Андрей Белянин - Жениться и обезвредить
— Не тут, — гордо выпрямилась государыня. — Я есть жить в Немецкой слободе, а слюжить Родине здесь! Ви уже имел честь со мной бить в деле, и ви знайт, что я есть не подведу. У фас можно слюжить женщине?
— Э-э… вообще-то в отделении практически мужской коллектив.
— Герр, мутер Яга — не женщина?!
— Это единичный случай.
— А фаша нефеста Олёнушка? — с чарующей улыбкой начала загибать пальчики Лидия Адольфина. — И я знаю, как в нашем народе поговорят поговорк «Бог Троицу льюбит»! Я быть третий. Ви мне не отказать!
— Почему это?
— Потому что тогда я вся буду очень горько плакать.
Мне пришлось попросить тайм-аут на размышление и выманить бабку в сени. Олёна, утешая, гладила царицу по голове, подсовывая ей плюшку, а мы с нашей опытнейшей эксперт-криминалисткой резко провели внеплановое совещание. Митяй тоже подал пару реплик, но они были не по существу и касались скорее психотипа поведения Гороха как несостоятельного мужа, а потому записи в протокол не подлежали. В целом, если кратко, у нас получилось следующее:
— Наша Лида на пределе. Ещё чуть-чуть дожать, и вся её хвалёная нордическая крепость рухнет в слезах и истерике. Вежливо выпроводить её мы не можем, некуда ей идти. Кнут Гамсунович наверняка не одобряет её демарша, но в крыше над головой не откажет, исходя из принципа «милые бранятся — только тешатся».
— А царь? — убито вздохнула наша старушка.
Я тоже вздохнул:
— Ну а что, в сущности, царь? Тут всего два варианта: либо он на фиг сровняет с землёй всё отделение, а нас полной опергруппой зашлёт на Магадан, либо… просто казнит. Чего тут непонятного?
Мы с Ягой коротко, по-родственному, обнялись и вернулись в горницу. Олёна смотрела на меня так, словно только я на всём белом свете мог погрозить пальчиком венценосному мужу её подруги. В случае невыполнения мной этого самоубийственного подвига она берёт своё слово обратно и за такого низкого труса замуж не выйдет. Может, конечно, я чего и преувеличиваю, но в дверь постучали, и прибежавший со двора Митька доложил о визите дьяка Филимона Груздева с жутко срочной депешей от государя…
* * *— Зови, — прокашлялся я. — А всем остальным быстренько приготовить тут всё… для встречи важного гостя!
Когда это чучело огородное, этот панк в сутане, этот гейша-трансвестит в подряснике с недощипанной бородёнкой сунулся к нам в горницу, мы встретили его полным парадом. Баба-яга, в кузнечных перчатках и противогриппозной маске на лице, что-то мудрит с порошками и бытовой химией, время от времени завывая и цыкая зубом на кота. Кот Вася, вздыбив шерсть, то есть зримо увеличившись на четыре с половиной килограмма, опасно раскачивается на печке с самым зверским выражением в глазах и зелёными искрами, пробегающими по загривку. Под печкой сидит, скрестив ноги в новых чувяках, наш азербайджанский домовой, сияет белозубой улыбкой и демонстративно точит тесак размером чуть меньше собственного носа. Моя Олёнушка, бывшая бесовка, бывшая преступница, напевая тихую колыбельную, мастерит из девичьей ленточки недорогую удавку. Матушка государыня, подоткнув подол и засучив рукава, со здоровым немецким энтузиазмом намывает в лохани посуду. И только я скромно сижу за столом с раскрытым блокнотом, честно выполняя свои служебные обязанности — «приём заявлений от населения с 8 до 12».
Дьяк остолбенел минуты на три, лупая глазками и не зная, с кого из нас начать. Я дал ему возможность насладиться увиденным, а потом перешёл к делу:
— Вы к нам по какому вопросу, гражданин Груздев?
— Я… я-то… тьфу, да ты что же творишь, ирод некрещеный?! Ты как посмел матушку царицу тиранить? Ейное ли дело рученьки белые в чужом тазу мозолить, плошки-чашки мыть… — Опомнившийся дьяк подскочил ко мне, храбро вздымая над головой холщовую сумку с письменными принадлежностями. — Ты к чему энто, змий, государыню припахал?!
Миг — и на шее героя думского приказа затянулась удавка, в рёбра упёрся нож, в сумку впились когти, ноги приросли к полу, а в довершение Митя, высунувшийся на шум, повертел головой и улыбнулся:
— Я думал, тут опасность какая вам, Никита Иваныч, грозит, а энто вы сами Филимона Митрофановича жизни лишаете. Ну да небось справитесь, а труп я за овином закопаю, не извольте беспокоиться. Надо будет, и цветочки там посажу, тока свистните…
— Гражданин Груздев, я второй раз спрашиваю, вы к нам по делу или так, суицид приспичил?
