Дэн Абнетт - Лучшее из "Молот и Болтер"
Круз прикрыл за собой дверь и отошел в сторону. Потянувшись за плечо, он взялся за рукоять меча. Клинок вышел из ножен с тихим стальным шелестом. Выкованный лучшими военными кузнецами Малкадора Сигиллита, Регента Терры, обоюдоострый меч был размером с обычного человека. На его покрытой серебром поверхности были выгравированы кричащие лица, обвитые змеями и рыдающие кровавыми слезами. Имя меча было Тисифона в память о древней богине мести. Круз опустил оружие острием вниз, его руки сжали рукоять на уровне лица.
Восс взглянул на облаченного в доспехи Рогала Дорна и кивнул.
— Я готов, — сказал он, после чего встал, пригладил одежду на костлявом теле и прошелся рукой по седым волосам. Он посмотрел на Круза. — Ты дождался своего часа, серый страж? Этот меч давно ждет меня.
— Нет, — раздался голос Дорна. — Я буду твоим палачом.
Примарх повернулся к Крузу и протянул руку.
— Меч, Йактон Круз.
Круз вгляделся в лицо примарха. В глазах Дорна читалась боль, непереносимая боль, которая на миг мелькнула сквозь трещину в возведенных Дорном внутри себя стенах из камня и железа.
Круз склонил голову, чтобы не встречаться взглядом с Дорном и протянул ему меч рукоятью вперед. Примарх взял оружие одной рукой, словно оно было невесомым. Рогал Дорн выставил клинок между собой и Соломоном Воссом. Силовое поле меча активировалось с треском заключенных молний. Полыхание лезвия озаряло лица человека и примарха смертельно-белым цветом и скрывало их в тени.
— Удачи, старый друг, — попрощался Соломон Восс и смело встретил удар меча.
Какое-то время Дорн просто стоял, у его ног собиралась кровь, в камере царила тишина. Затем он подошел к столу, где аккуратной стопкой лежал пергамент. Примарх щелкнул переключателем, и поле, окутывающее лезвие, исчезло. Медленно, будто прикасаясь к ядовитой змее, Дорн острием перевернул страницу. Он пробежался взглядом по первой строчке. «Я видел будущее, и оно мертво».
Выронив меч из рук, Дорн пошел к двери камеры. Уже открыв ее, он оглянулся на Круза и указал на пергамент и тело на полу.
— Сжечь, — приказал Рогал Дорн. — Сжечь все.
Крис Райт
ПЛОТЬ
Пятьдесят лет назад они забрали мою левую руку.
Я видел это, оставаясь в сознании, хотя смесь стимов и болеутоляющих сделала меня апатичным. Я смотрел, как ножи взрезают кожу, проходят через мышцы и сухожилия.
С костями у них возникли проблемы. К тому времени я уже был полностью изменен, и оссмодула сделала мой скелет твердым, словно пласталь. Им пришлось использовать циркулярную пилу со сверкающими лезвиями, чтобы разрезать лучевую и локтевую кости. До сих пор слышу тот истошный визг.
Но они просто следовали установленному порядку. В самом деле, они ведь намного дальше прошли по пути. Мне следовало даже извлечь что-нибудь для себя из того, как они действовали тогда.
Я ни разу не закричал во время операции. Мне сказали, что это удавалось не всем.
На привыкание к механической руке ушло три недели. Плоть оставалась раздраженной гораздо дольше, вздувшаяся полоса красноты обступала металл имплантата.
Порой, проснувшись, я смотрел на это чужеродное тело, выступающее из распухшей культи моей левой руки. Шевелил железными пальцами, наблюдая, как микро-поршни и узлы балансировки аккуратно скользят мимо друг друга. Механизм выглядел хрупким, но я знал, что он сильнее моей настоящей руки.
Сильнее и лучше. Морвокс провел со мной много времени, объясняя все преимущества механизма. Говорил он при этом о прагматичности и выросших показателях эффективности. Но даже тогда я понимал, что под этим скрывается нечто большее.
Дело было в эстетике. В красоте формы. Мы изменяли себя, подчиняясь велениям вкуса.
Вы ошибаетесь, видя сожаление в этих словах. Я не жалею ни о чем, сотворенном со мной, поскольку не имею на то причин.
Моя железная рука функционирует полноценно. Она служит, как служу и я. Она — инструмент, как и я. Нет чести превыше этой.
Но моя старая плоть, часть меня, принесенная в жертву на том обряде в кузнях, за которым следили их машинные лица — я не забываю её.
Однажды это случится. Как и Морвокс, я не буду помнить ни о чем, кроме эстетического императива.
Однажды. Но сейчас я по-прежнему чувствую свою левую руку.
