Котт в сапогах - Сергей Юрьевич Ковалев
— Берта, я тебе сказал, иди сюда! Или сам приду, но ты отведаешь тумаков!
— Что-о-о?!
Хоть я и пребывал в безопасности под кроватью, но, услышав полный праведного гнева вопль, невольно втянул голову в плечи и зажмурился.
— Ах ты, тупоумный жирный бурдюк! Да как у тебя только язык повернулся такое сказать! — Загрохотали шаги, и в следующий момент голос уже раздавался в комнате. — Да чтобы у тебя все волосы повылезли, а новые проросли внутрь твоей пустой башки! Как ты только посмел такое мне сказать?!
— Заткнись, Берта! — Староста ударил кулаком по столу. — Заткнись! Андрэ вернулся…
— Как ты смеешь… Андрэ?
— Да.
— Не может быть!
— Повтори это хоть дюжину раз, но так есть. — Староста опустился на стул. — Заявился прямо среди дня в деревню.
— Его…
— Нет, к сожалению. Он никому не угрожал, даже не сопротивлялся, когда его вязали. Это-то меня и пугает больше всего! Значит, так и задумал, чтобы его живым повязали! Он хочет все рассказать!
— Да брось ты! У него ума на это ни в жизнь не хватило бы! Да и с чего бы теперь-то? Сразу ничего не сказал, а через три года вдруг решился?
— В том-то и дело. Сразу мог не сообразить — испугался, да и сколько ему тогда было? Семнадцать зим всего. Сидел все это время в лесу, думал, думал и надумал. К тому же он про какого-то господина плел. Я решил было — совсем у парня ум за разум зашел. А теперь думаю — вдруг и впрямь встретил его какой-то умный человек, выслушал и понял, какую выгоду из той истории извлечь можно!
— И где же этот господин? — В голосе Берты явно прозвучало недоверие. — У Андрэ на лбу написано, что он дурачок. Кто такого слушать станет?
— Не знаю. Вон на сундуке веши лежат — при нем нашли, явно не с простого человека! Может, конечно, он кого-то ограбил в лесу, но вдруг и впрямь его господина? Правда, Клара — ну ты знаешь, вдова Клара, что на отшибе живет, — говорит, он так в село один и вошел… Да неважно! Может, и нет никакого господина, но Андрэ нам и в одиночку опасен.
— Опасен, — мрачно согласилась женщина. — Но от тебя в деревне многие зависят, твое слово всяко больше значит, чем бредни какого-то разбойника.
— Так-то оно так, да ведь многие и в спину ударить не прочь, — пригорюнился староста. — А если Андрэ на суде начнет все выкладывать, тут у них и повод появится. Свалить меня, конечно, кишка у них тонка, но крови нам попортят! Эх! И что ему было не сгинуть в лесу за эти годы по-тихому?! Или напал бы на кого и погиб…
— Или попытался сбежать и его охранник убил бы? — подхватила совсем другим тоном Берта. — А?
— Да он не побежит, — отмахнулся староста. — Не для того заявился.
— А ему бежать и не нужно, — вкрадчиво произнесла Берта. — Вы с ним почти одного роста, он, конечно, в плечах шире тебя и мордой не особо похож, но кто в темноте увидит?
— Да ты глупее Андрэ! — взвился староста. — Я, по-твоему, должен под стрелы лезть? А если меня убьют?
— Сам дурак! Ты староста или так — пописать вышел? Поставь на ночь охранять дом самых косоруких стрелков. Вот хотя бы Жака и Филиппа-мясника — два тюфяка пара! Что один, что другой с двух шагов в стог сена не попадут. Мелькнешь перед ними в темноте разок и спрячешься. Они стрел от испуга накидают, там мы Андрэ и положим…
— Мы? — нервно сглотнул староста. — А… а… как же мы его…
— Угадай? — со злой издевкой произнесла женщина. — Заварил кашу, теперь расхлебывай. Проткнешь стрелой и бросишь. Да только выведи сначала в сад тайком, а то весь погреб перемажешь кровью, а мыть кому?
— Боже…
— Поздно ты о нем вспомнил, Демьен. В эти места он уж и не заглядывает небось…
— Не богохульствуй, женщина!
— Ха! Я-то хоть на словах богохульствую, а ты — в делах!
— Стерва, — злобно буркнул староста, сдаваясь. — Ладно, видать, другого выхода нет…
— Конечно нет. Ничего, не трясись так. Будешь меня слушаться — выпутаемся и на этот раз. Пошли на кухню, мой кабанчик, я тебе для храбрости можжевеловой настойки налью.
Стоило шагам заговорщиков стихнуть, как я выбрался из-под кровати и бросился к сундуку. К счастью, увлеченный мыслю о предстоящем возлиянии, староста забыл спрятать мои пожитки. Замечательно! Вещи я вернул, в деревне этой подозрительной меня больше ничего не держит — колдун сюда, похоже, не заглядывал…
Выбравшись из дома старосты, я дотащил мешок до ближайшего куста и тут совершенно некстати вспомнил про бедолагу Андрэ. Нет, понятно, что громила — всего лишь жалкий тупоумный смерд, к тому же разбойник. Любой офицер в бою жертвует такими андрэ, Жаками и фрицами без счету — крестьяне плодовиты и к следующей войне нарожают нового пушечного мяса… Но я всегда был плохим офицером, чего уж там — себе врать смысла нет. Правда, за все годы, что я командовал отрядом, мы потеряли всего десяток ландскнехтов, но кто это оценил? Громких побед за нами не числилось, молва обо мне шла как о командире талантливом, но трусоватом. Даже собственные солдаты не ценили того, что их не бросают в тупую резню, они предпочли бы рискнуть шкурой, лишь бы за хорошую плату. Правильно говорят — добрые дела наказуемы!
Не слушая здравых увещеваний рассудка, я отволок вещи подальше в сад, хорошенько запрятал и вернулся к дому старосты. Ну не мог я бросить Булыгу! Ладно бы он и впрямь виноват был и ждал бы его справедливый суд. Но ведь его собирались подло убить непонятно за какую тайну, которой он, подозреваю, и сам толком не знал.
Да и в конце концов таскать самому мешок с барахлом и меч оказалось слишком тяжело.
Надо признать, в нынешнем моем положении были и несомненные плюсы. Например, из меня получился бы идеальный лазутчик. Кошки ведь обычно не привлекают особого внимания, все привыкли, что они ходят, где им вздумается — ну крутится рядом с домом какой-то приблудный кот, мало ли, может, мышей учуял. Да и сам дом, закрытый для человека, для меня был, можно сказать, гостеприимно распахнут. Сдвинув в сторону расшатавшуюся черепицу на крыше, я легко проник на чердак, где обнаружил подвешенные к поперечной балке колбасы, окорока и прочие копчености. Это был настоящий подарок судьбы, ведь шли уже третьи сутки моего вынужденного поста. Утолив голод и без малейших угрызений совести утащив
