Елизавета Дворецкая - Перстень альвов. Книга 1: Кубок в источнике
Бергвид пытливо смотрел на нее. При первом взгляде хозяйская дочь не показалась ему особенно красивой – лицо бледное, лоб высокий, а подбородка почти нет, какое-то невнятное лицо. Он даже был разочарован, после рассказов Бьёрна ожидая увидеть красавицу. Но едва он встретился с ней взглядом, ее глаза поразили его – их темный, глубокий, страстно блестящий взор пронзил его и согрел, и уже все лицо, освещенное этими глазами, казалось прекрасным. Никогда в жизни Бергвиду не приходилось видеть такой необычной женщины. Алый цвет ее рубахи, пышное облако темных волос, сияющие глаза создавали впечатление чего-то небесного, напоминали о валькириях.
– Я рад, что ты приветствуешь меня в твоем доме, Эйра дочь Асольва, – сказал Бергвид, сам не заметив, что говорит то, что должна была сказать она. – Я много слышал о тебе…
– И я много слышала о тебе, конунг, – тихо, едва владея голосом, ответила Эйра. – Я так ждала… Так хотела тебя увидеть… Поверь мне… Никакие дары не могли бы больше порадовать меня…
Она подняла руку с перстнем и прижала ее к груди; ей хотелось высказать ему весь тот восторг, который в ней зажег его подарок, выплеснуть все то море чувств, что бурлило в ней, но слов не находилось и дыхания не хватало.
Бергвид сначала удивился, но потом узнал кольцо, снятое с тела убитого слэтта, и вспомнил, что послал его ей через Бьёрна вместе с другими вещами из добычи.
– Я рад, что тебе понравился мой дар, – сказал он. – Я всегда рад дать моим друзьям доказательства дружбы.
Эйра смотрела на него все тем же обожающим взором: эти простые слова казались ей вершиной благородства, щедрости, доблести. И она видела в них признание, что он угадал ее чувства к нему и ценит их. Он знает, что она предана ему всей душой. Какое счастье!
Наконец все снова уселись, разговор продолжился. Эйра ловила ухом имена Бергвидовых ярлов, приехавших с ним: Стейнрад Жеребенок, Асгрим Барсук, Грют Драчун, Ульв Дубина, но не понимала, что они означают. Ярлы много рассказывали, превознося доблесть Бергвида конунга, и она слышала только то, что имело к нему отношение, в чертах его лица читая подтверждение каждого слова. Самих говоривших она не замечала. Грют Драчун, молодой, довольно красивый, дерзкий по виду парень, с такой огромной серебряной гривной на шее, что она могла быть похищена только с идола из святилища, старался обратить на себя ее внимание, но к этому имелось только одно средство – назвать имя Бергвида конунга.
Сам Бергвид говорил мало, но все, что он говорил, казалось Эйре умным, благородным и исполненным какого-то тайного смысла, который обязательно нужно разгадать. Она не сводила с него глаз, упиваясь каждой чертой его лица и видя в нем благородство и мужество всех героев древности. Мать шепотом подсказала ей, что нужно бы поднести кубок и ему, и его ярлам; Эйра поднялась, но шла по гриднице так осторожно, точно под ногами ее была не сухая, утоптанная поколениями предков земля, а скользкий неровный лед. Она боялась расплескать кубок; руки ее дрожали, соприкоснувшись с руками Бергвида, и его руки казались ей горячими, как огонь.
– Вигмар Лисица предал меня и всех квиттов, когда обручил свою дочь с этим мерзавцем Хельги сыном Хеймира! – говорил Бергвид, сжимая кулак, и сердце Эйры переполнялось негодованием против людей, которых он считал недостойными.
Ей не казалось странным, что Вигмар Лисица, который столько лет был им, в общем-то, добрым соседом, хотя не упускал случая показать свое превосходство, оказался таким низким человеком. Странно, что она не понимала этого раньше, хотя про обручение Альдоны с Хельги ярлом знала давным-давно! Но конечно, так и есть, – это обручение и не могло быть ничем иным, кроме как предательством. Она, глупая женщина, не понимала этого, а он, конунг, понял сразу.
– Вигмар Лисица хочет сам править на Золотом озере, как конунг! – говорил Бергвид, и Эйра кивала, показывая, что она во всем согласна с его словами. – Он самовлюблен, заносчив, дерзок! Он никого не уважает, кроме себя, только за собой одним признает права на власть! Какие права на власть могут быть у выскочки, у безродного бродяги! Он жаден, он думает только о себе! Он не думает обо всех квиттах! Он заботится только о собственной славе, о собственном богатстве! Потому он не хочет признавать власти законного конунга квиттов. Но я не позволю ему! Этого брака не будет!
– А в придачу он еще принял у себя твою жену… или, лучше сказать, твою бывшую жену, – добавил Асольв. – Ты ведь знаешь, что фру Хильдвина уехала к нему и объявила о разводе с тобой?
