Артем Тихомиров - Седьмая пятница
О чем это я?.. Ну так вот — понятия не имею, каким образом кролик это делает. Словно юркая сардинка, взрезающая морскую волну, взрезал ушастик привычную для меня реальность.
Мы ухнули вниз, и, чувствуя, как волосы мои поднимаются дыбом, словно струи фонтана, я узрел, что низринулись мы в самую натуральную бездну. Не черную, нет, а вихрящуюся и голубую, точно вода в спокойном заливе, но от этого не менее жуткую. Я зажмурился.
Долго ли, коротко ли, но путешествие наше закончилось. Последние минуты полторы я не открывал глаза, боясь увидеть что-нибудь, что вынести окажется выше моих психических сил. Почувствовал, что остановились. И тишина вокруг, наводящая на мысль о тихом сельском кладбище. Окажись мы на нем, я бы не удивился.
Кролик слегка встряхнулся, намекая, что пора бы и честь знать. Открыв глаза, я увидел садик, чугунную решетку неподалеку, ворота, деревья, кустарник. Все это щедро заливал лунный свет.
— Это что за помойка? — прокаркал я сиплым голосом, — И что за сарай? Еще одна обитель бродяг и негодяев?
Полный справедливой, как мне казалось, критики, я указал на двухэтажный особняк к северу от себя. Кролик не стал комментировать и просто стряхнул меня со своей спины. Я шмякнулся на траву, хрюкнув, как поросенок.
— Спасибо, о великий, — пробубнил Браул Невергор, Похмелье уже брало меня в свои жесткие клещи, и первым признаком его стала, конечно, головная боль. — И что теперь? Разве ты не должен был отвезти меня в «Алмазное заклинание»?
Уменьшившись до размеров спаниеля, белый кролик указал на дом. Я сел на траве и вылупил глаза, сильно подозревая, что это невзрачное строение я уже когда-то видел.
— Да ведь это мое скромное холостяцкое гнездышко! Вот не думал, что оно настолько…
Слов я подобрать не мог. Мысль, что живу я в каком-то хлеву, окончательно меня расстроила. Жизнь показалась пустой и лишенной всякого смысла.
Кролик немножко попрыгал, стремясь донести до меня что-то важное, но я ничего не понял. Последние события напрочь вышибли из моего разума способность соображать. В тот момент я с трудом мог вспомнить даже то, с чего все началось и какова была первоначальная идея.
— Я должен идти домой?
Кролик мигнул глазками и закивал.
— И… и… ты сам расскажешь Поттеру обо всем? Мне не надо давать ему отчет?
Кролик мотнул головой. Я подарил ему долгий взгляд.
— Хорошо. В этом случае я слагаю с себя всякую ответственность.
Подозреваю, кролику только это и нужно было. Решив, что со мной он закончил, чудо-зверь махнул лапкой и поскакал на северо-запад. Я наблюдал за ним, пока ушастик не растворился в лунном свете в одном из углов моего сада.
Чувства моряка, прибитого волной к необитаемому острову, полны горечи и скорби… Нет радости в его глазах, потухших, словно жерла старых вулканов. Отчаяние составляет его плоть и кровь, а мысли носит по ветру, словно хлопья пены морской… Я знаю это доподлинно, и хотя ни разу ни к какому острову меня не прибивало, я был уверен, что в своем описании попал в точку. Меня словно где-то потеряли, и никто не собирался искать, чтобы возвратить со слезами в лоно семьи. Даже находясь у порога собственного дома, я был бесконечно далек от цивилизации. Одинокий, всеми забытый. Участь только одного существа была печальнее моей: плюшевого мишки, оставленного девочкой на скамейке в парке…
Иными словами, хотелось завыть. Такое желание почти всегда снисходит на меня после обильной алкогольной терапии. Мир представляется мне юдолью слез, а все старания человеческие — бессмысленными.
Едва я успел подумать, что лучшим выходом было бы лечь на прохладную травку и умереть, как услышал скрежет и скрип. Ведомый инстинктом, ваш покорный одним прыжком достиг кустов и спрятался в их зеленой утробе. Мне показалось, что меня настигли — типы, с которыми, как я смутно догадывался, я не поделил одну вещь. Точнее эту вещь я стырил. Встречаться с ними в мои планы не входило. Сейчас меня способна отправить в нокаут даже полевая мышь.
Дверь парадного входа отворилась. На крыльцо упал желтый свет из прихожей, и на его фоне появилась фигура в юбке и чепчике. Через секунду к этой фигуре присоединилась еще одна, маленькая, похожая на саквояж, да еще с четырьмя ножками. Обе фигуры что-то прогундосили.
Лежа в кустах, словно разведчик, я смотрел в оба.
— Он там, — сказал саквояж на ножках и сбежал с крыльца, чтобы нанести мне визит. Его уверенность вызвала во мне нервный взбрык, и я вылетел из кустов как ошпаренный.
