А. Захарченко - Пираты Гора
— Хорошо, — ответил он и вытащил меч. Мидис, рыдая, бросилась между нами на колени.
— Нет! — причитала она. — Убейте лучше Мидис!
— Я убью тебя прямо у нее на глазах, — бросил я Табу. — А потом подвергну ее пыткам.
— Да, да, убейте Мидис, — рыдала она. — Только дайте ему уйти! Пусть он уйдет!
— Но почему, почему ты это сделала? — закричал я. — Почему?
— Я люблю его, — рыдая, пробормотала она. — Люблю!
Я расхохотался.
— Ты любишь? Ты не можешь любить, — бросил я ей. — Ты ведь Мидис — маленькая, ничтожная, эгоистичная, тщеславная дрянь! Ты не можешь любить никого, кроме себя!
— Я люблю его, — прошептала она. — Люблю.
— А меня ты не любишь? — спросил я.
— Нет, — покачала она головой. — Не люблю.
— Но ведь я дал тебе так много… всего, — я чувствовал, как слезы подступают у меня к глазам. — И разве я не дал тебе самое большое удовольствие?
— Да, — ответила она. — Вы дали мне очень многое.
— А удовольствие? — допытывался я. — Разве ты не получила наивысшего наслаждения?
— Да, — ответила она, — получила.
— Тогда почему? — закричала я.
— Я не люблю вас, — ответила она.
— Нет, ты любишь! — кричал я. — Любишь!
— Нет, — сказала она, — не люблю. И никогда не любила.
Слезы покатились у меня по щекам. Я снова спрятал меч в ножны.
— Забирай ее, — сказал я Табу. — Она твоя.
— Я люблю ее, — сказал он.
— Забирай ее! взорвался я. — И чтоб я тебя больше не видел! Убирайтесь отсюда!
— Мидис, — хрипло пробормотал Таб.
Она бросилась к нему, и он обнял ее за плечи. Так он и оставил мою комнату: обнимая девушку и продолжая сжимать в руке забытый, все еще обнаженный меч.
Я принялся бродить из угла в угол. Затем устало опустился на каменное ложе, устеленное шкурами, и стиснул голову руками.
Сколько я так просидел — не знаю.
Внезапно мое внимание привлек донесшийся с порога комнаты легкий шорох.
Я поднял голову.
В дверях стояла Телима.
Я удивленно посмотрел на нее.
— Ты пришла натирать полы в комнате? — недовольно спросил я.
Она улыбнулась.
— Это было сделано раньше, — ответила она, — чтобы вечером я смогла прислуживать на празднестве.
Мидис больше не принадлежит мне. Она предпочла мне другого. Я потерял ее. Я навсегда потерял ее.
— Мидис, — повторял я, не в силах остановиться. — Мидис!
Затем, несколько успокоившись, я встал на ноги и, вытерев лицо краем туники, долго стоял, борясь со сжимающими горло спазмами, уперев невидящий взгляд в стену. Бесцельно походив по комнате, я опустился на покрывающие каменное ложе шкуры и низко опустил голову.
— Это очень тяжело — любить и не быть любимым, — пробормотал я, обращаясь к Телиме.
— Я знаю, — прошептала она. Я задумчиво посмотрел на нее. Ее волосы были аккуратно расчесаны.
— Ты причесана, — заметил я. Она улыбнулась.
— Одна из кухонных работниц, — ответила она, — нашла сломанный гребень, брошенный Улой.
— И она разрешила тебе его взять, — заметил я.
— Мне пришлось выполнить за нее много работы, — сказала Телима, — чтобы она позволила мне в одну из ночей, которую я сама выберу, воспользоваться им.
— Возможно, эта новая девчонка, — сказал я, — чтобы понравиться этому мальчишке, Фишу, тоже когда-нибудь пожелает им воспользоваться.
Телима улыбнулась.
— Тогда ей тоже придется много работать за ту девушку, — ответила она. Я рассмеялся.
— Иди сюда, — позвал я ее. Она послушно подошла и снова стала передо мной на колени. Я прикоснулся ладонями к ее лицу.
— И это моя гордая Телима, моя прежняя хозяйка, — сказал я, глядя на нее, босую, стоящую передо мной на коленях, в измятой, заляпанной жирными пятнами тунике посудомойки, со стягивающим ей горло стальным рабским ошейником.
— Да, мой убар, — прошептала окр,
— Хозяин, — строго поправил я ее,
— Хозяин, — послушно повторила она. Я стащил с ее руки золотой браслет и внимательно оглядел его.
— И как ты посмела, рабыня, — спросил я, — носить его в моем присутствии?
Она удивленно посмотрела на меня.
— Я хотела сделать тебе приятное, — прошептала она.
Я отшвырнул браслет в сторону.
