Мариэтта Шагинян - ДОРОГА В БАГДАД
Ожив и придя в себя, девушка села в вызывающе улыбнулась. Голубые глаза ее оглядели всех полосатых и тотчас же убедились в том! что каждый из них был пьян не больше, чем она и старался быть и пьяным и грубым, и развязным с усилиями,не меньшими, чем ее собственные. Это открытие заставило девушку хрипло расхохотаться, вскинуть ногу на стул, сделать жест самой отчаянной. проститутки и попросить у ближайшего соседа папироску.
Через минут соседний бродяга был подхвачен ею под руки И водворен в темном уголке, между большой кадкой с пальмой и обитой красным эстрадой, с которой несся визгливый, острый, тоскующий джаз-банд. Бродяга усиленно подливал ей и подкладывал на тарелку, поглядывая вокруг, себя внимательными глазами и мало обращая внимания на то, ест иди нет его непрошеная подруга. Когда спустя полчаса она упала на стол головой и захрапела, он с жестом отвращения оттолкнул ее руку, вцепившуюся ему в рукав, и кивнул головой слуге.
Тот подошел качающейся походкой инвалида. Старые подслеповатые глаза его были белы от усталости.
— Уберите эту женщину, брезгливо пробормотал бродяга, царственным жестом указывая на проститутку.
— Ладно, успеешь, тоже не велика птица,— пьяным голосом ответил служащий, отходя к стойке.
Бродяга вскочил,но в ту же минуту сел снова. Навстречу ему из глубины кабачка шел незнакомец, шатаясь, как его собственное зеркальное отраженье.
— Фламинго?—прошептал он вопросительно.
— Готовы к отлету,— тихо ответил первый бродяга,—эта женщина спит, не бойтесь..
Подошедший, тронул женщину кончиком своей палки. Спящая не шевельнулась. Храп равномерно вырывался из ее стиснутых зубов. Тогда он сел, придвинул губы к уху первого бродяги и шепнул по-французски, с явным английским акцентом :
— Вот вам две главных новости: английское правительство преследует культ Кавендиша, а английский Всемирный банк под флагом этого преследования на деле потворствует ему. И Кроме того... кроме того — собака на найдена. По видимому, она жива.
— А! —сквозь зубы вырвалось у бродяги.
Он уже встал, чтоб уйти. Но в ту же секунду он увидел в маленьком косом зеркале нечто такое, что заставило его шевельнуться. Маленькая проститутка не спала: она лежала, прикрыв ладонью пару трезвых голубых глаз, так и впившихся в каждую черточку его собственного лица.
— Нас подслушали, — холодно сказал он по-немецки, нагибаясь к проститутке и окидывая ее жестким взглядом,—будьте добры предупредить Гонореску.
С этими словами он про тел свою руку через руку незнакомца, и два грязных, оборванных, шатающихся, пьяных, отвратительных полуношника вышли из кабачка самой подозрительной походкой, какая только может смутить в этом месте человеческое воображение: походкой чистокровных джентльменов.
У подъезда они тотчас же разошлись. Незнакомец юркнул направо, бродяга налево, где стояла группа полицейских.
— Франц, дайте мне огня,—лениво проговорил бродяга, останавливаясь перед полицейскими и поджидая, пока десяток рук протянутся к нему со спичками.
—В чьей карете приехал Дельсарт—вы не заметили?
— Как же, разумеется,— прошептал полицейский,— в экипаже представителя «Америкен-Гарн».
Пока этот замечательный разговор происходил под покровом ночи, девушка с голубыми глазами, похолодев от ужаса, сидела в глубине кабачка. Ей казалось, что странные полосатые стены сдвигаются, странные полосатые лица расплываются во все стороны, желтый кошачий глаз с потолка бросает на нее целый сноп черно-желтых пронзительных взглядов и джаз-банд взмахивает над нею чем-то вроде хлыста с окровавленными зазубринами. Озноб потряс ее худенькое тельце, она вытянула, перед собой руку, встала и —как подкошенная — свалилась вниз.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
где Сорроу обещает премию любой вечерней газете
Сорроу, пробормотала девушка, вторично приходя в себя в темной каморке и увидя наклонившееся над ней лицо со Старыми белесоватыми глазами,—что это за место? Кто его держит? Зачем вы здесь? Как вы успели сюда пристроиться?
— Ну, Минни,— сердито ответил Сорроу, приподнимая девушку и похлопывая ее по спине,— это следовало бы спросить мне, а не тебе. По твоей милости я должен прервать свою слежку, потерять место и выпустить из рук хорошую дичину, не успев даже толком разобрать, чем она пахнет.
