Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей
— Вход запоминаю, — успокоил я братца. — Не дрейфь, не передумаю. Айда за великом.
Я перестал беспокоиться, когда нашёл велосипед там, где оставил. Больше того, я совсем перестал о чём-либо переживать, и мне стало абсолютно всё равно, что будет дальше. Заберут велосипед или нет, надерут уши по приходу домой или нет.
Не то чтобы апатия захлестнула, нет, вот, только чувство было до этого дня незнакомое. Чувство, что всё плохое и хорошее уже произошло, и мне плевать на остальное, что ещё может случиться. Сил переживать, о чём-нибудь у меня не осталось.
Мы пошагали вниз по тропе, по очереди толкая и перетаскивая мою самоделку, готовую безвозвратно выскользнуть из наших потных ладошек. Уже перед самым выходом на дорогу предусмотрительный сосед предложил спустить накачанные колёса, чтобы велосипед не забрали хулиганы и сразу на нём не уехали. Мол, никому не охота будет возиться с нерабочим великом.
Я вяло возразил, что после этого его ещё тяжелее будет толкать. Так мы спокойно беседовали и шли через станицу, через мост и дальше в сторону родного дома.
После Сенного путепровода мы осмелели и вдвоём взгромоздились на велосипед. Начали колесить по дороге, как ни в чём не бывало, будто делали так не первый раз.
Одиннадцатый окончательно расслабился на багажнике и начал меня просвещать на все темы подряд.
— Знаешь, как шпана наш район называет? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Пёстрый край. Ну, есть ещё Родина рядом. Второй вокзал дальше. Ефремову сейчас проезжаем.
Он болтал и держался за мои бока, а я крутил педали. Ехали мы медленно. Ноги ужасно гудели, но я не подавал вида. Думал, что хоть в чём-нибудь, но должен быть лучше этого всезнайки.
«Я очень выносливый. Нет, бегаю я медленно, зато могу долго бежать. Потому что выносливый», — внушал себе и слушал одиннадцатого в пол-уха.
Мы и не заметили, как свернули на улицу Майкопскую и доехали до дедовского квартала. Только его стариковский окрик привёл нас в чувства.
— Стоять! Смирно! Вы что это? Ополоумели? Хотите, чтоб вас обоих увидели? — орал дед, вытаращив глаза, и тряс бородой.
Он давно уже нас заметил, да мы и не скрывались совсем. Расслабились и напрочь обо всём забыли. Павел почти полквартала проковылял нам навстречу, грозя своей палкой, ругаясь и молясь одновременно, а мы ни ухом ни рылом.
Я моментально осознал ошибку, да и близнец мигом стащил с себя рубашку и начал придумывать, как бы приспособить её на голове, чтобы спрятать лицо. Но дед уже ревел благим матом:
— Марш во двор! Ща палкой по спинам перекрещу олухов. Наказания Господние. Бегом в калитку!
Одиннадцатый шмыгнул вперёд. Прижался к забору и наклонил лицо пониже, чтобы никто не признал в нём второго меня. И я бегом потолкал свой Орлёнок, пока вместе с ним не влетел к деду во двор.
Калитку я оставил распахнутой, так как Павел за нами не угнался. Прислонил велосипед к углу времянки и начал кое-как успокаиваться. Осмысливать приключившееся, а заодно искать глазами более шустрого компаньона.
Одиннадцатый намеренно завозился в сарае, подавая сигнал, где именно он схоронился, не бросив меня на растерзание, и я пошёл к напарнику.
Пока старикан прогулялся от места нашей встречи до сарая, мы уже устали торопить, положенный в таких случаях, нагоняй. Но вот, наконец, и дед.
Павел медленно и чинно ввалился в сарай, а по его улыбавшемуся лицу ничего толком понять было невозможно. Вроде как, не злился он на нас, шалопаев.
— Стало быть вас надо поздравить с почином? — спросил дед и, прищурившись, продолжил. — Стало быть, вы теперь заправские посредники? А вы в курсе, бесовское отродье, что если вас кто увидел, покою враз лишился? Вы о нас, взрослых, своими кочерыжками капустными подумали? Пороть вас нужно, а нельзя.
Дед не успокаивался и продолжал ещё долго причитать, а мы стояли, глядели в бетонный пол и боялись пошевелиться. Единственной нелепицей в картине нашего порицания было то, что дед, вроде как, ругался, но лицо его было довольным, и он не таясь улыбался. Просто, цвёл, как майская роза.
Мы ещё немного постояли для приличия, наблюдая за наставником исподлобья, так, на всякий пожарный случай. «Вдруг, возьмёт что-нибудь в корявую руку да огреет по башке?» — думал я, но всё обошлось. Наконец, Павел успокоился и потребовал подробный рапорт о проведённом мероприятии.
Одиннадцатый первым попросил прощения и взял вину о велосипедном происшествии на себя. Потом он начал докладывать, а дед расселся на табурете и невозмутимо слушал. Я же помалкивал, стоял и дожидался, когда всё закончится, и можно будет уйти, и уже одному получать сполна то, что жизнь приготовила на закуску.
О том, что обязательно получу награду за самостоятельность, я не сомневался, и день двадцать третьего августа, просто так закончиться не мог. Наказание было неминуемым. Меня просто обязаны были проучить хоть за что-нибудь. Хоть за какую-нибудь мелочь. Для моего полного, так сказать, удовольствия.
Доклад одиннадцатого я не слушал, а напарник всё сыпал и сыпал подробностями. В конце концов, дед остановил его словоблудие и палкой указал на левый лаз подвала.
— Теперь вам сюда. Там вас Нюра дожидается. Рапорт ей в сокращении расскажете. Она к подробностям дюже чувствительная. Такого себе вообразит, что Вторым Пришествием не обойдёмся.
Близнец откланялся и шмыгнул в подвал, а дед уставился на меня и, округлив глаза, рявкнул:
— А вы, фон-барон, ещё тут?
Мне по два раза повторять не нужно. Кинулся к велосипеду, схватил за руль и потолкал на улицу, на дорогу и дальше в сторону дома. Ехать на нём совершенно не хотелось, и я напоследок, как мог, оттягивал возвращение.
Было уже часов пять вечера, когда я распахнул калитку родного двора.
Кукла не удостоила меня никаким приветствием, даже головы не подняла. «Откуда она всё знает? Чувствует как-нибудь, что это я пришёл, а не кто-то другой? Мне бы такой нюх», — размечтался я, но собакой быть быстро расхотел.
По двору расхаживала бабуля, на пороге с братом на руках сидела мама, даже отец что-то мастерил в загоне для кур. Все посмотрели на меня, но никто ничего не сказал.
— Кушать будешь, тимуровец? — через пару минут спросила мама.
К такому повороту я точно не был готов, и что ответить не нашёлся. Конечно, я знал, кто такие тимуровцы, но считал, что никакого отношения к ним
