Михаил Успенский - Кого за смертью посылать
— Совсем как Полелюевы люди на ярмарке, — сказал кто-то.
На него шикнули, Рапсодище сверкнул оком и продолжал:
…Дани-подати брала немалые,Серебром брала, тем ли золотом.Она делала купцу предложеньице,От которого неможно отказатися,Можно только сразу согласитися…
«Хорошо устроился Корлеонушка, — думал Жихарь. — Чего ж тамошний князь смотрел, ушами хлопал, сам дань не собирал? Или собирал, а Корлеонушка еще и свою долю прихватывал?»
Жизнь в заморском государстве, воспетом Рапсодищем, была какая-то незнакомая и от того любопытная. Богатырь заслушался и представил себе шумную свадьбу в богатой усадьбе Корлеонушки, счастливых жениха и невесту, потом вдруг с огорчением узнал, что были у тихого дона Корлеонушки злобные земляки-соперники. Он даже ахнул от огорчения, когда услышал, что эти самые соперники подослали к тихому дону наемных убийц и тяжко его ранили. И все за то, что отказался торговать дурман-травой. Ладно, хоть сыновей наплодил, было кому заступиться.
…Тут возговорнл Майкл, Корлеонов сын:«Не хотел я, братцы, брать оружия,Не хотел я водить дружину в бой,Да пришла такая, знать, судьбинушка,Что придется поратовать за батюшку,Постоять за вольный тихий дон!Он вы гой еси, други верные,Исполать тебе, дружинушка хоробрая,Исполать тебе, Коза Нострая!Уж мы, братцы, из-за пазухи вытащимХаралужные Смиты да Вессоны,Смиты-Вессоны, Кольты-Магнумы,Уж мы ляжем, братцы, на матрасики,Полежим за славу молодецкую,Полежим за родимую Мафию!»…
Жихарь еще загадал себе наперед спросить у Рапсодища, что такое Мафия, но тут у входа остервенело зазвенел колокольчик.
Слушатели огорченно загалдели, потому что сразу поняли, в чем дело, а богатырь был человек новый.
По здешним законам в полночь всякий шум и гульба на ярмарке прекращались, огни гасились, а стражники с фонарями и колокольчиками начинали вершить обход.
Торгованы испуганно притихли, когда под навес вступил невысокий лысый старичок в сермяге и лаптях. Все лицо у старичка было как у младенчика, зато глаза как буравчики. В руке он держал фонарь.
— Сам Полелюй пожаловал, — тихо сказал Мутило. — Он с добром не ходит…
— Песня вся, больше петь нельзя, — густым голосом сказал хозяин ярмарки. — Устарелла изрядная, сам бы еще слушал, но порядок есть порядок. На торгу два дурака: один дешево дает, другой дорого просит. Чтобы не было завтра разговоров, что, мол, с похмелья либо спросонья обмишурился — расходитесь ночевать. Блох у нас не водится, спите спокойно. Завтра будет день, будет и торговля. Будет вечер — будет и песня.
Торгованы нехотя подчинились, уговорив Рапсодища назавтра продолжить песню про тихого дона, щедро давали задаток.
— А вас двоих я попрошу остаться, — сказал Полелюй, обращаясь к Жихарю и Мутиле.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Конь взял и заплакал…
Федерико Гарсия ЛоркаХозяин ярмарки поставил фонарь на стол и уселся.
— Вы тоже садитесь, — предложил он, и Жихарь только тут сообразил, что стоит.
Мутило досадливо кряхтел.
— Нечего кряхтеть, — сказал Полелюй. — Сам виноват. Нарушаешь уговор. Будь и тому рад, что тебя с ярмарки не гонят. Нет, он мошенничать вздумал, мое доброе имя позорить…
— Чего мошенничать, чего мошенничать? — заерепенился Мутило. — Уж нельзя честному водянику и по торговым рядам пройтись!
— В следующий раз, — сказал Полелюй, — я у каждого входа рядом со стражниками поставлю по вонючему козлу. Вонь люди стерпят, зато тебе не будет ходу и твоему обманному товару. Коня вашего я посмотрел, все понял…
— А что коня? Конь боевой, не леченый…
— Конь водяной, — сказал Полелюй. — Эту шутку мы уже знаем. Ее еще деды и прадеды наши знали. А вы все не унимаетесь, держите нас за дураков, — с этими словами старичок полез за пазуху, вытащил оттуда свиток, развернул и, пододвинув фонарь, стал читать: — «В прошлом году в городе Багдаде водяной джинн Солил ибн Коптил пытался продать водяного коня царевичу Лохмату, каковой царевич Лохмат, уплатив восемь с половиной тысяч золотых динаров и четыре штуки сяопинского шелку, сев на вышеозначенного коня, был едва им не утоплен в реке Тигрис. Водяной джинн был разоблачен базарным старостой Джафаром, каковой староста загнал джинна в медный сосуд, предварительно налив туда горькой жидкости, именуемой тоником, и запечатал сей сосуд печатью халифа Мухопада ибн Баламута» — хрен с ними обоими! Ясно? «В городе Стовратные Фивы…»
— А я-то при чем? — изумился Мутило. — Меня в этом Багдаде и близко не было!
