Обитель душ 2. Эфемерность величия (СИ) - Карпо Катти

Аселин отправился в западную башню к остальным, а Хонор остался в комнате, тяжело дыша и проклиная превратности никчемной судьбы. Юношу пугало его будущее. Он не в силах был предвидеть, что может случиться, а потому ужас легко завоевывал все больше территорий в его разуме и сковывал тело холодными склизкими кандалами паники. Пнув напоследок гобелен с ягуаром, Хонор вылетел за дверь и двинулся через пустынный двор к западной башне. Никто не выгонял их из крепости, а потому путешественники решили подзадержаться в ее негостеприимных пределах.

Винтовая лестница башни круто уходила ввысь. Периодически попадались площадки с узкими стрельчатыми окошками, из которых открывался чудесный вид на зеленеющие холмы Королевства Льва. На одной из таких площадок мелькнула точеная фигура Ланиэль. Очень вовремя. Хонор криво улыбнулся. Как ни странно, на лице гарпии не появилось то мечтательно—расслабленное выражение с хитринкой прищура шартрезовых глаз, которым она встречала всех особей мужского пола, имевших возможность мало-мальски ее заинтересовать, когда она была навеселе. Судя по всему, до игристого вина она так и не добралась, а значит, сейчас перед Хонором не альтер эго гарпии, а она сама — рассудочная Ланиэль. Совсем хорошо.

— Хонор, твой вид говорит о том, что ты жаждешь ссоры, — спокойно сообщила о своих наблюдениях Ланиэль.

Юноша раздраженно дернулся и замер. С каких пор у них отношения характера «давай будем на «ты»? Где обращение «господин» или «старший советник»? Что за фамильярность? Хонор нахмурился. Ему не понравилось, что в своих размышлениях он больше заострил внимание на всяких там обращениях и несколько ушел в сторону от основы основ. Ну, во-первых, с каких пор он начал настолько терять самообладание, что его состояние могла прочитать даже чужачка с Закрытого острова? Но даже это не главное. Под вторым пунктом шел довольно жизнеутверждающий вопрос: он что, и правда готов был закатить скандал? Словно слабовольная истеричная женщина?! Мать Святая Земля!

Хонор прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Неважно, что за его попытками успокоиться наблюдала гарпия. Он и так слишком сильно раскрылся перед ней, так что еще одна трещина в защите не будет играть существенной роли.

— Госпожа Эштель говорит, что стресс приводит к появлению прыщей, — сказала вдруг Ланиэль и, помолчав, добавила: — Даже у взрослых.

— Мне плевать, что говорит твоя госпожа Эштель, — буркнул Хонор, желая снова что-нибудь пнуть. Жаль, гобелен был далеко.

— Госпожа Эштель сказала, что с возрастом функциональность мозга ослабевает, а скорость работы клеток снижается, — нудным голосом сообщила Ланиэль.

— Ты хоть поняла, что сейчас сказала? — Хонора аж тряхнуло от злости. Какого черта он стоит здесь и беседует с этим существом?

— И поэтому, — продолжала гарпия, будто не слыша его, — Совет Старейшин — обычный сбор потных вонючих старикашек с чирьями на задницах.

— Хочешь сказать, Эштель развлекает себя тем, что во всю гнобит Старейшин? На себя бы посмотрела! Чем она отличается от Совета?! — Хонор не пожалел для Ланиэль злобного взгляда. — Та же надменность, та же презрительность!

Гарпия не отступила под натиском его гнева. Она была спокойна и меланхолична, как водная гладь в лунную ночь. Тихая и не отвечающая на выпады собеседника — как раз то, что и хотел Хонор. Но почему-то сейчас данное обстоятельство не обрадовало его. Скорее, до ужаса взбесило.

— Нет.

Хонор уставился на Ланиэль, словно та одним-единственным движением копнула к чертям его чудный садик.

— Как понимать это твое «нет»? — Голос прозвучал ровно. Хонор хотел мысленно похвалить себя за эту сдержанность, но злость не позволяла припомнить ни одной поощрительной фразы.

— Нет надменности, нет презрительности. — Ланиэль улыбнулась. — Всего лишь насмешливость и ехидство.

— То же самое!

Гарпия покачала головой.

