Анна Йоль - Травница
— Милостыню?
— Ага! В нашем краю, — он показательно, обвёл пространство вокруг себя, — верят, что эти духи могут одарить сокровищами или прекрасной скотиной. Иногда, когда свезёт, они меняют утонувшую вещь на золотую.
— Безвозмездно, что ли?
— Тут только скисшие сливки бесплатно, за все остальное нужно платить. — Брон с досадой хлопнул в ладоши, и заговорчески понизив голос, продолжил, — а если вуморта ты разозлишь — от него ты не сбежишь.
Я ухмыльнулась на эту внезапную рифму, и гном, видимо, остался доволен моей реакцией.
— Эти водяные путают сети, топят лодки, насылают водяницу по всему телу и утаскивают девиц за ноги под воду. Отпугнуть их можно дохлой рыбой.
Этим кого хочешь отпугнуть можно.
— Ну а почему меня все за вуморта принимают?
— Но оно-то не удивительно. Водяные девки, то писанные крали. — Он подмигнул мне. — Высокие, ладные, с молочной кожей и вороной гривой. Таких волос во всей Лесной Долине не сыщешь.
Значит, красавицы, да? К щекам припал жар от довольствия собой. Третья пассажирка зловредно заворчала.
— В полнолунии их можно встретить на берегах, где они нагие расчёсывают свои смоляные косы.
— Довольно «романтическая» сказка. — Отметила я двусмысленно.
— Та да! Наши мужики говорят, что такую, завалив и умереть потом не жалко. — Блондин загоготал, держась за бока.
Я раздосадовано, скривилась, а в углу телеги раздался уже знакомый ядовитый хмык.
Всю оставшуюся дорогу я жалела, что не прикусила язык — Брон говорил, как воду лил. Все подробности его холостяцкой жизни были выложены в деталях, замечаниями и пояснениями.
— Не те девки сейчас пошли, — скорбно заявляет гном, — им только гроши, да хозяйство важны…
Хозяйство. Хозяйство. Хозяйство. Нет, Лена, это точно о курочках с коровками.
— Где те девушки, которым всё равно богач ты или нет, есть у тебя воз с конём или нет. А ещё читают книги о любви…
— Не те парни сейчас пошли, им только внешность да гроши важны. Где те мужчины, которым всё равно красавица ты или нет, нищая ты или нет? — И зачем я с ним вступаю в полемику? Потому что он меня уже достал.
— Женщина должна быть духовной, а не думать о деньгах. — С вызовом выдал Брон. — Вы должны беречь домашний очаг.
— Ну а мужчина должен тогда обеспечивать её?
— Кого?
— Свою женщину, — ухмылка так и готова сорваться с моих губ.
— Она не должна требовать многого от мужчины. Только то, что в его силах.
Сидевшая рядом с нами пожилая гномка, подарила ему не слишком одобряющий взгляд.
— Ну конечно. Обычно так оправдываются бездельники: живи моими чувствами, ешь мои улыбки, одевайся в мои объятия и заштопывай дырявые носки.
— Ты неправа! — Белокурый уже открыл рот, чтобы с жаром начать новую тираду, но его перебила старушка.
— Правду девка говорит. — Её стальной голос заставил мужчину вздрогнуть. — Развелось вас тунеядцев.
Я широко улыбнулась и елейно посмотрела на белобрысого.
— А ты, девка, — Тут обратилась ко мне бабуля, — Ты не думай, дураки везде есть, но ладных мужиков больше.
Она хмыкнула и важно покачала головой.
— Да, конечно. — Покорно ответила я и гномка…
— Через минут десять уже будет видно Глушек. — Свистяще осведомил возница, тем самым прекратив начинавшийся спор.
Брон посмотрел на гномку, с большой опаской, словно она вот-вот на него кинется, а на меня с обидой и отвернулся в противоположную сторону.
Въезд в Глушек был как на картинке: крепкие расписанные деревянные ворота, цветочные клумбы вдоль дороги и ряды торговых палаточек и неискренне лыбящихся торгашей. Не хватало только таблички «Добро пожаловать».
Первым из телеги, не прощаясь, выпрыгнул Бром. Следующим, около стихийного рынка, вышла женщина, на прощанье она осмотрела меня, поджав губы, и всё же кивнула. Я ответила улыбкой.
Когда телега остановилась у неприглядного вида здания, я повернулась к вознице с немым вопросом. Вывеска гласила: «Красномордый Пьяница».
— Вот, девушка, самый приличный постоялый двор.
— Неужели? — Мёртвым голосом переспросила я.
— К сожалению, — Жалостливо ответил мужчина и пришпорил лошадь.
