Лана Туулли - Длинные тени
О, Далия! Как вы ошибаетесь! Вы и только вы — мой идеал, — (иногда Клеорн позволял себе минутный перерыв в расследовании и репетировал пылкие речи, предназначавшиеся для прелестных ушек его дамы). — Я брошу к вашим ногам преступника, и тогда вы поймете, что я достоин вас! Да, вы умны, вы прекраснее всех в этом мире, ваши серые глаза пленили мое сердце, но я…
Ой, — спохватился Клеорн, — что-то меня опять занесло.
Он снова склонился над листками. Он искал вполне конкретное имя — честно говоря, он не просто так заставил помощника страдать в архиве. Если бы Лео — лицо незаинтересованное, а потому объективное, — отыскал упоминание об одном дельце, случившимся семнадцать лет назад в Триверне, это означало, что гипотеза сыщика не лишена оснований.
Ага, — удовлетворенно хмыкнул Клеорн некоторое время спустя. Он взял карандаш и подчеркнул знакомое имя.
Шила Розенвальд, род занятий — травница, место смерти — Триверн, семнадцать лет назад.
Она жила на южном склоне Малявки, в маленьком покосившемся домике. Впрочем, близ этой горы практически все дома были старыми и завалившимися на бок — здешние шахты считались малоперспективными, мастерских тут было раз-два и обчелся, даже виноградники и плантации хмеля здесь не прижились. У Малявки селилась беднота, лихие людишки, туповатые тролли; в мусорных кучах рылись стайки зеленых гоблинов…
Таково было первое место службы будущего инспектора Клеорна.
Сейчас смешно вспомнить, каков он был в те годы — тощий юнец, держится прямо, будто линейку проглотил, губы поджаты, едва заметная ниточка усов, орлиный взор и жуткое стремление обнаружить что-нибудь этакое.
Увы, ему попадались исключительно люди и тролли, злоупотребившие алкоголем[8].
Шилу Розенвальд он наметил в качестве самой перспективной жертвы.
Она была травницей, торговала снадобьями собственного приготовления, заговаривала зубы (это очень ценилось, потому как драки вспыхивали каждый вечер, с завидной регулярностью), была старой, некрасивой и нелюдимой, а потому Клеорн решил, что она должна, просто обязана совершать преступления.
Сейчас, с высоты жизненного опыта, он понимал, что подобное предположение грешило субъективностью. На девяносто пять процентов оно было оправдано тем, что у Шилы был нос крючком, кривая спина, волосатая бородавка на подбородке, — другими словами она была типичной ведьмой. О таких рассказывают, чтоб пугать непослушных детей.
Пять процентов уверенности Клеорна (и тогда, и сейчас) — базировались на предположении, что Шила прекрасно разбиралась в магических свойствах растений.
Весь ее дом пропах травяными ароматами — пучки сухих побегов свешивались с потолка, собранная пыльца хранилась в аккуратных коробочках, вязки листьев, заботливо уложенные клубни, плавающие в растворах цветы, сушеные лепестки… Она собирала травы сама, четко следуя старинным ведовским рецептам: одни — в полнолуние, другие — на закате, третьи — исключительно на перекрестке дорог.
И ее труды оправдывались — к Шиле Розенвальд за ингредиентами будущих зелий приезжали господа маги из Бёфери, Луаза и Талерина.
Уже тогда, семнадцать лет назад, Клеорну хватило цинизма предположить, что там, где выставлено на продажу триста видов растительного сырья, обязательно найдется еще что-то, официально запрещенное, но потому гораздо более ценное.
(Собственно, это предположение подтвердилось — некоторое время спустя, когда Клеорн проводил обыск места преступления.)
Итак, предположив, что старуха Розенвальд торгует из-под полы сушеными мухоморами, северной муравкой[9] или, чего доброго, выращивает по заказу потенциальных грабителей руимшанэ, Клеорн организовал за ней тотальную слежку. Он пробовал залечь в ее огороде — Шила высмотрела шпиона, и, сделав вид, что приняла его за грабителя, пришпарила отваром луковой шелухи. Пробовал следить за хибаркой травницы с вершины дерева, стоящего на окраине — ведьма и тут его обнаружила, науськала соседских мальчишек закидать соглядатая мелкими камешками. Клеорн примеривался и так, и этак, но каждый раз он видел подозрительных личностей после того, когда они выходили из дома Шилы, и только демоны знают, какую травку они прикупили в довесок к пузырьку с невинным отваром шалфея…
В один прекрасный весенний день план Клеорна по обнаружению преступных намерений травницы едва не увенчался успехом. Он выбрал время, когда старуха ушла в город, залез к ней в дом и начал искать что-нибудь подозрительное. К сожалению, подозрительного обнаружился воз и маленькая тележка, и, пока Клеорн сражался с «Определителем лекарственных растений северо-восточных провинций Кавладора[10]», ведьма вернулась.
