Александр Казанцев - Фаэты (Журнальный вариант)
— Ты человек, пробудивший моего Инко? — спросила Эра, возясь с ботинком и поглядывая снизу вверх на Неона.
— Нет, не я, которого зовут Неон, а мой отец Даль.
— Он был стар, твой отец, когда пробуждал моего Инко? — осторожно спросила Эра, выпрямляясь.
Подошел Иван Петров, застенчиво глядя на прекрасную царевну из давней сказки.
— У него бородка, как у моего Инко в юности, — кивнула в его сторону Эра.
— Это мой сын и первый помощник. Имя его Иван.
— Шумеры звали моего Инко Оанном. Где он? Ты не отвечаешь, как давно твой отец разбудил его?
Неон медлил с ответом, и это намеренное промедление было подготовкой к тому, что должно было обрушиться на Эру.
— Мой отец Даль, первый знаток языка мариан, разбудил твоего Инко еще до моего рождения.
— Но у тебя взрослый сын! — с ужасом произнесла Эра. — Или теперь вырастают быстрее?
— Прежде чем наши «жрецы здоровья» начнут знакомиться с тобой, чтобы оградить тебя от всех невзгод, ты увидишься со своим Инко.
На лице Эры легли решительные морщинки между бровей и по обе стороны губ.
— Я готова ко всему, — раздельно произнесла она.
Неон сделал знак, и я отделился от толпы встречающих Эру в новом тысячелетии и направился в прозрачную камеру.
Я старался держаться прямо, почти отрываясь от магнитных подошв, которыми прищелкивал при каждом шаге.
Туман уже рассеялся, и Эра могла видеть меня.
Все два года, которые Неон после окончания собственного сна готовился к пробуждению Эры, я ни разу не рискнул посмотреть на себя в зеркало. Мне было страшно. Но свою белую бороду я мог видеть и без зеркала. Конечно, ничего не стоило ее отрезать. Но разве в ней только было дело? Я старался все эти годы, живя предстоящей встречей с Эрой, поддерживать в себе бодрость. Никто прилежнее меня не занимался физическими упражнениями, бегом (и даже без дыхания!). Поэтому я выглядел моложе Галактиона и Песцова, но все равно я появился перед Эрой глубоким старцем.
Она неловко стояла на прилипших к полу магнитных подошвах. Увидев статного, как она потом призналась, старика с длинной седой бородой, она в первый момент не могла поверить, что это я. Но потом поняла все, подготовленная к жестокой правде умными словами Неона.
Она бросилась ко мне, прильнув к моей груди, едва доставая мне до подбородка, пряча лицо в моей густой бороде.
Я гладил ее плечи.
— Мы будем вместе, — говорю я. — Считай меня своим отцом в этом мире.
— Ну нет! — восклицает она и поднимает ко мне свое лицо, покрытое первыми в новом мире слезами. — Нет, Инко! Если ты сам в сердце не изменился, ожидая меня, я уж, во всяком случае, не изменилась.
— Лучше бы я умер, — шепчу я.
— Как ты можешь так говорить? Ведь тогда бы мы не были вместе сейчас!
— Но между нами полвека.
— Разве это пропасть тысячелетий? Мы вместе перешагнули через них и, пока живы, будем вместе.
— Вместе! Наконец-то вместе! — шепчу я, вглядываясь во влажные глаза моей воскресшей подруги.
2. ПЕРЕЛИВАНИЕ КРОВИ
Поземка только начиналась. Белая пустыня, недавно разделенная золотистой дорожкой, протянутой к багровому солнцу, теперь вспенилась и кипящим морем ринулась на вездеход.
Но машина уверенно продолжала свой путь по накатанной дороге к «Базе переливания крови», как назывался кочующий по Антарктиде лагерь запуска ледяных ракет.
Вскоре пенный поток скрыл колею. Белые языки, взмывали к тучам, холодным пламенем охватывая вездеход. И он уже будто плыл по белому бурному морю, уровень которого зловеще повышался, наполовину затопив летящим снегом кабину.
Пока пурга разыгрывалась, оба пассажира любовались непривычной стихией. Ведь каждая крупинка здесь была застывшей водой, столь редкой на Марсе.
Скоро в окна уже ничего не стало видно. Вездеход словно опустился на дно бушующего потока. Дикий свист и вой проникали даже сквозь обшивку кузова и леденили кровь.
Но экипаж машины был спокоен. Локаторы позволяли впотьмах двигаться и полярной ночью, и в лютую пургу.
Могучий старец, улыбаясь, смотрел в заснеженные окна. Он бывал здесь не раз. Его молодая спутница невольно прижалась к его плечу. Иногда они обменивались молчаливыми взглядами.
Они все еще не могли наглядеться друг на друга. Со стороны можно было подумать, что это любящие дед и внучка. Но это были муж и жена, соединившиеся в самую страшную бурю на Земле и теперь трагически разделенные по возрасту полувеком.
Старец все внимательнее всматривался в знакомые и, казалось бы, на глазах меняющиеся черты любимого лица. Он старался думать, что счастлив, что скоро они вместе с Эрой полетят на Марс, а сейчас увидят, как взлетают в космос исполинские ледяные глыбы, уносясь на их родную планету, как уже повелось изо дня в день на протяжении пятидесяти лет.
Теория вероятностей, имея дело с большими числами, не может исключить единичных отступлений, аварийных случаев, когда запущенный в космос многомиллионный по счету айсберг из-за отказа двигателей вдруг обрушится обратно на Антарктиду или в океан. За все пятьдесят лет выполнения «галактического» плана Петрова было отмечено только два таких случая.
И вот по стечению обстоятельств третий случай приключился именно тогда, когда вездеход с двумя бесценными для человечества гостями Земли двигался по остаткам ледяного панциря Антарктиды.
Если бы ледяной снаряд размером в многоэтажную башню, как и все остальные, долетел до Марса, то при падении образовал бы там кратер, разбросав сверкающие осколки.
Этого не произошло, и ледяная глыба обрушилась рядом с вездеходом, ударив раздробленным хвостом по кабине.
Механик-водитель и штурман были убиты на месте. Оба пассажира лежали без сознания, обливаясь кровью.
Первой, спустя немалое время, пришла в себя Эра. Она увидела перед собой по-былому рыжую, а не белую бороду Инко, и не поверила глазам. Не мог же он вдруг помолодеть?
Но он не помолодел: его борода была окровавлена.
Эра заставила себя пошевелиться. Оказывается, хоть и оглушенная, она может двигаться.
С ужасом увидела она смятую кабину управления, два изуродованных трупа в ней и зарыдала.
Но тотчас взяла себя в руки. Она была когда-то врачом и умела повиноваться долгу. Людям уже не помочь, но умирающий Инко лежал рядом.
Эра расстегнула на нем одежду, обнажила зияющую рану на шее, нашла в аптечке бинты и умело остановила кровотечение. Страшно было подумать, сколько крови он уже потерял! Лицо его стало землистым, губы ссохлись, грудь судорожно вздымалась.
Как же дать людям знать о несчастье?
Эра с трудом открыла внутреннюю дверь в кабину управления: незнакомая аппаратура, ни конусов, ни сфер, ничего привычного по «Поиску» или глубинным городам. Где же тут приборы электромагнитной связи? Работают ли они?
И Эра в отчаянии стала наугад крутить маленькие цилиндрики ручек. При этом она рассказывала о том ужасе, который произошел. И вдруг догадалась, что все напрасно. Если ее даже и услышат, то ни слова не поймут.
Она стала говорить на языке людей Толлы, на языке инков, даже древних шумеров. И наконец зарыдала, по-женски, горько и безутешно. Всхлипывая, она повторяла уже только марсианские слова.
Но сколько она ни крутила незнакомые ручки, в кабине не раздалось ни звука. Очевидно, никто не услышал одинокого призыва о помощи. И никто не найдет исковерканного вездехода с умирающим марсианином Инко и его беспомощной подругой.
И тогда марсианка, подчиняясь скорее отчаянию, чем здравому расчету, решила двигаться к Базе, таща за собой бесчувственного мужа.
Она смастерила из обломков вездехода подобие саней, никогда в жизни их не видя, использовала полозья, высвободив их из-под вездехода. На эти полозья она положила Инко, закутав его всем, что только могла найти в вездеходе. Потом впряглась в самодельные лямки и потащила сани навстречу морозному ветру.
Колючий снег бил в лицо, слепил глаза. Впрочем, увидеть что-либо и так было невозможно.
Эра стремилась не сбиться с колеи, по которой тянула полозья. Навстречу летело холодное, обжигающее пламя, состоящее из крупинок застывшей влаги. И даже слезы на глазах превращались в льдинки, ресницы смерзлись… Дышать становилось все труднее.
Как сурова, оказывается, прекрасная Земля!
Эра, закусив омертвевшие губы, исступленно двигалась вперед. Вдруг снег разом перестал бить в лицо. Мутная пелена исчезла, словно сдернутый полог. В том месте, где перед бурей виднелось багровое солнце, теперь по небу в нежных красках разливалась оранжевая заря. Морозный воздух остановился и как будто звенел — полярная метель кончилась.
