Светлана Шипунова - Дыра
У него всё всегда кончалось предложением отстранить мэра от должности, но никогда еще не удавалось это предложение реализовать. В коридоре звякнула упавшая на пол связка ключей и послышались быстро удаляющиеся от двери шаги. Это лазутчик от партии оптимистов побежал докладывать об услышанном первому заму Козлову.
А тем временем внизу, на первом этаже, Христофор Иванович с трудом перевернулся на своем диване на другой бок и, покосившись на потолок, пробурчал:
— И топают, и топают туда-сюда, туда-сюда…
— Делают вид, что работают, — заметила Антонина Васильевна, не отвлекаясь, впрочем, от разложенных на столе карт, по которым она желала узнать, нет ли в данный момент в окружении Христофора Ивановича заговора или измены.
Карты у нее были старинные, с картинками, доставшиеся ей от бабушки. Антонина Васильевна держала их в черной лаковой шкатулке, обтянутой изнутри красным бархатом, и никогда никому не давала в руки, даже мужу. Гадала она всегда на Христофора Ивановича, потому что все в ее жизни зависело только от него и никаких собственных дел и интересов у нее не было. Христофор Иванович к гаданиям супруги относился снисходительно, но в душе ей верил.
— Ну что там получается? — спросил он у Антонины Васильевны, видя, что та задумалась и с тревогой разглядывает карты.
— Вот видишь, Христофоша, — сказала Антонина Васильевна. — Тут подряд три плохие карты легли: крест, гроб и коса…
— Помру, что ли?
— Бог с тобой! Помереть не помрешь, но что-то неприятное вот-вот случится. Тут над гробом еще тучи темные выпали, значит, большие волнения ждут тебя в ближайшее время. А коса-то легла, видишь, рядом с башней. Это угроза твоему высокому положению, может подкоситься.
— А крест?
— А крест — это, Христофоша, рок, судьба. Значит, карта говорит: подчинись судьбе, ничего тут не поделаешь, а чему быть, того не миновать.
— Старая песня, — отозвался Христофор Иванович. — Новенькое что-нибудь есть там?
— Подожди, сейчас посмотрим. — И Антонина Васильевна смешала на столе карты, заново перетасовала колоду и вынула одну карту. На ней был нарисован двухэтажный особняк, очень, между прочим, похожий на здание мэрии. Номер карты был четверка червей. Антонина Васильевна отсчитала четыре карты и четвертую вынула. Теперь вышел всадник на лошади, скачущий по дороге от большого замка. Номер всадника был пиковая единица. Теперь она взяла сверху первую карту, это оказалась метла крест-накрест с плеткой.
— Ну? — нетерпеливо спросил Христофор Иванович.
— Ой, Христофоша, что-то не идет нам сегодня хорошая карта.
— Говори уж, что есть!
— Дому нашему угроза, гость нежданный вскорости, а на будущее… На будущее совсем плохая карта легла — метла с плеткой.
— Что, пометут и накажут? — насторожился Христофор Иванович.
— Предупреждение карта дает о большом кризисе и болезненных переменах.
— И что делать надо?
— А делать…Вот сейчас и узнаем. — Тут Антонина Васильевна стала складывать в уме номера всех карт — четыре да один — пять, да метла с плеткой — одиннадцать треф, это будет…
— Двадцать шесть, — раньше жены сосчитал Христофор Иванович, наизусть знавший все правила гадания.
Антонина Васильевна отсчитала двадцать шестую карту и перевернула.
— Смотри-ка: лиса! — обрадовалась она. — А лиса — это хитрость. Значит, так надо и действовать. И всех перехитрить!
— Да ну тебя, всегда одно и то же нагадаешь! — сказал Христофор Иванович и хотел было снова перевернуться на другой бок, но вдруг вспомнил: — А что ты там про нежданного гостя говорила? Какой еще гость, откуда?
Антонина Васильевна внимательно присмотрелась к всаднику на лошади и сказала:
— Видать, издалека…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой появляется ночной злоумышленник
н а дворе была глубокая ночь, когда в кабинет-спальню мэра постучали и на пороге возник начальник муниципальной милиции Надыкта.
— Чего тебе? — удивился Христофор Иванович, давно Надыкту не видавший и даже забывший о его существовании.
— Разрешите доложить?! — гаркнул Надыкта и сразу же резко понизил голос: — У нас тут это… покушение.
— На кого? — еще больше удивился Христофор Иванович.
— На вас.
Христофор Иванович с трудом оторвал голову от подушки и сел.
— Что ты плетешь? Какое покушение? Вот же я сижу.
