оно что. Ландграф на фабрики нацелился. А мачеха моя таки дура. Так не терпится меня куда-нибудь сбагрить, что не доходит до человека — я выйду замуж — вместе со мной уйдёт доход поместья. С чем сама останешься, балда?
— Зачем я геру Рухту, я уже поняла. Зачем он мне? — холодно поинтересовалась я, откидываясь на спинку отцовского кресла и складывая руки на груди. Разговор мне нравился все меньше. Если бы я не знала, что адвокат уже завтра огласит завещание, в нашем поместье постоянно проживает начальник охраны гер Берц, а на территории дежурят минимум двое постоянных охранников, забеспокоилась бы. Ландграф уже понял, что я от его предложения не в восторге, как бы не перешёл к активным действиям. С попустительства, а то и пособничества недалекой мачехи. Похитит и изнасилует, например. И потом будет искренне считать, что я с радостью пойду за него замуж, чтобы грех прикрыть.
— Станешь ландграфиней, будешь блистать в обществе, все будут тебе завидовать… — загибая пальцы для наглядности, перечисляла собственные мечты мачеха. Я фыркнула.
— Я к такому не стремлюсь. Вам это интересно, вот вы за него замуж и идите. Я старшая дочь рода Кауфхоф. Мой отец душу вложил в эти земли, я собираюсь последовать его примеру, и никуда с них не уйду. — процедила я.
— А я его законная жена. То есть вдова. — Жаклин гордо вздернула подбородок. — Здесь теперь все мое, а ты, голубушка, если не хочешь оказаться на улице, будь добра знать своё место. Скажу, так и замуж пойдёшь. И немедленно убери весь этот бардак!
И она царственно махнула рукой на разложенные бумаги.
Я вздохнула и покачала головой.
— Маменька, я вас оставлю тут жить только из уважения к памяти отца. Видите ли, он своё завещание составлял при мне. Завтра приедет юрист и зачитает его вам вслух. Ясное дело, на слово вы мне не поверите, так что потерпите уж.
Я вышла из кабинета под неразборчивые возгласы, в которых можно было различить «хамка», «обнаглела», и еще слова, которые девице из приличной семьи знать не полагалось вовсе.
Документы мачеха трогать не станет. Как и многие неграмотные, она испытывает уважение и священный трепет при виде печатного и письменного слова, а уж порвать или сжечь — мало ли, там что-то важное. Ни-ни.
Да и нет там ничего жизненно важного. Все ценное я уже заперла в металлический шкаф, а ключ всегда со мной.
Приехавший рано утром юрист уважительно поприветствовал меня, как новую хозяйку дома, и уже во вторую очередь церемонно облобызал руку мачехе, тем самым сразу расставив приоритеты. Жаклин перекосило, но она еще на что-то надеялась, рассыпая улыбки и стреляя глазками.
Залпы из всех орудий кокетства не помогли.
Завещание господин Лимберг зачитал в гостиной, при всей прислуге и домочадцах, как положено.
Жаклин полагалась вдовья пенсия в десять золотых в год. Лизелле и Арианне отошло приданое в виде трёх сундуков с тканями и по шкатулке драгоценностей на каждую. Драгоценности не принадлежали моей матери, а были куплены отцом специально для сестричек. Он при мне сортировал жемчуга, кольца и цепи, чтобы обеим досталось строго поровну.
Мне отходило все остальное. То есть домик в столице, поместье с тремя деревеньками и Чёрный Лес впридачу. Мелочи типа содержимого дома, накопленного отцом состояния — в основном при моей помощи, за последние три-четыре года — и приданого моей матери перечислялись ниже мелким шрифтом, расшифровывая понятие «все остальное» на случай, если мачеха вздумает завещание обжаловать.
Жаклин хватала ртом воздух, не находя слов от возмущения.
Поверенный не стал ждать, пока она их найдёт и извергнет, скороговоркой дочитал завещание до слов:
