Антон Мякшин - Бой бес правил
— Как это? — опешил Огоньков.
— Тьфу! — вот так. Нетути больше нашего Петухова. Мужики с семьями все в город Питер сбежали. Никого не осталось.
— Это они не сбежали, — строго поправил старуху комиссар. — Это они подались в колыбель революции восстанавливать исконную справедливость. А барина-то вашего… — он кивнул на двухэтажную домину, — что же, мужики давно турнули?
— Турнули, — согласилась старуха, — только не мужики. И не барина. А барыньку.
— Революционные матросы барыньку турнули? — спросил Петро Карась.
— Чего? Не, не они…
— Ну ладно, — махнул я рукой. — Не важно. Значит, в деревне никого нет?
— Никого нетути.
— И поместье барское пустое стоит?
— Пустое, да не пустое…
— Это как понимать? — рассердился наконец комиссар Огоньков. — Вы, товарищ бабушка, глаза-то разуйте и посмотрите повнимательнее — кого вы вводите в заблуждение! Перед вами не проходимцы, а боевые красные комиссары и рыцарь революции — матрос с легендарной «Авроры»!
— А кто вас разберет, лыцарей… — буркнула бабка. — Я вам вот что скажу — поворачивайте откуда пришли. А в Петухово не ходите. И в барский дом не ходите.
— Почему? — хором спросили мы.
— Потому как там нечистая сила обитает, — проговорила бабка, оглядела нас напоследок и исчезла в темных недрах своей избы, захлопнула со стуком ставни.
Карась присвистнул и посмотрел на меня.
— Что происходит?! — возмутился товарищ комиссар Огоньков. — Что за средневековье?! Опять нечистая сила? Деваться уже некуда от этой нечистой силы! Плюнь — и в колдуна попадешь! Сплошная мистика!
— Успокойся, — тронул его за плечо Петро. — Ну нечистая сила так нечистая сила. Адольф вон тоже, скажем прямо, не ангел, а ничего — хороший парень.
— В смутные времена, — сказал я по адресу комиссара, — когда умирает всякая другая надежда, просыпается надежда на чудо. Отсюда и повальное увлечение мистикой, отсюда и повышенное количество колдунов, бесов и прочих на душу населения. В том, что подобные товарищи существуют на самом деле, а не являются выдумками, ты уже, надеюсь, не сомневаешься? — Я приподнял чалму, продемонстрировав рожки. — Раньше, когда к нам… к ним то есть, особого интереса не проявляли, они прятались. А если тобой увлекаются, ты же не будешь прятаться, верно? Это закономерно, уж поверь мне. Человеческая натура…
— «Натура», «натура»… — фыркнул Огоньков. — Что ты мне про натуру? Буржуазная сволочь в мистику ударилась, потому что надеяться больше ей не на что, но мистика буржуазии не поможет. Ничего вообще не поможет — не бог, не царь и не герой… Мистика! Да плевать мне…
— Двинулись! — приказал я. — А то совсем холодно становится. В барском доме обогреемся, а насчет пожрать я, уж так и быть, что-нибудь наколдую.
— Нечистая сила! — усмехнулся Карась и хлопнул меня по плечу. — Нашла, бабка, кого пугать нечистой силой! — Двинулись на привал и обед! Подкрепимся немного, переночуем и дальше двинем. Набредем на наших товарищей, вольемся в стройные ряды Красной Армии. Хорошо бы нам какой-нибудь смекалистый командир попался. Я по себе знаю: начальство добротное — и подчиненным весело.
— Ага, — кивнул я. — Я бы вот в дивизию к Чапаеву пошел. Я, честно признаться, никого, кроме него, из красного начальства и не знаю… Ну разве еще Буденного. И Котовского.
— Как ты сказал? — спросил Огоньков.
— Буденный. И Котовский.
— Нет, перед этими.
— Чапаев Василий Иванович. Легендарная личность! Если б вы знали, сколько про него сказаний сложили в будущем!
— В будущем, может быть, что-то и сложили, но в настоящем я ни о каком Чапаеве не слышал, — сказал Карась.
— И я, — добавил товарищ комиссар. — Нет такой личности. Уж мне-то не знать расстановку сил на арене войны!
— Да вы чего, ребята! — изумился я. — Сейчас девятнадцатый год, так? Чапай, если я ничего не напутал, вовсю уже функционирует! А вы — нет такой личности! Ну даете…
— Не об этом речь, — отмахнулся Петро, — жрать охота. Пошли, братишка Адольф, поскорее, а?
— Вперед, товарищи! — поддержал Огоньков.
Деревенька и впрямь оказалась совершенно пустой. Мы хрустели снегом по главной улице; поднявшийся снова ветер завывал и свистел, грохоча ставнями покинутых избушек, где-то жутковато подвывал одичалый пес. Пройдя Петухово насквозь, мы миновали обвалившуюся калитку, пересекли мертвый, голый барский сад и остановились перед высоким крыльцом, ведущим в двухэтажный дом.