— Это не то же самое. Старейшины заносчивы и тщеславны. Их надменность изливается водопадом, словно они хотят потопить эту землю, обвиняя ее в греховности, а ступающих ногами по мягкому лику ее — в грехопадении. Они считают мудрость свою неоспоримой, без единого сомнения возводя себя на одну планку с богами, одновременно приравнивая себя к ним и пытаясь возвыситься над ними. Будто на ступень выше. Ненавязчиво. Почти скромно. Но с одной только уверенностью: всенепременно их святые сущности были, есть и будут возвышаться над всеми. Над всеми нами. Они учат жить, презирая всех и вся, ибо полагают, что мудры и знание их — абсолют. Они всегда снисходительно глядят на тебя, твои бесплодные попытки выжить в твоей грубой форме-пародии на жизнь. Они самоуверенно обещают научить тому, что умеют сами, но в разуме своем лелея мысль, что способны на это только они и таких умений никому другому не постичь за все тысячелетия существования.

Хонор облизал вдруг пересохшие губы. То, что говорила эта гарпия, — будто мысли его читала. Но всего лишь мысли. Никогда не посмел бы он вслух сказать о неправоте членов Совета Старейшин. Всего лишь безобидные мысли. Но сейчас они словно начинали материализоваться, и почему-то, срываясь с губ Ланиэль, звучали так... жутко.

— Ты ведь умнее, чем кажешься? — Вопрос вырвался глухим шепотом.

Шартрезовые глаза на миг сузились, а потом снова распахнулись — взгляд бесхитростного создания. Хонора пробрала дрожь. Гарпии не зря столько столетий были первостепенным кошмаром каждого здравомыслящего жителя Утопии. Негромко сглотнув, юноша попытался вернуться в колею спора.

— Эта Змея.

— Нет надменности. — Ланиэль даже бровью не повела, когда у Хонора вырвалось данное им прозвище Зарины. — Она груба, но грубость ее правдива. Она ехидна, но честна. В ней нет ни намека на скромность, но нет в ней и горделивости. Она — та самая личина насмешки, что боимся мы узреть за своими плечами. Она всегда смеется над тобой. Когда смотришь в глаза — смеется, отворачиваешься — смеется, спишь, дышишь, летишь, любишь, умираешь. Она будет насмехаться. Но она признает, что всегда есть то, что ты можешь делать лучше. Твое умение лучше ее, и ты лучше нее. Она признает тебя и насмехается над собой, такой вот не имеющей того, что есть у тебя, и над тобой — таким вот достойным ехидства с таким вот только твоим умением. И она здесь. Топчет лик земли. Топчет вместе с такими вот «презренными» нами. Наша персональная личина насмешки.

Хонор оторопело стоял, не смея шевельнуться. Что это за странная беседа? Почему кровавое создание начало ее? Что она хочет этим сказать? Что Зарина Эштель хорошая? Или что при всей своей несусветной гадливости и насмешливости девчонка Земли лучше, чем самовлюбленные члены Совета Старейшин?

Ланиэль повернулась к Хонору спиной, собираясь подняться по лестнице. Каблук негромко цокнул о ступеньку, и гарпия остановилась, будто прислушавшись к этому отзвуку.

— Эй, барчонок.

Вспышка ярости на миг ослепила Хонора. Он резко поднял голову. Как смеет эта гарпия обращаться к нему столь высокомерно! Однако юноша не увидел на лице Ланиэль ни намека на презрительность. Лишь какое-то мимолетное сочувствие, как выражение, мелькающее на лицах прохожих при виде брошенного под дождем котенка.

— Однажды ты встанешь перед путями в никуда, — тихо проговорила Ланиэль. — И в тот миг у «никуда» будет конец. В одном конце — Старейшины, что даруют тебе презрение, в другом — Она, что дарует тебе насмешку. В тот миг, когда ты встанешь перед выбором... Что ты выберешь?

Шаги Ланиэль уже затихли, а Хонор все смотрел перед собой в одну точку. Выбор. И правда, а что он выберет?

Сюп-сюп-сюп.

Имбер бойко выхлебывала третью по счету чашку ароматного травяного чая. Тарелка с мягкими вафлями на столе перед ней опустошалась со столь же пугающей быстротой. Этот ребенок уже в свои года, несомненно, был утонченным ценителем дармового угощения. Маленькую торговку не смущало даже то, что Ловэль находился всего в каком-то метре от нее — на той же кушетке. Растущий организм требовал подпитки, и плевал он на всяких маньяков и убийц.