— Выходи, бестолочь, — беззлобно велела она. — И больше в кладовку ко мне не лазай; и так все травы перемял…
Смущенный Клеорн вышел, полыхая ярче закатного солнца.
— Проклясть бы тебя, серолапого, — продолжала Шила, глядя на потупившегося юношу круглым, совиным глазом. — Проклясть бы так, чтоб припекло, чтоб прочувствовал, каково это — когда ни одна сволочь тебе не верит, когда каждая квочка, гордая тем, что белые ручки ни разу в жизни не замарала, тебе в спину плюет… Думает, что она выше тебя, а всех заслуг — повезло родиться под счастливой звездой. Моя-то давно закатилась, — невнятно добавила ведьма.
До Клеорна донесся горький аромат ее дыхания, и он понял — женщина крепко выпила. Шила Розенвальд меж тем достала из шкафа сомнительного вида бутыль, стерла с нее пыль и паутину, зубами выдернула пробку и предложила выпить «по глоточку». Клеорн отказался.
— Ну, как хочешь, — буркнула она. Налила, выпила — и расплылась в блаженной ухмылке. — Ты, дурашка, больше сюда не ходи. Потом придешь… — добавила она загадочно.
— Потом — это когда? — тут же уточнил полицейский.
Травница снова наполнила и опустошила кружку, посмотрела на осадок, помолчала.
— Убьют меня скоро, — вдруг ответила она. Клеорн передумал сбегать и уставился на нее глазами, полными вопросов. — Чую, ходит вокруг меня смертная тень. Придет черный человек и украдет мою душу… Ты его найди, серолапый, — ведьма внезапно схватила его за руку. Приблизилась так, что Клеорн различил самые мелкие морщинки, испещрившие ее лицо, увидел пресловутую бородавку и смертельное, беспроглядное одиночество в глазах. — Ты найди его, а я тебе и с того света поворожу. Я ж понимаю, ты родился таким, не стал бы волкодавом, стал бы оборотнем; ты мне верь, я ведь какая-никакая ведьма, в душах читать умею… Молод ты еще, глуп, думаешь, законы писаны, чтоб исполняться — а они для того выдуманы, чтоб нас, магиков, в узде держать, королей подпитывать…
При желании старухины слова можно было подвести под соответствующий закон, но Клеорн чувствовал — не знал, не понимал, а именно чувствовал, — что Шила говорит о чем-то своем, а вовсе не призывает к свержению существующей власти. Она шептала, а может быть, грезила наяву — поникшая, пьяненькая и жалкая.
Ее убили через три дня. Клеорн со строгим видом отчитывал провинившегося тролля (тот додумался предложить полицейскому краденые подковы), когда услышал в домике Шилы громкий спор. Пронзительный голос пожилой женщины был хорошо различим; она еще и еще раз повторяла, что ее никому запугать, что она и похлеще ворьё видала, и не тычь тут свой ножик, не родился еще тот вор, который посмеет ее запугать, бери, тварь чернокнижная, своё барахло, она о такое дерьмо руки марать не согласна; плати да уматывай, ты, демон…
Клеорн ворвался, снеся дверь с петель, и увидел, как Шила, хватая ртом воздух, медленно оседает на пол. В глубине дома хлопнула створка, и Клеорн бросился следом, успел заметить одетого в черное человека, перепрыгивающего ежевичную ограду… Погоня, прыжок в колючие заросли — и дикое чувство растерянности. Куда пропал убегающий преступник? Склон Малявки просматривается на все стороны света, где же он, где?!
Полицейский бегом вернулся назад — уверенный, что старуху сморил сердечный приступ или какая другая вызванная испугом хворь.
Шила Розенвальд уже не дышала. Ведьма смотрела остановившимся взглядом в потолок, и красное пятно, едва различимое на фоне темной одежды, расплывалось у нее на груди.
Какова вероятность, что преступления, совершенные посредством тождественного оружия, направленные против объединенных неким свойством жертв, совершены одним и тем же человеком? — думал инспектор Клеорн.