Дома в Глушек, которые я успела рассмотреть, были двухэтажными, тёмными и неприветливыми, но вот это поражало все ожидания: красно-бурое строение с облупившейся краской на стенах, перекошенным забором и кричаще — вызывающей вывеской. В воздухе пахло плохой пищей, и такой запах, обычно, витал у дешёвых кафешек, где непонятно из чего сделано мясо и давно ли оно перестало мяукать. Благоухание было едким, отталкивающим и резало по ноздрям. Еле пробивающийся свет через залапанные стекла, только обостряют негативное впечатление от этого увеселительного заведения.
Я поморщилась.
Поразительно, как в этом месте люди могут пить или есть, у меня с моим плачевным положением, тут даже повеситься не возникнет желания. Рииг, но у меня нет времени и придётся довольствоваться этим.
Внутри было не лучше: полинявшие стены были прикрыть не самыми удачными картинами девиц, разной степени обнажённости, намекая на обычные контингент заведения. Ветхая мебель держалась лишь на честном слове, и похоже, чинилась не всегда в трезвом состоянии и с помощью предназначенных для этого инструментов. Как диковинный оплот перфекционизма, на барной стойке все стаканы и бокалы были выстроены в цветовой гамме.
Если без придирок, тот тут не мерзко и даже почти не печально, но неприятное чувство «не по себе» так и скручивало желудок.
Владельцем «гостиницы» оказался человек: высокая, худощава женщина, со спутанными морковными волосами, одетая в вызывающее все-на-показ зелёное платье. На её щеках алел нездоровый румянец. Она общалась со мной с жеманной улыбочкой, и без проблем нашла комнату. «Мои покои» были самыми дальними, где из квадратных, еле державшихся окон, прекрасно видно пустынную улицу.
Я запрокинула голову и расслабленно насладилась тишиной. Уже неделю нахожусь в напряжении, словно под бетонной плитой. Всё о чем я думала: времени нет, я опережаю их всего на два дня. Нужно торопиться, но сейчас лучше поесть.
Закинув вещи, я вернулась в главный зал. Времени нет, я опережаю их всего на два дня и нужно торопиться.
За столами было всего трое пьяных бедолаг, которые не обращали ни на что внимания и я присела за барную стойку. Из кухни или кладовки напротив, вышла, точнее, выплыла хозяйка. Она выглядела приветливо, но знакомый блеск в мутных голубых глазах заставил напрячься — та ещё лиса.
— И чего такая красавица забыла в этой дыре? — Не голос, а мёд. — Тебе, может, клиента, да? Так вот, щас, разбужу, погоди.
Я сжала челюсти, но одёрнув себя, попыталась изобразить смущение.
— Нет, — я поборола злость и застенчиво потупила глазки, — Мне еды, маковой росинки не было с утра.
— Ж-а-аль, — лениво протянула рыжеволосая, — такая красотка вмиг бы подняла авторитет моего двора.
Твоему «двору» уже ничего не поможет, но вслух быстро затараторила:
— Нет-нет, что вы! Мне только еды…
— Пшеничная каша и компот, сойдёт?
— Да, конечно.
Женщина с неохотой отошла в другое помещение и вернулась с дымящейся тарелкой и небольшим стаканом. Все выглядело не так уж и плохо, но я не торопилась. Набрав ложкой немного каши, незаметно принюхалась: перец, лавровый лист и чеснок. Хм. На вкус тоже не чувствовалось ничего лишнего, и я с облегчением, принялась набивать желудок.
Рядом раздался смешок, и я вскинула голову. Хозяйка, облокотившись на деревянную стойку, не сводила с меня глаз, на губах появилась ледяная ухмылка. Раскусила.
— Куда едешь, милочка?
— К бабуле. — Я была вежлива, но в моей голосе было предупреждение.
— И где же она живёт? — В сладкой речи появилась сталь.
— В Озёрном.
— Ох, — голубоглазая медленно постукивала ногтями по дереву, — Одна и так далеко…
— Я не из «обычных».
— Вижу. — Она метнула взгляд на мою забинтованную правую руку и её, словно вновь обожгло. Захотелось спрятать её за спиной, но я выдержала и, откинувшись на стул, небрежно кивнула ей.
Она посмотрела на меня с вызовом. Но тут ей пришлось отвлечься на обратившегося к ней пьянице:
— Эй, Савва! — Неотчётливо буркнул неопрятный мужчина. — Мне ещё медовухи!
— Я в долг давать не буду! — Гаркнула рыжеволосая.
— Э-э-э, ну че ты!
Воспользовавшись моментом, я буркнула благодарности и заспешила в свою комнату. Там, расстелив поверх кровати своё дорожное одеяло, провалилась в сон, только моя спина коснулась мягкого матраса. Засыпая, где-то на затворках сознания, проплыла мысль, что я не спросила про возниц.
Пробуждение было не из мягких: кто-то основательно решил вытряхнуть из меня весь дух и что-то рокотал на ухо. Я взвыла, когда больная рука ударилась об перила и зашипела.