— По делу, — жалобно проблеял слуга государев. — Пустите тока, сотрудники милицейские, чтоб вам… всякого по жизни благополучия…
— Спасибо, и вам того же, присаживайтесь. — Все наши незаметно вернулись к своим делам.
Посыльный поёрзал на лавке, борясь с искушением вновь сказать мне какую-нибудь гадость, и наконец молча вытянул из-за пазухи свёрнутое в трубочку письмо от Гороха. Я даже не стал его разворачивать, так, сунул небрежно в кучку и попрощался с дьяком:
— До свидания. Удачи в вашем нелёгком труде. Вас проводить?
— Куды? — не понял он. — Энто что ж, на грамоту царскую и ответа не будет?! Ох, участковый…
— Ответ я чуть позже отправлю, с дежурным стрельцом. Так вас проводить? Я ведь чисто из соображения вашей же безопасности спрашиваю.
Помните, в каком виде дьяк читал стихи Гороху? Так вот сейчас его несуразный наряд был отмечен на спине двумя-тремя точными попаданиями куриных яиц, а неровные полы грязного кимоно здорово подраны уличными собаками. Подхалимистый Филимон Митрофанович являл собой слишком заметную мишень, и я понимал несдержавшуюся ребятню… Однако, к немалому нашему удивлению, гражданин Груздев торжественно сложил руки перед грудью, отвесил низкий японский поклон и ушёл от нас гордой походкой непокорённого самурая-рёнина. Блин, что творится, слов нет…
Мы всей толпой невольно уставились в окно. Дьяк полностью оправдал наши ожидания: у самых ворот он умудрился споткнуться, на ровном месте, хряснуться едва ли не в шпагате, сбить двух дежурных стрельцов, так что оба бородача разлетелись в разные стороны, а бердыш одного махом сбрил половину тощей дьяковой бородёнки…
— Не свезло, — драматическим полушёпотом признала Яга.
— Это точно, — согласился я. — А сейчас ещё и стрельцы поднимутся, добавят.
— Да бросьте вы, — подала голос Олёна. — Ещё как свезло — ведь самую чуточку, и головы мог человек лишиться. Жалко же…
Мы с бабкой недоумённо переглянулись. Обозначить Филимона Митрофановича словом «человек» — поступок чересчур великодушный. Геморрой во плоти, прыщ в ермолке, аппендикс думского приказа — так мы его обычно называли, и вполне заслуженно, кстати! В смысле он не жаловался… Даже гордился порой.
— Спишем на неопытность? — предложил я.
— А ты чего хотел? — кивнула бабка. — Первый день человек в органах, службы не знает, опыта с кляузниками не имеет, сама из преступного мира выбралась, вот и видит всех людей в свете розовом.
Через десять минут, раздав указания и обозначив каждому линию служебного расследования, я удалился в гости к отцу Кондрату. Всё-таки свадьба — дело святое и долго томить любимую девушку в положении невесты на втором этаже я не намерен. Женюсь, вот прямо сейчас назначу дату венчания, это всех нас сразу подтянет, дисциплинирует и заставит бодренько завершить всё следствие, уложившись в сроки. До храма Ивана-воина было не так далеко идти, я бы минут за пятнадцать-двадцать дотопал. Если бы догадался взять с собой охрану…
От кого? От наших честных и законопослушных граждан, естественно! Которые толпой атаковали меня, едва я покинул территорию вверенного мне отделения.
— Батюшка сыскной воевода, а вот мне ктой-то ночью телегу на сарай поставил. Но жена не признаётся! Может, сама кобыла? Уж больно морда у ней подозрительная…
— Всё тесто из бадьи убежало-о! Отыщи злодея, участковый, Христом-богом молю, отыщи! И тесто заодно… Я ж говорю, сбежало! Так посередь улицы кувырком неслось, что и вприпрыжку не догнать…
— Тут такое дело, участковый… скоромное дело, можно сказать… При людях и не выговоришь… Ну никак! А жене надо… дура… Раньше-то надо было хотеть, пока молодой был! А теперича… ровно украл кто всю мощь-силушку. Отыскать бы да возвернуть, а?
Итого за всю дорогу до батюшки я выслушал около полусотни жалоб устно и не менее двадцати получил в письменном виде, обещая прочесть на обратном пути. Чувствую, что обратно придётся идти огородами. Такое впечатление, будто бы весь город захлестнула волна мелких, но крайне неприятных преступлений, которые и обычным хулиганством-то не всегда назвать можно. И волна эта всё продолжает накатывать, раз за разом увеличивая масштабность причиняемых разрушений. Скоро у нас всё отделение по самую крышу будет жалобами завалено, лукошкинцы — народ активный.
И главное, хоть бы кто вспомнил про мою свадьбу! Вот ведь буквально два дня назад это была самая обсуждаемая на улицах тема, сенсация года, новость дня, а сейчас… Даже не намекнул никто, эгоисты… И я такой же.
