Ник Перумов - Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 1

В низком сводчатом подвале было до невозможности дымно. Жгли ароматный вереск; бросали в огонь пахучий тимьян; дорогой кореандр; корни тайных трав, что растут лишь в пределах Бросовых земель; сочащиеся драгоценной вязкой смолой чурбачки Дерева Слёз; широкие золотистые листья многосмертника; и ещё многое, многое иное.

Жаровни, курильницы, просто железные горшки с углями – в ход пошло всё, способное держать в себе огонь. Кое-где костры развели прямо на полу. Громадный же камин в дальней стене был, как ни странно, наглухо заложен грубым бутовым камнем. Кладка выглядела совсем свежей, точно мастеровые только что закончили работу. В дыму едва можно было продохнуть, да и то, если пригнуться к самому полу.

Привязанный к деревянной, увитой словно бы в насмешку миртом, решётке человек корчился в жестоком кашле. Решётку подняли высоко, чуть ли не к самому потолку, в самый густой дым. Шестеро в серых плащах с низко надвинутыми капюшонами стояли по обе стороны решётки; стояли, молча наблюдая за мучениями несчастного. Они не задавали никаких вопросов; лишь время от времени кто-то из них молча подавал знак слугам, что трудились возле жаровен, и отмечал пером на вощёной дощечке, что полетело в пламя на сей раз.

– Почему... ах-х-х-х... – отплёвывался и харкал человек, стальные браслеты на запястьях и лодыжках глубоко впивались в плоть, – почему вы ничего не спрашиваете? Ах-х-х-х... Почему?

В некотором отдалении от пытаемого на низенькой складной скамеечке сидел немолодой уже человек, почти старик, невеликого росточка, в заляпанном осенней грязью, латаном-перелатаном коричнево-серо-чёрно-буром плаще. Служка держал на серебряном подносе простую глиняную кружку с пенящимся пивом.

Со светлым мельинским пивом собственной Тощего Хэма пивоварни.

– Докладають, особливо от смеси кореандра с можжевельником корчит вражину, значить, – осклабившись, сообщил второй служка, что стоял на коленях одесную старца.

Тот кивнул, опрятно отхлебнув из кружки.

– Пусть ещё весеннюю хвою попробуют. Говорят, еще лучше действует.

– Ин момент! – выпалил служка справа. Напрягся, приложил большие пальцы к вискам и что-то быстро пробормотал.

– Почему... вы... не... спрашиваете?.. – донёсся отчаянный хрип с решётки. – А! О! Х-х-р-р-р... За меня дадут... ах-х-х-х... дадут выкуп! Уберите... дым!..

– Не ндравится, значить, вражине дымок-то наш, – ещё шире ухмыльнулся слуга-бормотун, выставляя на обозрение гнилые пеньки зубов.

– Не нравится, – эхом отозвался старик. – Ну, что, бросили хвою?

– Бросили-с, – тотчас доложился слухач.

– А-ах!! Оставьте! Оставьте-е-е! – завыл пытаемый.

– Проследить, чтоб до полного обалдения дошёл, – распорядился старик.

– Мрха-а-а... чего... чего нужно?

– Ещё не дошёл, – меланхолично заключил старик. – Фихте! Передай, чтобы, значить, ещё хвои добавили. И каркуна мокрого. Пусть поторопятся – мне он поплывшим нужен, этот хмурик.

– Почему... не спрашиваете?!. – в последний раз отчаянно выхрипел пленник, и голова его наконец запрокинулась. Некоторое время выждав, старик распорядился:

– Пусть его Ланцетник посмотрит. А то знаю я этих чародейников. Им притвориться, что тебе на стенку пописать.