— Не ругайтесь, дядя,—ответила Мини,— Я три дня не спала, не ела. Меня вытащив из тюрьмы сумасшедшая английская леди, по имени мистрис Кавендиш, и бросила на перекрестке, окруженную четырьмя шпиками. Эти люди, дядюшка, любят получать суточные. Они Меня гнали, как мышь. Я прикатила в Вену, чтобы не подвести наших ребят, и свалилась тут поблизости ни жива, ни мертва от голода. По правде сказать, ваше место наводит меня на| размышление. Разговор, который вели эти самые бродяжки...
— Придержи-ка балаболку,— прервал Сорроу, нахмурившись.— Английская леди Кавендиш... это, Минни, интересная история...
Валяй все, что с тобой случилось, по порядку.
Минни Гербель уселась поудобней, скрестила худенькие ручки на животике, что было ее излюбленной позой, и обстоятельно рассказала Сорроу все свой приключения.
— Гм! — разразился наконец Сорроу после долгого молчания.— Кувыркалась под потолком! А бродяги, ты говоришь, вели прелюбопытный разговор?
— Ну да, они интересовались, майором да еще какой-то собакой, про которую узнали, будто она жива.
Сорроу вскочил, как ошпаренный.
— Собака! — пробормотал он взволнованно. — Эге-ге-ге-гe, голубчики! Минни, сиди тут безвыходно и не отворяй, кто бы ни постучался. В шкафу хлеб и колбаса, в углу — корзина с бутылками. Они, положим, пустые, но если опрокинешь каждую из них в глотку, так что-нибудь перекапнет. С этими утешительными словами он схватил шапку, нахлобучил ее, заложил руки за Спину, и только направился к двери, как Минни сердито преградила ему путь.
— Эй, дядя Сорроу,— шепнула она укоризненно, — вы оставляете меня без всякого разъяснения. Что это за место ? Кто его хозяин?
Сорроу посмотрел на девушку сверху вниз, как глядят на воробья, подскочившего к самому носу, и медленно ответил:
— Что это за место? Кабачок «Кошачий глаз» в городе Вене, па углу Штумгассе, возле Гагенских оврагов. А кто его хозяин? Это, девушка, хотел бы я пожертвовать любой из наших вечерних газет, живущей на премии, в виде хорошенького вопроса своим подписчикам. Смело можно пообещать за разгадку десять Тысяч пар подтяжек, дюжину велосипедов, тринадцать зубоврачебных кресел и даже полное прекращение своей собственной газеты, без всякого страха, что бы хоть одна живая душа могла когда-нибудь разгадать.
Оставив Минни с открытым ртом не столько от смысла этого спича, сколько от необычайности подобного красноречия в его устах, он быстро выбегал из каморки.
Маленькая комсомолка задумчиво покачала головой. Положение вещей начинало ей сильно не нравиться. Прежде всего она заперла дверь, насторожила уши и убавила свету в крохотной газовой горелке. Потом полезла в шкаф и вытащила оттуда огромный кусок колбасы с крохотной корочкой хлеба. Прикинув одно к другому и философски сощурившись, Минни решительно перерезала колбасу пополам, раскрыла ее, спрятала в серединку хлебную корочку и, устроив себе тaким образом бутерброд, хотя и противоречащий всякой теории, но зато отлично согласованный с практикой, запустила, в него обе половинки челюсти. Съев бутерброд, она перешла к пивной корзине, как вдруг в дверь раздался тихий и вкрадчивый стук:
«Стучи себе, сколько влезет!» подумала Минни.
Стук повторился.
Минни преспокойно опрокидывала одну бутылку за другой над собственным ртом и, сев на кровать, слушала стук точь в точь с таким видом, как если б это была воскресная проповедь социал-демократа. Губки ее сложились в бантик, глаза прищурились, одну прядь волос она положила себе, в рот и прикусила губами.
— Тук-тук-тук!
— А ну тебя!
— Тук-тук-тук!
Неожиданно, как начался, стук прекратился. Минни! насторожилась. За дверью послышались тихие, крадущиеся шаги.
Минни взрогнула.
— Сиди смирно!—цыкнула она сама на себя и хотела было залезть на постель, как вдруг вместо этого подобрала со стола длинный ножик, которым резала колбасу. Потом шагнула к двери, скинула крючок и...
«Это западня», сказал кто-то в самой глубине ее сознанья, прежде чем она перешагнула через порог. Ножка Минни Гербель, поднятая вперед, тотчас же дернулась обратно, руки снова схватили крючок, но было поздно. Чья-то страшная, мясистая туша ввалилась в комнату, опрокинула ее на пол, затоптала ногами, отыскала горло, открыла ей рот и забила его отвратительным кляпом.
Не прошло и секунды, как Минни Гербель была связана то рукам и ногам и в светлеющем предрассветном сумраке перенесена через пустынную, грязную уличку.