— А при том! — заревел старичок так, что богатырь вздрогнул. — Ныне все ваши воровские мокрые дела на ярмарках и базарах немедленно обнародуются и сообщаются во все страны света! Думал, в нашей лесной глуши пройдет? Чтобы с солнышком вашего духу здесь не было!
Богатырь тем временем пошарил под лавкой: вдруг Колобок чего подскажет.
Но сума хранила одну пустоту.
«Сперли Гомункула», — с досадой и жалостью подумал Жихарь.
— Что же я — своего коня не смею продать, честно выигранного в кости? — не унимался Мутило.
— Отчего же не смеешь? Имеешь полное право. Но с уздечкой, понял? И поводья передавать из полы в полу, как положено! Я сам на конный торг завтра выйду и посмотрю.
— Я его цыгану Маре намеревался продать, — Мутило набычился, как нашкодивший недолеток. — Его обмануть — святое дело! Скольких он обездолил — пусть-ка сам пострадает!
— За Марой здесь тоже приглядывают, не сомневайся, — сказал Полелюй. — Конечно, можешь его обмануть. Только не у меня на ярмарке. Выведи за ограду и обманывай…
Жихарь поднялся, сделал несколько шагов и встал, обняв столб у выхода, словно посторонний человек. В почерневшем небе проявлялись несметные звездные силы.
— А тебе, князь, и вовсе срамно участвовать в таком деле, — сказал Полелюй.
— Только не вздумай мне чужим именем назваться! Что люди скажут? С кем ты связался?
— Перед тобой, отец, не стану прикидываться, — Жихарь повернулся к обличителю. — Не от хорошей жизни это… Прошлый год в моем княжестве одни мухоморы только и уродились — хоть косой их коси!
— Вот и накосили бы, насушили, да нынче варягам и продали с великим прибытком! — сказал Полелюй.
— Был бы в твоих годах, так и сам бы догадался, — ответил Жихарь. — В общем, даю тебе княжеское и богатырское слово, что коня продадим как положено, с уздечкой и с поводьями из полы в полу. Деньги нужны неотступно.
— Слово дано — свидетелей мне не нужно, — сказал хозяин ярмарки и, пожелав доброй ночи, исчез во тьме вместе с фонарем.
— Ты с ума сошел, — сказал Мутило. — У этого Полелюя везде глаза и уши. Что — вот так, за здорово живешь, отдадим Маре нашего Налима?
— За здорово живешь не отдадим, — послышался голос Колобка. — Меня тут, в уголку, кое-какие мысли посетили.
— Ты где был? — ахнул Жихарь.
— Да так, прокатился вокруг, — сказал Колобок. — Устареллу эту я в оригинале слышал и даже видел… Очень жизненная вещь… Мы, господа товарищество, действительно сделаем все по-честному, только не будет цыгану Маре от этой покупки радости… А вот вам спокойной ночи не пожелаю, потому что…
И он не спеша, загибая пухлые пальчики на маленькой лапке, стал объяснять товарищам, что именно они должны сделать до рассвета.
— Как же их всех в темноте поймать? Это невозможно! — не согласился Жихарь.
— Лучше уж как положено — из полы в полу…
— Воистину — дай вору золотую гору, он и ту промотает, — вздохнул Колобок.
— Вы только наловите, а я уж договорюсь с ними по-своему. Это честную работу можно выполнять спустя рукава, а мошенничать следует на совесть…
— Аукцион! — догадался Мутило.
— Верно, — сказал Колобок. — Даже два аукциона: один вверх, другой вниз…
…Для того, чтобы изменить внешность, богатырю не требовалось множественных усилий. Достаточно было просто прикинуться дурачком, а делать это он умел и любил: расчесал рыжие кудри на прямой пробор, насовал в бороду веточек и щепочек, разул правую ногу, оставив левую в сапоге, вытаращил глаза и разинул рот. Теперь никто не подумает, что князь.
Жихарю как-то довелось услышать рассказ об одном заморском королевиче из Подгнившего Королевства. Тот, чтобы вывести на чистую воду своего дядюшку, через убийство родного брата взошедшего на престол, вот так же прикинулся дурачком, и все у него получилось как надо, за исключением одного: всех убил, но и сам в живых не остался, напоровшись на отравленный клинок. А на престол вскарабкался какой-то через тридцать три колена племянник…