I
Из Талекса в Майорис, дальше к осевым шахтам и турболазам. Уровни мелькают мимо, все беспросветно черные, измазанные в грязи. Выход со станции Лирис, вокруг стало почище. Затем до Экклезиаст-Кордекс, на грав-канатах, контролируемых серорубашечниками и прямиком в квартал Администратума. Мимо лужаек настоящей травы, что зеленеет тут под голо-лампами, и опять вверх, через Секурум и в Эксцельсион с его куполами из оргстекла.
Вот там-то всё блестит. Сияющий кафель, окна от пола до потолка, будто и нет вовсе остального улья, спрессованных кубических километров человечества, выживающего в закутках между кузнями и мануфакториумами, среди грязи и нищеты.
Здесь, на самом верху, где верхушки шпилей улья Горгон пронзают тяжкое оранжевое месиво неба, ты чувствуешь себя так, словно тебе больше никогда в жизни не понадобится кожечистка по самые гланды. Тебе кажется, что всё на Хелаже-5 такое чистое и гладкое, прямо как совесть святой Целестины.
Но Раиф Хамед, кое-что повидавший в жизни, так не думал. Он поднимался к губернатору Тральмо, все ещё одетый в полевую форму дженумария, неся на себе запахи случившегося в 45/331/аХ и ароматы, прицепившиеся по пути наверх. Лазган, свободно висевший на охватывающей талию перевязи, стучал о его правое бедро и нуждался в перезарядке. Раифу она бы тоже не помешала. Они оба выплеснули всю свою энергию на ублюдков, что никак не хотели кончаться.
Двое серорубашечников, стоявших у дверей, заметили Раифа и щелкнули каблуками.
— Джен! — произнесли они не совсем синхронно и отсалютовали знаком аквилы.
— Она там? — спросил Хамед, уже входя в покои губернатора.
— «Она» здесь, — донесся голос изнутри, — и закрой за собой двери.
Хамед так и сделал. Войдя, он оказался в округлом зале с полом из серого и розового мрамора. Частые ложные окна в стенах выходили на фальшивые луга под ненастоящим небом. В одном из промежутков возвышалась с мрачным и благочестивым видом статуя Сангвиния-Искупителя, вырезанная из костяного камня.
Напротив дверей стоял губернаторский стол, но за изогнутой столешницей никого не было. Возле одного из краев кто-то поставил рядом три низких диванчика, и ближний к Раифу занимала сама планетарный губернатор Анатова Тральмо, с лицом, стянутым десятилетиями омолаживающих процедур, и волосами, блестящими от масел. Рядом с ней сидел Эрид, астропат-майорис, смотрящий в пространство своими мутными бельмами.
— Как там дела? — спросила Тральмо, стоило Хамеду рухнуть на последний диванчик. Губернатор чуть поморщилась, заметив, что он испачкал грязной формой сливочно-белую обивку.
— Ужасно, — ответил Раиф, не обращая на это внимания. — Ужасно до безумия. Даже не просите рассказать, чего я сегодня насмотрелся. Все равно описать не сумею.
Губернатор сочувственно кивнула.
— Тогда, надеюсь, тебе понравятся мои новости. Эрид?
— Получен ответ, — сообщил астропат, обратив на Хамеда свой жуткий взгляд слепца. — Пришел два цикла назад, расшифрован и заверен только что.
Уставшее лицо Раифа оживилось. Он уже начинал сомневаться, что кому-то вообще есть до них дело.
— О, Трон, наконец-то, — произнес Хамед, не скрывая облегчения. Времена для показной решимости давно прошли. — Какой полк?
— Это не сигнал от Гвардии, дженумарий.
— А чей же? Кто ответил?
Вместо ответа Эрид протянул ему инфопланшет, содержащий резюме принятого сообщения, расписанное в многословном хелажском письменном диалекте.
Хамед пробежал строчки текста, и его мышцы напряглись. Он прочел сообщение вновь, просто для уверенности, и понял, что сжимает планшет чуть сильнее, чем нужно.
Будь он хоть капельку менее уставшим, то смог бы скрыть реакцию. А так, подняв глаза, Раиф понял, что все мысли по поводу сообщения написаны у него на лице. Сам он впервые заметил, с каким напряжением смотрела на планшет губернатор Тральмо.
Она всегда нравилась Хамеду. Сильная женщина, Анатова никогда не паниковала по пустякам и отлично вела себя в сложные времена.
Сейчас она выглядела так, словно вот-вот наблюет на белый диванчик.
— Сколько времени у нас есть? — спросил Хамед, понимая, что внезапно охрип.
— Меньше стандартного терранского цикла, — ответила Тральмо. — Я хочу, чтобы ты их встретил, Раиф. Пусть все остается в зоне ответственности военных, понимаешь?
