Сага о Головастике. Кристальный матриархат - Александр Нерей
— Вот молодёжь пошла. Им уже десять копеек для хулиганов жалко. А ещё октябрёнок, наверно, — хором возмутились одинаковые лица актёров-прохожих в одежде лётчиков и врачей.
Я начал притворно хлестать ремнём по крошечному заду мелкого актёришки.
— Мир, в который я попал, отпусти меня домой! Мир, в который я попал, отпусти меня домой! — заверещал мальчишка, очевидно по тексту, а совсем не от боли.
— Мир мой двенадцатый, забери меня домой! Мир мой двенадцатый, забери меня домой! — снова прокричал молодой талант, а потом надолго заткнулся.
— А это тебе за Борьку! — крикнул я ему в ухо, чтобы очнулся и продолжил играть.
— Не знаю я никакого Борьку. Не знаю и никогда не видел, — начал он оправдываться.
— Это за поросёнка, — озвучил я следующую реплику и снова стеганул ремнём.
«Поролона подложили, чтобы не больно было. Не могут же актёра взаправду хлестать, как папка ремешком», — думал я и дивился безупречной работе и малявки, и напарников по фильму.
Наказываемый нами мальчишка задёргался, и я понял, что началась новая сцена, где я удерживаю его за ноги, а мои друзья начинают делать вид, что откручивают главному герою уши.
— Куда собрался? — крикнули малявке мои напарники.
— На Кудыкину гору воровать помидоры! — взвизгнул он и ловко развернулся.
— Можно и так, — продолжил я играть свою роль и придвинулся ближе, чтобы схватить киношного страдальца за ноги, а другие хулиганы тут же и приступили к фальшивому откручиванию ушей.
— Это тебе на будущее. Аванс от Кармалии, — сказал я жадному октябрёнку, и мы всей бандой весело захихикали.
Вскоре я бросил издеваться над молодым трагиком и поплёлся в кинотеатр. Шагал себе и кумекал над таким простым, но очень грамотно написанным сценарием, играть по которому легко и непринужденно. Мои напарники тоже прекратили притворное издевательство над мальчишкой и поплелись следом, а потом где-то потерялись, а я шёл дальше и пребывал в твёрдой уверенности, что сейчас-то меня точно пустят посмотреть фильм о Кармалии и её традициях.
* * *
— Браво Создателю! Браво Творцу! — заорали вокруг мои новые соседи по просмотру фильма, который я в очередной раз проспал.
— Что за шутки? — вздохнул я беззлобно, потому как ругаться ни сил, ни желания не осталось. — Уже раз двадцать пытался этот фильм посмотреть. Раз двадцать! Почему-то после названия сразу засыпаю. Все титры уже наизусть выучил, а фильм, так и не посмотрел. Всех детей Кармалии во всех кругах поимённо запомнил. И всё зря. Всех Сашек-растеряшек и прочих замарашек, во всех их мирах на зубок…
— Может вам ещё рано такие фильмы смотреть? — вежливо предположил мой новый сосед с аккуратной бородкой и усиками.
— Меня бы тогда в зал не пустили, — отмахнулся я от интеллигентного собеседника и прилежно поддержал аплодирующих: — Браво-браво!
Потом нехотя поднялся с кресла и поплёлся к выходу, а сердобольный сосед напутствовал вдогонку:
— Это вам браво, молодой человек. Вам.
— Мне-то за что? За здоровый сон? — спросил я незнакомца, а потом добавил: — Прощайте, дяденька Автор.
— Лучше в школу идите, а не на съёмочную площадку, — не угомонился сосед и продолжил аплодировать.
— Я же туда ни ногой. Какая школа? — запротестовал я, имея в виду выученную на зубок роль старшего хулигана с кожаным ремнём на поясе и каменным сердцем в груди.
— Что значит, какая школа? — опешила мама, разбудив меня то ли от сна, то ли от многосерийного морока.
Глава 7. Третий день беды
— А ну вставай! Где вас вчера носило? Почему отец с утра расплетает всё, что вечером наплёл? — тормошила меня мама, а я ни в какую не желал открывать глаза.
— У Насти были. Потом за тобой поехали.
— Что за концерт ты устроил? Почему отец вчера хвастался, а сегодня глаза прячет? А ну вставай! — не унималась мама.
— Проболтался? Вот укроп. Я же просил со мной на Черёмушки не мотаться? Просил. А сегодня там и следа не осталось от наваждения, — расстроился я, что пришлось в такую рань объяснять то, что не мог растолковать даже себе.
— Мы полночи уснуть не могли, — пожаловалась мама.
— Зато я двадцать сеансов кряду проспал.
— Раз от разговоров проснулся, вставай, — призвал к порядку отец.
— Каких разговоров? Я ещё сплю, — не понял я, на что намекает родитель.
— Бред вчерашний я маме рассказал, а она и вечером заснуть не давала, и сегодня спозаранку разбудила и отчёт требует. Наверно, лишнего сболтнул, когда от избытка чувств к бочке с вином приложился, — доверительно поведал папка. — А правда, что бензин подорожает?
— Не будет сегодня дешевого бензина. Не будет, — проснулся я окончательно и в сердцах отмахнулся подушкой и от мамки, и от папки.
«Пойду с душой поздороваюсь», — решил и отправился к зеркалу трюмо.
Мама с папой перебрались на веранду и снова сцепились языками, выясняя, что я говорил хоккеистам, что отвечал папка, где мы были втроём, и что теперь нужно сказать маминым подругам.
— Что со мной было? — спросил у отражения, силясь вспомнить, о каких сеансах хвастался маме, и почему их проспал.
Отражение неопределённо пожало плечами и махнуло рукой.
— На меня машешь или на мои сны? — попросил я уточнить. — Ах да. Говори. Сон?
«Нет», — закивало отражение.
— Морок? — продолжил общение, припомнив, как правильно разговаривать с зеркалами и душами.
«Нет», — кивнуло отражение.
— Не сон, не морок, а кажется всю ночь снимался в роли хулигана. Что же это? Получается, я сегодня раз двадцать кряду сам себя ремнём лупил? Вот почему моя задница была в малиновую полоску, — ужаснулся догадке, а отражение не останавливаясь закивало "да" и беззвучно захохотало.
«Сам себя. Двадцать серий подряд, — сокрушался я снова и снова, осознав, что не Скефий меня мутузил, а я собственными руками, если не брать в расчёт стёртые до крови уши. — Вот это жизнь. Вот это “Мотор!”»
— Жизнь? Это было по правде? — вытаращился я в зеркало с надеждой, что оно кивнёт «нет».
«Да», —