— Ну чего стали? — преувеличенно бодро сказал я. — Пошли дальше. Непонятно, что ли, — нет тут никого.
— Да как-то… — поежился Петро, — не по себе как-то…
— Не по себе, — сказал и Огоньков, покосившись на нависавший над нами, как разверстая челюсть, фасад.
— Хозяева! — на всякий случай, так сказать для очистки совести, покричал я.-Эй, дома кто есть?.. Видите, нет никого. Ну пошли, холодно же!
Я первым взошел на крыльцо, толкнул дверь. Перешагнул порог.
Пусто, холодно, темно. Не совсем темно, а так — сумеречно. Где-то в глубинах притихшего дома скрипит проникший через разбитые стекла ветер.
Шаги наши гулко стучали по деревянному полу. Я шел впереди, Огоньков и Карась старались не отставать. Я даже обернулся и довольно громко позвал их — чтобы приободрить. На что Карась сумбурно высказался:
— Как-то оно это… того… Нечистая сила она, извини, Адольф, оторопь вызывает. И тишина такая нехорошая… Лучше уж как ночью — битва, лязг, грохот, вопли. По крайней мере, знаешь, кого мочить, а кого миловать. Лучше уж взбесившаяся говядина, чем… А так… невольно ждешь… сам не понимаешь чего…
Товарищ комиссар Огоньков молчал, озираясь по сторонам.
Коридор закончился. Мы вышли в просторную залу, занимавшую, наверное, треть всего пространства дома. Потолок едва угадывался во тьме наверху. На уровне второго этажа тянулся вдоль стен сплошной балкон, огороженный причудливой балюстрадой. За балюстрадой виднелись комнатные двери второго этажа. Странная планировка. Мне представилось вдруг, как жители этого дома поутру выходят из своих комнат прямо на балкон, чтобы поплевать вниз. Н-да… Я остановился. Идти дальше некуда. Только обратно. Зала имела лишь один вход, а в окна, тщательно забитые досками, не пролез бы даже таракан.
— Пошли обратно? — предложил товарищ Огоньков.
Я пожал плечами:
— А зачем? Вон, глядите, камин. И обломки мебели всюду раскиданы. Сейчас разведем огонь, я наколдую какой-нибудь провиант. И еще постельное белье. И три спальных мешка.
Наверху что-то громыхнуло. Потом послышался дробный стук множества ножек — будто целая стая невидимых мышей бежала на балконе марафон.
— Пошли обратно! — громогласно поддержал комиссара и Петро Карась. — Да я лучше ту мерзкую бабку из избушки выгоню и у нее погреюсь, чем тут оставаться.
— Да в чем дело-то?! — воскликнул я. — Чего вы испугались? Победители железного дракона! Участники ночного сражения с командирским продуктовым пайком! Какая-то паршивая покинутая, разоренная усадьба — и вы…
На балконе кто-то отчетливо издевательски прокашлялся. Сверху свистнула пивная бутылка и зеленой гранатой разбилась у моих ног. В тот же момент грохнула, захлопнувшись, единственная дверь залы.
— Ловушка! — пискнул Огоньков.
Бледный, но полный решимости Петро снял с себя ремень и вращал его над головой на манер кистеня.
— Кто там хулиганит?! — крикнул я в потолочную темень.
И тут началось…
Град пустых бутылок обрушился на нас вместе с истошным воплем:
— Бей сатрапов!!! На колени, душегубы! Долой захватчиков!
Как и следовало ожидать, Огоньков немедленно бухнулся, только не на колени, конечно, а на задницу. Над ним, прикрывая, встал матрос. Он раскручивал над головой ремень — сверкала начищенная медная бляха.
— Опять ноги? — орал Петро. — Отказали от испуга?
— Не от испуга, — кричал Огоньков, пытаясь приподняться, — а от возмущения! Кто сатрап? Я — сатрап?!
Вращающийся ремень превратился в пропеллерный круг. Бляха немилосердно колотила летевшие сверху бутылки, и матроса с комиссаром осыпало только мельчайшим зеленым стеклом. Бутылки не могли достать моих товарищей, зато вполне свободно доставали меня. На лбу уже набухала преизрядная шишка, а правый рог (я попробовал пальцем) шатался, словно молочный зуб.
На балконе тут и там сновали лохматые домовые. Сколько их? Пока я прыгал из стороны в сторону, спасаясь от бутылок, у меня не было времени пересчитывать силы противника, но думаю — не меньше двух десятков домовых. Работали они слаженно — одни подносили боезапас, другие вели прицельную стрельбу. Бутылки быстро закончились, в ход пошли обломки мебели, кухонная утварь… даже огромный диван рухнул с балкона, едва не покалечив меня.
— Адольф! — взывал сквозь грохот Петро. — Рука устала! Придумай что-нибудь!
А что я мог придумать? Сначала еще лелеял надежду сдаться на милость победителям, но, когда с балкона полетели подсохшие коровьи лепешки, я понял: дело серьезное, здесь пленных не берут.
