Анатоль Нат - Приключения Вехтора
Проскакав, буквально пару вёрст, следом за беглецами и окончательно загнав лошадей, они вынуждены были вернуться, чтобы плотнее перекрыть замок не допуская больше подобного прорыва.
Однако к этому времени, прорываться уже было некому.
Весь двор замка был завален порубанными телами. И мятежных гвардейцев, и группами, наспех собравшимися в разных углах двора, и по одиночке, тех, кто не успел выскочить из своих одиноких клетушек. И баб их. И детишек. Всех княжна приказала рубить. Всех порубили. Даже скотину домашнюю, и ту себе не оставили, пустив под нож.
Только огромные лужи крови, покрывающие всё пространство мощёного булыжником двора, влажно блестели теперь на только, только взошедшем солнце, да кучи трупов неряшливыми валами устилали идеально чистый ещё вчера двор замка.
— Да-а, — мрачно протянул князь, глядя на горы трупов, устилавших двор. — Недооценил я своего сотника. Сумел таки выучить своих. Дороговато нам досталась эта ненужная победа.
За всё время, пока шло сражение во дворе, он так и не сдвинулся ни на шаг с места у своего окна и теперь глядел на залитый кровью двор в каком-то мрачном недоумении.
— А это, действительно, оказались лучшие, что у тебя были, — задумчиво проговорила стоящая рядом княжна. — Как же они тебя любили, что не пожелали сдаться на твою милость.
— Наверное, знали, что ты рядом, — невесело усмехнулся старый князь, поворачивая к ней голову. — Потому и не сдались. Слава твоя нам дорого обходится, — кивнул он в сторону залитого кровью двора. — Даже детишки не пожелали сдаться. Видать знают о твоей дружбе с ящерами.
— Пфе, — презрительно сморщила носик княжна. — Что они могут знать. Насмотрелись на своих отцов, вот и бросились под копыта с жалкими прутьями.
— Дядя! — раздался у них за спиной чей-то громкий и недовольный голос, — может быть, ты всё же встретишь меня, как положено.
— Дмитрий! — повернувшийся старый князь бросился к появившемуся в дверях княжеского кабинета рыцарю, радостно улыбаясь и распахивая объятия. — Наконец-то. А я всё думал, кто это так скоро прибыл нам на подмогу. А это, оказывается ты.
— Я прибыл сразу же, как только получил от вас весточку о том, что в замке неблагополучно, — недовольно поджав губы, проговорил рыцарь. Прибыл так скоро как смог. Даже коней загнал до такой степени, что они уже больше ни на что не пригодны. Даже какую-то группу упустить пришлось, — недовольно поморщился он.
— Не уйдут, — радостно махнул рукой князь, — эти дурни со страху бросились бежать в столицу, а там мы их живо найдём. Не уйдут, — радостный князь, аж лучился от радости, со всей силой хлопая молодого рыцаря по плечам.
— Живых то, хоть, сколько то осталось? — прервала его радостные причитания княжна, недовольно поморщившись от столь бурного проявления чувств. — Или после тебя, дорогой братец. Уже никого и ничего живого можно не искать?
— Если бы после меня, — расстроено скривился тот. — Ни одна сволочь не пожелала сдаться. Все там лежат, — кивнул он в сторону распахнутого окна. — Ну ты, дядюшка, их и выдрессировал. Если бы не захватили их врасплох, да поодиночке, то не знаю, как бы всё и обошлось. За одного твоего, минимум по трое, четверо моих ушло. Звери. Чистые звери. Хотел бы я посмотреть на того, кто их так натаскал. Знатный, видать учитель у тебя был дядюшка.
— Был? — вопросительно глянул на него старый князь. — Ты уже знаешь, что он был? Откуда?
— Да брось ты, — насмешливо махнул рыцарь рукой. — Сам же и написал мне в письме, что твой новый начальник стражи, занимавшийся их подготовкой, тобою же и брошен в тюрьму. Ясно же, что бунт этот мог быть затеян только им и никем больше. Стоит его, конечно, поискать среди трупов, но что-то мне подсказывает, что он был среди тех, кто ушёл.
— Надо немедленно организовать погоню, — тут же встряла княжна в их разговор. — В конюшне ещё должно быть полно лошадей. Не всех же они забрали с собой, должны и остаться.
Спешно организованная погоня сразу же бросилась вдогон за давно ушедшими вперёд всадниками.
Тщательно высматривая чётко видимые в дорожной пыли следы копыт давно ушедшего вперёд отряда, они неторопливой, но угонистой рысью затрусили следом, настроившись на неторопливое, но неуклонное преследование. И только выйдя на берег реки Северный Стрый, далеко, далеко за столицей, и найдя на берегу трупы десяти насмерть загнанных лошадей, они поняли, что беглецы ушли. Окончательно и бесповоротно. Искать их на реке, среди сотен островов, стариц, больших и малых проток, среди уже прошедших, или доброго десятка виднеющихся далеко на горизонте проходящих мимо судов, было совершенно бесполезно.