— Кухонная рабыня, — сказал я. Она низко опустила голову; из глаз у нее закапали слезы. — Ты рассчитываешь добиться моего расположения, — заметил я, — явившись сюда в такую минуту. Она подняла на меня глаза,
— Нет, — покачала она головой.
— Но твой трюк не удался.
Она снова покачала головой.
Я взял ее за ошейник, вынуждая ee смотреть прямо мне в глаза.
— Ты достойна своего ошейника, — продолжал я выговаривать ей.
Ее глаза вспыхнули; в них появилось что-то от прежней Телимы.
— На тебе тоже ошейник! — ответила она.
Я сорвал висевшую у меня на шее широкою алую ленту c золотой медалью, на лицевой стороне которой с раздутыми парусами бежал по волнам отчеканенный корабль, и отшвырнул ее в угол комнаты.
— Ты — дерзкая рабыня! — сказал я. Она не ответила.
— Ты явилась сюда, чтобы еще больше помучить меня!
— Нет, нет! — воскликнула она.
Я поднялся на ноги и толкнул ее на холодный пол.
— Ты хочешь занять место первой девушки! — закричал я.
Она медленно поднялась, продолжая смотреть себе под ноги.
— Нет, — тихо произнесла она, — не для того я пришла сюда в эту ночь.
— Хочешь стать первой девушкой! — кричал я. — Хочешь, я знаю!
Внезапно она подняла на меня горящие злобой глаза.
— Да! — крикнула она. — Хочу! Я хочу стать первой девушкой в этом доме!
Я расхохотался, услышав от нее самой это признание собственной вины.
— Ты, рабыня-посудомойка! Стать первой! — смеялся я. — Я сейчас же отправлю тебя на кухню, где тебя хорошенько угостят плетьми!
Она смотрела на меня со слезами на глазах.
— А кто будет первой девушкой? — спросила она.
— Сандра, конечно, — ответил я.
— Она очень красива, — согласилась Телима.
— Может быть, ты видела ее танец? — поинтересовался я.
— Да, — ответила Телима, — она очень, очень красивая.
— Ты умеешь так танцевать? — спросил я.
— Нет, — жалобно улыбнулась она.
— Сандра, кажется, действительно старается во всем мне угодить, — заметил я. — Она хочет мне понравиться.
Телима заглянула мне в лицо.
— Я тоже стараюсь тебе понравиться, — прошептала она.
Я рассмеялся над ней, над гордой Телимой, подвергающей себя таким унижениям.
— Ты прекрасно научилась пользоваться всеми хитрыми уловками рабыни, — заметил я. Она уронила голову на грудь.
— Неужели на кухне тебе так не нравится? — продолжал я издеваться.
Сквозь пелену слез на глазах она обожгла меня гневным взглядом.
Я отвернулся.
— Можешь возвращаться на кухню, — бросил я ей.
Через секунду я почувствовал, что она собирается уходить.
— Подожди! — окликнул я ее, и она, остановившись у самой двери, обернулась.
И тут у меня вырвались слова, пришедшие, казалось, откуда-то из самых глубин моего сердца, из тех глубин, о существовании которых я даже не подозревал. Ни разу с тех пор, когда я стоял перед Хо-Хаком на ренсовом острове связанный, на коленях, подобные столь мучительные слова не всплывали в моем сознании.
— Я так несчастен, — сказал я. — И так одинок.
У нее снова потекли слезы по щекам.
— Я тоже одинока, — прошептала она.
Мы медленно, словно невольно, подошли друг к другу и протянули руки. Наши ладони соприкоснулись. И тут слова, вместе со слезами, потекли сами собой, и мы заговорили разом, перебивая один другого.
— Я люблю тебя, — пробормотал я.
— И я люблю тебя, мой убар, — воскликнула она. — Я так давно тебя люблю!
Глава шестнадцатая. ТЕМНОЙ НОЧЬЮ В ПОРТ-КАРЕ
Я держал в руках милое, любящее существо без стягивающего ее горло ошейника.
— Убар мой, — прошептала Тешима.
— Хозяин, — поправил я ее.
Она укоризненно отшатнулась от меня.
— Неужели тебе не хотелось бы быть моим убаром, а не хозяином?
— Хотелось бы, — ответил я, глядя ей в лицо.
— Ты и тот и другой сразу, — сказала она, снова осыпая меня поцелуями.
— Убара моя, — бормотал я.
— Да, — шептала она, — я твоя убара и твоя рабыня.
— Но ошейника на тебе, кстати, нет, — заметил я.
— Это хозяин снял его, чтобы ему удобнее было покрывать поцелуями мою шею.
Я кивнул, соглашаясь, и крепко прижал ее к себе. Она вскрикнула.
— Что-то не так?
— Все в порядке, — рассмеялась она.
Я провел рукой у неe по спине и ощутил под ладонью покрытые корочкой следы от плети кухoнного мастера.
— Несколько часов назад я доставила неудовольствие своему хозяину, — напомнила она, — и меня наказали плетьми.
