Надежда Первухина - Не пытайтесь это повторить
Я кивнула, вышла из кабинета Варвары Васильевны и направилась к себе в комнатушку. Странно, что Варвара не спросила меня про гробницу. Неужели еще не знает?
Впрочем, та кладовка почти забытая, и никто в нее почти не заглядывает. Так что вполне может получиться так: о гробнице никто из моих сотрудников не узнает, покуда я им не скажу.
Часа два я сидела перед компьютером и возилась с рубрикатором. Потом решила, что надо дать себе передышку. Встала, разминая затекшее тело, и вышла в коридор.
Там было пусто, если не считать старого чучела крокодила. Он давно был смещен с экспозиции, но выбрасывать его никто не решался — жалко. Этот крокодил даже был для нашего музея чем-то вроде негласного амулета. Во всяком случае, нам пока жилось припеваючи под его отверстой пастью с обломками зубов. Мы с крокодилом играли. Как? Да просто. Загадывали желание или писали его на бумажке и совали ему в пасть. Помнится, я написала: "Хочу встретить свою любовь". И вот!.. Почти встретила.
Я потихоньку переместилась в зону кладовых и наконец оказалась в той, где была гробница.
Здесь все выглядело по-прежнему. Гробница тускло поблескивала мрамором под светом ничем не прикрытой стоваттной лампочки. Я хотела было открыть ее, но потом чего-то испугалась.
Что войдут…
И обнаружат.
А этого никак не должно быть!
И это внушил мне Лекант.
Я постояла, прислушиваясь. Было тихо. Возле кладовок никто не проходил. Может, пронесет?
В конце концов я покинула кладовку, предварительно прикрыв гробницу старыми упаковочными пленками и погасив свет. Все образуется. Мне почему-то кажется, что гробницу никто так и не заметит.
Я вернулась к рубрикатору, проработала еще часа три, а потом собралась в больницу к Диме.
До гномской больницы надо было ехать на троллейбусе пять остановок, а потом еще порядочно пилить пешком.
В этом троллейбусе кондуктором работала умертвие по имени Ванесса. Я с нею раньше дружила, а потом мы разошлись. Я недолюбливала ее — Ванесса всегда была слишком язвительна и любопытна.
— Куда это ты направляешься посреди рабочего дня? — подозрительно блеснула вертикальными зрачками она, отрывая мне билет.
— По делам музея, — не покраснев, соврала я. — В районе гномской больницы какой-то странный минерал обнаружили. Позвонили нам в музей, прислать сотрудника попросили.
— Представились?
Хм.
— Звонок анонимный, — продолжала запутываться в паутине лжи я.
— Тогда это липа, — со знанием дела сказала Ванесса. — Или террористы.
— Откуда быть террористам в нашем Щедром?
— Террористы, они везде, — мрачно ухмыльнулась кондукторша.
— По-моему, ты слишком подозрительная, Ванесса. Кстати, ты не пробовала новый крем от личинок? Называется "Белая роза". Говорят, помогает.
— Нет, я пользуюсь проверенным методом, — оскалилась Ванесса. — Деготь.
— То-то у тебя на плечах личинок что перхоти. Тьфу, смотреть противно. Да еще пребывать в таком виде перед людьми!
Троллейбус подъехал к последней остановке.
— Пока, Ванесса, — сказала я и поспешила прочь.
Я шла по дороге к гномской больнице и понимала, что сглупила. В чем? Да в том, что не купила Димуле никаких гостинцев, обычно полагающихся больному. Вот что значит мышление мертвеца! Сама если удобрениями питаешься да магией, то считаешь, что бананы с апельсинами не так уж и важны. Вот дура-то!
Хотя, будь при мне сумка с бананами, Ванесса вся бы изошла на любопытство.
Да черт с нею, с Ванессой! Можно подумать о ком-нибудь приятном.
Например, о Леканте.
Как он прекрасен в моих видениях!
Как я жду минуты свидания наяву!
Эти глаза… Они манили, обещали, звали. Они предвкушали и испытывали на прочность. Кстати, в мертвом состоянии я еще ни с кем не занималась… ну вы сами понимаете чем.
А если у нас с Лекантом это будет?
В чем я не сомневаюсь.
Не развалюсь ли я на пылинки и на атомы, сгорая от великой страсти? Впрочем, все равно. Я готова даже распасться на атомы, лишь бы Лекант существовал и был рядом.
Его сильные руки обнимут меня, как во сне, длинные, тонкие пальцы прикоснутся к моему лицу…
Я остановилась, переводя дух.
Что-то слишком уж размечталась!
Слава небесам, вот и больница.
Я пошла к входу, почему-то чувствуя себя виноватой перед Димой. И вовсе не в том, что втянула его в сомнительные авантюры. А за такие вот разухабистые мысли.
