Елизавета Дворецкая - Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи

Все мысли Эрхины унеслись к Торварду, а Бран онемел. Такого поворота он не ждал и поначалу был потрясен, разочарован и обижен: его единственную стоящую добычу у него отнимают! Отнимают девушку, которая заставляла все войско завидовать ему, а его самого волновала, лишала сна, будоражила ему и кровь, и воображение, как чудесная возлюбленная из Иного Мира. Он уже привык считать ее своей, но вот она улетает из рук, как видение!

Позади звучно хмыкнул Ниамор, довольный, что его сыну будет больше не из-за чего задирать нос. Бран слегка побледнел, но сделал над собой усилие и улыбнулся. Поднести фрии достойный ее подарок – тоже немалая честь. Ее благосклонность стоит удовольствия, которого он лишался… Мало ли красивых молодых рабынь… Нескольких взглядов на Эрхину хватило, чтобы новое увлечение испарилось, а его место вновь заняло привычное преклонение перед фрией, во власти которого он жил уже многие годы.

– Ничего лучше я не смог бы и придумать! – ответил Бран и смело взглянул в глаза Эрхине. – Этот дар достоин тебя, фрия. Все, что есть у нас лучшего, принадлежит тебе!

– Я счастлива порадовать самого доблестного из моих воинов! – снисходительно ответила Эрхина, словно не принимала дар, а сама преподносила его.

Впрочем, для нее это было одно и то же: в любом случае она дарит ему свое расположение, а это – наилучшая награда для кого угодно. Отступая от трона, Бран бросил последний взгляд на Сэлу – все-таки что-то в глубине души отозвалось досадой и болью на эту внезапную потерю.

Эрхина заметила этот взгляд и ощутила укол какого-то неприятного чувства. Любой взгляд мужчины, в ее присутствии брошенный на другую женщину, казался ей украденным у нее. Уж не влюбился ли Бран по дороге! Уж не вообразил ли, что должен жениться на своей пленнице! Вот еще одна причина оставить сестру Торварда у себя! Девушка будет служить ей, а Бран выбросит из головы глупости.

С этого дня Сэла заняла место среди служанок фрии Эрхины. Обязанность у нее поначалу была только одна: утром она надевала на ноги фрии башмаки из тонкой, мягкой цветной кожи и завязывала прошитые золотой нитью ремешки, а вечером снимала их и убирала на ночь в шкатулку, вырезанную из гладкого, шелковистого на ощупь, розоватого дерева, украшенную литыми из бронзы позолоченными пластинками. Шкатулка источала тонкий, сладковатый, едва уловимый запах каких-то далеких стран и сама по себе казалась бы драгоценностью, если бы не стояла на приступке широкого ложа фрии, рядом с которым просто меркла. Подумать только, а они-то, глупые аскефьордские девушки, считали верхом роскоши ту кровать из спального чулана Аскегорда, в которую Торвард приказал врезать бронзовые пластинки, содранные с уладских сундуков! Умоляли Толстую Эду пустить их еще разок взглянуть на чудо! Они просто не знали, что такое настоящая роскошь! Их конунги, случалось, спали на земле у костра, завернувшись в рыбацкий плащ из тюленьей шкуры, и они не подозревали, как надлежит жить потомкам Харабаны Старого! Теперь-то понятно, почему туалы отзывались об убранстве Аскегорда с таким пренебрежением. Все в Доме Четырех Копий казалось Сэле настолько прекрасным и драгоценным, что поначалу ей страшновато было брать в руки эту шкатулку для башмаков, сами башмаки, гребни, кувшины, миски…

Но довольно быстро она привыкла и почти перестала все это замечать. Гораздо больше ее занимала сама Эрхина – женщина, на которой собирался жениться Торвард конунг. Женщина, которая чуть не сделалась их госпожой, преемницей кюны Хёрдис! В мыслях Сэла по-прежнему не отделяла себя от Аскефьорда, и на его будущее смотрела как на свое. В глазах аскефьордских девушек Торвард был так хорош (и вот он-то ничуть не пострадал от сравнения с туальскими героями), что никто не годился ему в пару, и на Эрхину Сэла смотрела с тайным ревнивым чувством – вот ради кого он собирался забыть всех прочих!

Но в мыслях Сэлы эти двое никак не сочетались: ясень и яблоня вроде бы оба деревья, но разве они пара? Казалось бы, оба они знатны, красивы, умны, горды, тверды духом… но почему-то Сэла чувствовала облегчение при мысли, что этому браку никогда не бывать. Торвард открыт и чистосердечен, а Эрхина доказала свое вероломство. Торвард не надменен и запросто беседует с любым рыбаком, обсуждая нехитрые насущные события Аскефьорда, равно интересные обоим, – а Эрхина пребывает мыслями где-то за облаками и на землю взирает со снисходительным презрением. Торвард всегда благодарен за хорошее отношение к себе и приветлив даже с горбатенькой тощей Сигне, дочерью пьяницы и лентяя Бьярни Болтуна. А Эрхина отвергла любовь потомка Одина, не сочтя его ровней. Торвард уверен в себе и никому ничего не стремится доказывать, поэтому жить рядом с ним вполне безопасно. А Эрхина как будто боится, что ее спихнут с трона, и всему свету пытается показать, какая она грозная…

Сама фрия не догадывалась, что новая рабыня смотрит на нее таким острым оценивающим взглядом. Эрхина была добра и приветлива с Сэлой: теперь, когда это не грозило ей никакими искушениями, она находила даже удовольствие в том, чтобы всячески привечать и ободрять ее. Сама себе она казалась очень великодушной, по-доброму обходясь с сестрой человека, который так ее оскорбил! Эрхина щедро наделила невольную гостью платьями, рубашками, украшениями, подарила ей гребень из точь-в-точь такого же мягкого, сладко пахнущего розового дерева, который по стоимости не уступал хорошему коню. Хотя Сэла и прислуживала фрии, самой Сэле прислуживала другая рабыня и в свою очередь снимала башмаки с нее. Не привыкшая к этому дома, Сэла хотела было отказаться, но вовремя вспомнила, что она – дочь конунга, а значит, так надо.

Довольно часто фрия, сидя перед сном у себя в спальне, удостаивала Сэлу беседой. Вглядываясь в ее лицо, Эрхина словно бы искала в нем сходство с лицом Торварда конунга, но, конечно, не находила. И непонятно было, радует ее это или огорчает.

– У тебя и у Торварда конунга, должно быть, разные матери? – как-то спросила она. Разговоры о Торварде доставляли ей тайное, опасное наслаждение, которое она искусно прятала под покрывалом небрежного любопытства.

– Это верно! – с готовностью ответила Сэла, поскольку это было чистой правдой. – Его мать – кюна Хёрдис, а моя – Хильдирид дочь Арнвида. Арнвид Сосновая Игла был ярлом Торбранда конунга и со славой погиб в битве в Пёстрой долине, это на Квиттинге. А кюна Хёрдис до замужества была всего-навсего дочерью одного квиттингского хёвдинга и рабыни. Так что по матери я гораздо знатнее его!

И это тоже была чистая правда.

– Вот как! – Эрхина даже засмеялась. – Выходит, бабкой Торварда конунга была рабыня?