Бергвид удивился, в лице его промелькнула яркая досада: он не терпел, чтобы решали за него, даже если само решение его устраивало. Эйра с мгновенной болью в сердце вглядывалась, не огорчило ли его это известие. Но его лицо тут же приняло небрежно-презрительное выражение: пусть никто не думает, что та коварная женщина имеет власть хоть как-то его задеть!
– Я рад, что она избавила меня от забот! – сказал он. – Она может отправляться хоть к Вигмару Лисице, хоть к Фенриру Волку, и пусть не боится, что я потребую ее назад! Там, у Вигмара, ей самое место! Два локтя от одного полотна!
Он посмотрел на Эйру, и ее облило чувство счастья: в этих словах отречения от прошлого, в этом взгляде, искавшем понимания, она увидела прямой призыв разделить его будущую судьбу, занять освободившееся место.
Ничего особенного не было сказано, но Эйре мерещилась между ними какая-то важная связь. Она раньше обычного ушла в девичью: ей требовалось время и покой, чтобы волнение взбудораженной души хоть чуть-чуть улеглось. Все потоки сил души и тела в ней перемешались, взбаламутились; почти не прикасаясь к ней, Бергвид как бы взломал двери ее души и заставил все внутреннее здание перестраиваться, приспосабливаться к нему. Ночью Эйра спала плохо и беспокойно; ей мерещилось, что он рядом, его темные глубокие глаза не отпускали ее взгляд, его низкий, хрипловатый, страстно взволнованный голос, какого она еще не слышала наяву, что-то шептал ей неразборчиво в самые уши. Проснулась она с чувством беспокойного нетерпения: хотелось скорее увидеть его снова, чтобы душа могла продолжить трудную работу приспособления к чужой душе и скорее довести до конца.
Ей пришлось подождать: гости, утомленные долгой дорогой, еще спали. Когда Бергвид вышел, лицо его казалось бледным, черты обострились, глаза смотрели устало, и сердце Эйры переворачивалось от нежности и сострадания. Она отдала бы свою жизнь, чтобы помочь ему.
Несколько дней прошло так же: Бергвид был вял по утрам и воодушевлялся к вечеру, они с Асольвом вели бесконечные разговоры о низости слэттенландских конунгов и Вигмара Лисицы, Эйра слушала и сострадала ему, вынужденному все время думать о своих врагах. Однажды он заговорил о своей матери, показал ее зеленые стеклянные бусы, которые носил на шее в память о ней – ему привезли их вместе с известием о ее смерти. Душа Эйры трепетала; само имя его матери, женщины, давшей ему жизнь, казалось ей священным, как имя богини. Далла – «красавица». И уже невольно рождались мысли, что если у нее когда-нибудь будет дочь, то она непременно назовет ее Даллой: и в память этой женщины, и просто потому, что лучше этого имени нет.
Каждый, кто знал Бергвида сына Стюрмира, удивился бы, увидев его в эти дни в усадьбе Кремнистый Склон. Хильдвина дочь Халльбранда, пожалуй, не узнала бы своего упрямого, самодовольного, обидчивого и безжалостного мужа. Никогда в своей жизни он не был так спокоен, сдержан, разумен и учтив, как в эти светлые дни уходящего лета. Возможно, уже очень давно ему не случалось бывать среди достойных людей, так хорошо к нему относившихся; здесь ему верили и почитали его, и не приходилось снова и снова доказывать свое превосходство, защищать и утверждать свое болезненное, отчаянно страдающее самолюбие. Эти люди считали его тем, кем он всю жизнь стремился быть, – конунгом, великим героем, мстителем за обиды своего племени. И в нем ожили все те качества, присущие герою, которым раньше жестокая борьба самоутверждения не давала развернуться: он невольно стал благороднее в мыслях, сдержаннее в словах, он мог презирать Хельги ярла и Вигмара Лисицу, смотреть на них свысока, и оттого его ненависть к ним ослабла. Сам будучи сыном рабыни, Асольв старательно избегал малейших намеков на рабство, и Бергвид мог быть уверен, что в этом доме даже мимоходом не заденут его незаживающую душевную рану. Здесь в нем видели сына Стюрмира конунга; покладистый Асольв давно уже простил Стюрмиру конунгу убийство своего отца Фрейвида Огниво и видел в нем великого правителя, которого сломила жестокая судьба и смерть которого стала гибелью державы квиттов. А Бергвид был его сыном, наследником всех его прав, надеждой на возрождение племени. Здесь на все смотрели почти глазами самого Бергвида; с этими людьми он отдыхал душой и потому считал их самыми добрыми из всех, кого ему только случалось встречать. И Эйра, глядевшая на него все тем же страстно-восторженным взором, что и в час первой встречи, казалась ему самой умной, доброй, благородной и прекрасной женщиной в мире. Женщиной, в которой судьба наконец-то послала ему то, чего он заслуживает.