На корме большой торговой лодьи. Одной из многих сотен, постоянно снующих по реке Северный Стрый, перевозя груз из одного её края в другой, стояла группа из десяти вооружённых мужчин и что-то тихо и угрюмо обсуждала между собой. Лодья медленно скользила по тихим водам утренней реки, ловя первый рассветный ветерок, только, только задувший с берега, а на покинутом берегу неряшливо темнели туши загнанных насмерть княжеских лошадей.
Бывший сотник Подгорного князя, стоял на корме этого судна, уходящего вниз по реке, смотрел на скрывающийся за поворотом далёкий город, в котором провёл всю свою сознательную жизнь и о чём-то мрачно думал.
Рядом с бывшим сотником стоял Дубина, угрюмый и какой-то неживой, как будто в нём разом что-то оборвалось. Стоявший рядом с ним Канарейка, мрачный, как грозовая туча, глядел ему в спину странным, застывшим взглядом, никак не реагируя на тихий разговор за спиной. Ещё семеро гвардейцев, единственные сумевшие добраться до лодьи, сгрудились за их спинами, в пол голоса обсуждая что-то своё личное. Остальные, кто собирался с ними бежать от князя, все полегли в схватке с гвардией.
— Опоздали! — толстыми, разбитыми в кровь губами, беззвучно шептал Дубина, глядя в даль остановившимся взглядом. — Опоздали! Надо было накануне бежать, а мы всё тянули, и тянули, всё собирали и собирали свои вещи, и никак не умея договориться со своими жёнами.
— А те всё никак не хотели расстаться, кто с самоваром, кто с домом, кто с курями, да поросятами, — тихо и обречённо, ни к кому не обращаясь, говорил сам с собой он. — Вот они и остались все там, в замке, порубленные.
— Из двадцати с лишним гвардейцев, что собрались бежать с нами, до лодьи добралось только восемь, а со мною, все девять, — тихо проговорил Канарейка, глядя перед собой пустым и безжизненным взглядом. — Не более трети.
— Эх, Фрола, Фрола, — тяжело шевельнулся Дубина, глядя остановившимся бездумным взглядом на сходни, брошенные впопыхах капитаном на берегу. — Сгубили тебя те куры. Новых бы купили, ещё лучше. Не хотела ты расставаться со своей Хохлаткой, а рассталась с головой. Вот теперь твоими курями другие пообедают, — вспомнил он бегающего за его петухом какого-то солдата и распростёртую в луже крови среди заполошно кудахтающих кур, свою возлюбленную Фролушку.
— Как же вы вырвались?
Мрачно посмотрев на шепчущего что-то белыми, стянутыми в нитку губами, с безумным, остановившимся взглядом Дубину, сотник повернулся к стоящим за его спиной гвардейцам, догнавшим их уже у самого берега.
— Если бы не он, — замявшийся гвардеец бросил хмурый взгляд на беззвучно что-то шепчущего Дубину, — то мы бы там, во дворе замка все остались. Он нам всегда казался тюфяк тюфяком, а оказалось не боец, а зверь в человеческой шкуре. Сколько он их побил, — гвардеец недоверчиво покрутил головой, — жуть просто. Как косой косил, ну а мы за его спиной шли. Так и прорвались.
— Остальных же погубили бабы. Не захотели разом всё бросить, а наши не смогли разом бросить этих дур.
— Когда завязалась драка, все оказались поодиночке. Но ещё можно было прорваться, если бы всё сразу бросили. Новых гвардейцев, что с границы, было ещё мало, да и были они все какие-то квёлые. Видать, усталые были после долгой гонки.
— Но и тут эти дуры не сразу бросили своё тряпьё. Ещё можно было бы сбежать, покуда новая сотня не подтянулась. Но нас опять повязали бабы, наотрез отказывавшиеся убегать без нажитого имущества. Пока собирали, теперь уж только самое ценное, тут новые гвардейцы и нагрянули. Только те и смогли вырваться, у кого семей в замке не было, да и то лишь благодаря ему, — угрюмый гвардеец кивнул на понурого, безразличного ко всему Дубину.
— Ну что, — раздался за спиной гвардейцев немного напряжённый голос капитана судна, — это, я так понимаю, все?
— Все, — даже не обернувшись, тихо откликнулся сотник, глядя на далёкий уже берег.
Там, на навсегда уже покинутом берегу, загнанные насмерть лошади ещё пытались подняться, но без сил валились обратно наземь не в силах подняться.
— Десять, — тихо, как бы для себя, проговорил сотник, глядя на брошенных, запалённых лошадей. — Будь всё по другому, нам бы они очень не помешали.