— Он! — воскликнула фигура в юбке и чепчике. — Лови, а то убежит!
Хотя преследователи, по моему мнению, не очень походили на жутких криминальных типов, встречаться с ними мне не хотелось. Да что это вообще такое? Я их не знаю, а они орут на всю улицу: «Лови!»
Бойцовский дух на время вытеснил из меня отчаяние и пессимизм. Нет, вступать в рукопашную я не собирался, другое дело — стремительное бегство. Но с этим-то как раз вышла заминка. Едва я выскочил из кустов, меня стали окружать. Их было двое, но они именно окружали. Чудеса, да и только.
Метнувшись в сторону предполагаемых ворот, я споткнулся обо что-то недовольно басящее, и растянулся носом вниз. И тут же с гиканьем мне на спину опустилось нечто твердое, в двух экземплярах, я так подозреваю, что коленки. Я захрипел, и в следующий миг меня скрутили.
— Попался, — сказала женщина знакомым голосом.
Значит, не стражник. Дамы пока что туда на службу не принимаются.
— Попался, точно. — Псина засопела мне в ухо. — Уф, какой кошмар! Его что, в бочку с вином окунали? А одежда-то! Нет, пожалуй, если и окунали, то не в бочку, а…
Выплюнув траву, я собрался выразить протест, но тут меня поволокли к дому. Наверное, так чувствует себя подстреленный на охоте олень. Покорный судьбе, он расслаблен и напоминает дохлую крысу на веревочке…
Что произошло потом, не помню. Был момент, когда мой организм, включая и сознание, взял долгий тайм-аут и погрузился во тьму первозданную. За ее пределами что-то происходило, но я не имел чести быть свидетелем этих событий и, по всей видимости, уже храпел в обе ноздри.
Глава 11
— Такое ощущение, что он покинул наш мир, — сказала Селина, стоя возле моей кровати. — Как жаль. Это был лучший хозяин из всех!
Я лежал с открытыми глазами, словно вновь преставившийся, и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И, честно говоря, не хотелось.
Спальню заливал солнечный свет, от которого каждая клеточка моего тела трепетала от ужаса.
— Я бы не удивился, — сказал мопс, стоя рядом со мной на матраце. Через секунду, поставив передние лапы мне на грудь, Квирсел заглянул в мои глаза. Мир заполнила сморщенная приплюснутая мордочка чародея. И нос мокрый, все как положено. — Браул! — позвал мопс. — Браул! Уже утро, десять часов! Пора просыпаться!
Все, что я смог сделать, так это моргнуть. Медленно, точно к моим векам привязали по гире.
— Нужна магия, — сказала Селина. — Квирсел, ты же волшебник — тебе и карты в руки.
Песик фыркнул:
— Нет! Расходовать на эти цели свою силу я не собираюсь. Лучше всего прибегнуть к народным средствам. Что обычно применяют в вашем мире против похмелья?
— О, много чего!
— Ну хотя бы?
— Можно дать ему джина, — предложила маленькая блондинка.
— Боюсь, нам это в него не влить. Браул явно переборщил, — сказал мопс. — Нужно что-то более радикальное. Чем он раньше лечился?
— Не знаю. Я у него недавно, и при мне граф ни разу так не нахрюкивался.
Селина подошла ко мне, положила руку на мой горячий лоб, затем, подумав, наклонилась и приложила губки. Так мамаши проверяют, есть ли у их чад в данный момент температура.
Через меня будто молнию пропустили. Кровь взяла хороший разбег, и я ощутил, что чувствительность мало-помалу начинает возвращаться в мои члены. Даже сердце вспомнило, что не мешало бы ему немножечко побиться, как то назначено природой.
— Ага! — воскликнул Квирсел. — Живой, значит!
— Конечно, — сказала Селина.
Я вздохнул, пытаясь донести до блондинки отчаянную просьбу не прекращать кудахтать надо мной. Я очень нуждался в материнской заботе и внимании. Вот так бы и лежал сто лет кряду, и чтобы Селина с интервалом в полминуты целовала меня в лобик…
— Я просто с ума сойду, — простонал Квирсел.
— Да?
— С ним столько всего произошло вчера, а я не знаю подробностей! — Чародей свалился на матрац и задрал все четыре лапы кверху. — Ох, мука!
Селина постояла, глядя на меня с такой теплотой и обожанием, что я едва не скончался от наплыва чувств, а потом взмахнула рукой и щелкнула пальцами.
— Кажется, знаю что делать!
Прекратив дергаться, мопс повернул к ней голову.
— И что?
— Я — сирота, жила и росла в доме деревенского чародея. Жизнь в том бедламе меня многому научила. Волшебник любил, помимо прочего, заложить за воротник и частенько мучился от жесткого бодуна. Но был у него рецепт снадобья, который мог буквально мертвого поднять на ноги и заставить плясать чечетку.