— Так предотвратили же! — пояснил Надыкта.
Из дальнейшего доклада начальника муниципальной милиции выяснилось, что примерно час назад какой-то неизвестный был задержан при попытке проникнуть на территорию мэрии через «кремлевскую стену». Охранник, прибежавший на лай собак, увидел такую картину: на заборе висел человек без штанов, а два пса, урча, рвали на куски то, что, по-видимому, осталось от его брюк. Злоумышленник был снят с забора и сдан срочно вызванному наряду муниципальной милиции. При обыске у задержанного не обнаружили никаких документов, зато нашли ножницы и карту, на которой едва заметной рваной точкой (возможно, кончиком тех же ножниц) был обозначен город Тихо-Пропа-щенск. Надыкта лично допросил задержанного, но мало чего смог от него добиться и до выяснения обстоятельств поместил его в камеру предварительного заключения, посоветовав как следует подумать и перестать нести ахинею.
— А что он несет? — поинтересовался Христофор Иванович.
— Да псих какой-то, — сказал Надыкта. — Говорит, что прибыл из космоса и требует личной встречи с вами. Ну, ничего, посидит в КПЗ — сознается!
Тут же решено было принять дополнительные меры безопасности, а именно: во двор мэрии поместить еще одного пса, а охраннику выдать вместо холостых патронов боевые в количестве трех штук.
«Вот оно, начинается, — решил про себя Христофор Иванович, когда Надыкта вышел. — Не терпится им, избавиться от меня хотят. Ну-ну, мы еще посмотрим, кто кого…» Остаток ночи мэр не спал, а утром, чуть свет ощутил вдруг прилив сил и желание немедленно ринуться в бой. В 6.00 непривычно бодрый и энергичный, что случалось с ним крайне редко — лишь в моменты, когда над головой его сгущались какие-нибудь тучи, — Христофор Иванович уже сидел за рабочим столом и пристально вглядывался в лица срочно вызванных подчиненных, пытаясь угадать, кто из них мог подослать к нему психа с ножницами. Чиновники, уже знавшие о ночном происшествии, смотрели на него сонными, но преданными глазами и старались держаться непринужденно.
— Что скажете, господа? — выдержав неприятную для всех паузу, спросил Христофор Иванович.
— Мы крайне возмущены! — лицемерно раздувая ноздри и едва сдерживая довольную улыбку, заявил Нетерпыщев.
— Куда смотрит милиция? — добавил Козлов, гневно косясь на Надыкту. — За такие вещи можно и в отставку схлопотать!
— Схлопочет, — пообещал мэр. — И не он один.
Чиновники моментально притихли.
— Я вот что решаю, — сказал Христофор Иванович, на которого иногда нападали приступы демократии. — Надо создать комиссию по проверке фактов, и пусть эта комиссия прямо сейчас отправляется в КПЗ и разбирается на месте, что за человек и кто его послал. А мы тут посидим и подождем.
После недолгих пререканий, кому быть в комиссии, решено было отправить обоих замов, Козлова и Нетерпыщева, а также заварившего всю эту кашу Надыкту.
…Когда глаза Гоги-Гоши немного привыкли к темноте камеры, он различил откидной стол, привинченный к стене под узким зарешеченным окошком, табуретку и что-то еще на полу, оказавшееся на ощупь голым матрасом, от которого исходил неприятный застарелый запах всех человеческих секреций сразу. Он пнул матрас ногой и решил, что лучше посидит на табуретке, но едва попытался присесть, как жгучая боль заставила его вскочить и схватиться рукой за зад. Зад был липкий и саднил. Ничего не оставалось делать, как расстелить на матрасе пиджак и лечь животом вниз.
Мысли его перескакивали с одного на другое, и ни одной не удавалось ему довести до какого-нибудь логического конца. То представлялась ему женщина Люба с козой, при этом коза смотрела на него человеческими глазами и спрашивала: «Вспомнил свою фамилию?» Гога-Гоша дергал головой и мысленно отвечал козе: «Нет, не вспомнил». То видел он перед собой высокий глухой забор, выложенный не из кирпичей, а из толстых, как энциклопедии, книг, на переплетах которых было написано: «Комитет-2000», «Комитет-2001», «Комитет-2002» и так далее, и ощущал неприятное жжение в ладонях и коленях, ободранных при попытке через него перелезть. И тут же возникали с оглушительным лаем собаки и начинали хватать его за пятки и стаскивать с него и без того болтавшиеся свободно штаны, и какие-то люди выбегали на лай и кричали: «Вот он! Держи его! Хватай!»
— Задержанный, встаньте! — кто-то с силой встряхнул его плечо.