Я вошла в холл больницы. Здесь было пусто, если не считать скучающую гномиху за регистрационной стойкой.
— Здравствуйте, — подошла я к ней. — Я хотела бы навестить больного.
— Какая палата? — оживилась гномиха.
— Кажется, сто третья.
— Кажется или точно? — Гномиха уже смотрела не на меня, а на дисплей компьютера, стоявшего перед ней.
— Точно.
— Тогда возьмите халат и бахилы и идите на второй этаж. Направо первая дверь.
— Благодарю вас.
Я сняла с вешалки халат, получила в автомате коробочку с бахилами и должным образом экипировалась.
Сжимая в руках свою крошечную сумочку, я поднялась на второй этаж. Подошла к двери палаты и вдруг оробела. А что, если Димка после всего случившегося просто обидится на меня и не захочет меня видеть? Такое вполне может быть.
Я пристально оглядела себя в маленькое зеркальце на предмет личинок. Странно. Еще ни одной за весь день не выползло. Что не может не радовать.
Я деликатно постучалась и приоткрыла дверь.
— Кто там? Входите! — раздался слабый знакомый голос.
Я открыла дверь и вошла. В палате Димка был один, как король. Впрочем, гномская больница и обещает своим пациентам королевские условия. Правда, платить за них приходится… Интересно, сколько после всего этого у меня на кредитке останется денег?
Димка сидел в пижаме на постели и разгадывал сканворд. Завидев меня, он улыбнулся, отложил в сторону сканворд и встал.
— Тийя! — воскликнул он, — Как здорово, что ты пришла!
— Ты мне рад? — непроизвольно вырвалось у меня.
— Конечно, рад! — Дима взял мою безвольную руку и пожал. — Ты не представляешь, как скучно в этой больнице!
— Ох, Дима, короткая же у тебя память!
— В смысле?
— В смысле это же я, и никто другой, потащила тебя в такое место, где тебе стало плохо. Это из-за меня и моих амбиций ты попал в больницу. Прости меня, если сможешь.
— Тийя, ты не виновата! Я и сам заинтересовался этой гробницей. Кстати, какова ее судьба?
— Ой, Димка, я такого натворила! Если узнают в музее, выговором мне не отделаться.
— Так что?
— Я принесла гробницу в музей и спрятала в кладовке.
— Принесла? Гробницу?! Из камня?!!
— Дима, ты забываешь, что я обладаю большой физической силой. К тому же гробница почти плыла за мной по воздуху.
— Ладно, я взгляну на нее, когда выпишусь из больницы.
— А вдруг тебе опять станет плохо? Нет, я тебя не пущу. И вообще, как твое самочувствие? Что говорят врачи?
— Говорят, что мне лежать надо неделю, — сердито бросил Дима.
— Сколько надо, столько и лежи. Значит, положение не из легких. Чем тебя лечат?
— Живой водой номер семнадцать и диазепамом. И пирацетам в вену. А я не люблю пирацетам. У меня от него голова болит.
— Терпи, милый. И вообще, что это ты стоишь? Ну-ка марш в постель!
— Не хочу. Я вполне транспортабелен. Давай в кресла сядем. Есть разговор.
— Что ж, давай.
Мы сели в глубокие, обитые флисом кресла. Димка как-то пытливо смотрел на меня своими серыми глазами.
— Что такое? — немного занервничала я.
— Тийя, — негромко заговорил Дима, — скажи честно, ты с кем-нибудь встречаешься?
— То есть?
— Ну как с мужчиной. С возлюбленным, с парнем, черт побери!
— Что ты так разволновался? Тебе вредно. Нет, ни с кем я не встречаюсь. Ты мой единственный друг-парень.
— Друг… — протянул Дима.
— Да, друг. А вообще, я не понимаю, к чему ты ведешь.
Дима покраснел и закашлялся.
— Ты подавился слюной? — заботливо спросила я. — Тебя по спинке похлопать?
— Н-нет, не надо, все нормально, — вымолвил Дима и как-то странно посмотрел на меня. — Тийя…
— Что?
— Значит, ты одинока?
— Ну в этом смысле да.
— Тийя, я… Я не могу так больше. Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, вот что! — все еще краснея, выпалил Дима.
Воцарилось молчание. Я переваривала полученную информацию и круглыми глазами смотрела на Диму. Замуж? Я?!
Наконец я поняла, что дальше паузу держать невозможно. Я же не Джулия Ламберт!
— Дима, ты серьезно? — стараясь не улыбаться, выдавила я.
— Серьезней некуда, — мрачно сказал Дима. — Просто ты ничего не замечаешь, а я давно…
— Дима, не надо. Ты делаешь больно и себе, и мне.
— То есть? Это значит, что ты меня не любишь?
— Дим, я люблю тебя. Ну как друга. Как всех людей…