Ланцетник оказался худющим и неимоверно длинным субъектом с редкой седой бородёнкой, облачённый почему-то в новенькую кирасу, всю исчерченную руническими надписями. Хрящеватые пальцы с жёлтыми ногтями осторожно отогнули веко впавшего в беспамятство пленника. Ланцетник что-то забормотал, выудил из сумки нечто вроде мышиной лапки и принялся водить ей по глазному яблоку схваченного. Тот не шевелился.

– Всо в пора-адке, экселенц, – скрипуче доложил он.

– Отвязывайте, – старик махнул рукой.

– Куда прикажете, ваше патриаршество? – осторожно осведомился служка Фихте.

– Как это – «куда»? В пыточную, конечно! Теперь он у меня всё скажет... Ланцетник! Приготовься, твой выход...

– Ваше патриаршество...

– Что, Фихте, уже штаны мокрые? – усмехнулся старик. – Семицветья испугался? Притихни, шкат, мы сейчас всю их камарилью можем за яйца взять. И серпом замахнуться. Понял?

– Никак нет!

– Ну и правильно. Потому что здесь только я всё понимать и должен, – и, довольный собственной шуткой, Патриарх Хеон расхохотался.

Агата осталась одна. В роскошно разубранном покое на самой верхотуре. В круглой просторной комнате с высокими стрельчатыми окнами, украшенными цветными витражами. Темы витражей были самые что ни на есть мирные – алые цветы в зелёной траве; однако, приглядевшись, Агата невольно содрогнулась – венчики были пастями, лепестки – челюстями; меж их чудовищными краями Дану увидела безжалостно перемалываемые человеческие фигурки. Тонкие издалека струйки крови, выложенные мельчайшей рубиновой крошкой, изображали, наверное, целые водопады, струящиеся вниз.

Пол был покрыт роскошным, пушистым ковром – ни пылинки, ни соринки. На алом фоне вились жёлтые драконы, гонялись друг за другом, вонзая клыки в плоть врага; в самой середине пламенел знакомый уже герб Ордена Арк, вышитый нитями из авальонна.

Левая половина комнаты, обращённая окнами на юг, казалась жилой. Неубранная широкая кровать под вычурным балдахином – кисти золотого шитья свисают до самого пола, резные столбы-балясины покрыты карикатурными василисками. На кровати – целый ворох подушек и два скомканных одеяла. По сторонам от кровати имелись: письменный стол, на котором можно было танцевать, пара потемневших от времени жестких деревянных кресел, с изрядно протертой обивкой (наверное, они были дороги владельцу как память). Между окнами – книжные полки; как ни странно, книг оказалось не так много. На письменном столе лежала открытая рукопись – разворот заполнен до половины быстрым, академически чётким почерком. Судя по всему, здешний хозяин предпочитал писать собственноручно, не доверяя помощникам-заклятьям.

Другая половина покоя являла собой лабораторию. И Агата немало удивилась, заметив на громадном лабораторном столе, крытом полированной мраморной плитой, целые груды давным-давно вышедших из употребления у серьёзных магов сушёных лап и крыльев летучих мышей, крысиных хвостов, бесформенных веточек, сохраняющих, несмотря ни на что, аромат только что срезанных, каких-то кристаллов, бутылей с непонятными эликсирами – всё это по соседству с муфельной печкой, жаровнями, спиртовками, горелками, колбами, змеевиками, стеклянными холодильниками, весами и всем прочим. Полки над столом были уставлены банками с белыми, коричневыми, жёлтыми, алыми и даже чёрными порошками. Иные банки были и вовсе непрозрачны. Над самим столом разинула огромную пасть кованная из жести воронка. Труба уходила куда-то в потолок – не иначе, как на крышу. Шкафы на лабораторной половине заполняла чистая посуда, еще какие-то коробки и банки – словом, это походило на обиталище преуспевающего алхимика, но никак не могущественнейшего волшебника, коему все эти лягушачьи ребра и рыбьи хвосты давным-давно полагалось выбросить на помойку, ибо всё колдовство такого уровня давно уже творится одной лишь мыслью.