Ник Перумов - Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 2

Фесс невольно дёрнулся следом – и почувствовал холод стали возле самого горла. Это не остановило бы его, но тогда пришлось бы убивать Вольных…

За Императором захлопнулась дверь.

Он стоял в самом начале узкого и низкого прохода. Стёртые ступени – куда более стёртые, чем полагалось бы в сравнительно недавно построенной башне, – вели вверх, где прямо в бутовый камень стены вмуровано было высокое овальное зеркало, совершенно здесь неуместное.

Оно было живым. Явственно, недвусмысленно и неприятно живым. Пустые стеклянные глаза уставились куда-то в середину переносицы Императора. Там, по ту сторону, копился гнев. Чёрный камень в перстне предупреждающе потеплел.

«Ничего, ничего, друг мой, прости, но на сей раз мне придётся пренебречь твоим остережением. Я должен дойти… дойти и взглянуть».

Зеркало осветилось изнутри. Радостным, солнечным и ласковым светом, отнюдь не мрачным испепеляющим пламенем, чёрно-багровым, цвета перемешанной с жирным дымом засохшей крови.

Левая рука в латной перчатке словно сама собой взлетела, прикрывая глаза.

«Умри», – услыхал Император.

Золотистое сияние затопило короткую лестницу – словно весь гнев Радуги обрушился наконец на голову ослушника.

Обрушился – и, бессильный, разбился о белый блеск перчатки.

Злые змейки боли рванулись от кисти вверх, к плечу; Император сморщился. Однако случалось ему терпеть боль и куда сильнее; он не остановился.

Он рванулся к зеркалу, словно от этого зависела вся его жизнь; на пальце вспыхнуло огненное кольцо: чёрный камень в перстне просто горел, воспламенённый близостью источника могучей силы.

Однако от латной перчатки шло спасительное тепло. Она внушала уверенность. Она сама превращалась сейчас в оружие, которое может дробить предательские, плюющиеся огнём зеркала.

Последние ступени пришлось одолевать, с натугой продираясь через льющийся навстречу жёсткий поток. Но перчатка на левой руке всякий раз отбрасывала наваливающегося врага. Император наотмашь бил левой рукой по воздуху, в сиянии ему чудились смутные контуры какой-то фигуры; это был враг, его должно было смять и сокрушить, а это Император умел делать очень хорошо. Он умел забывать о боли и страхе.

…Внезапный поток жара прорвался сквозь его защиту и ударил в лицо. Кровь бросилась в голову; Император чувствовал, как из разбитых носа и губ по лицу стекают горячие щекочущие струйки, однако он одолел последнюю ступень, услышал откуда-то из глубины зеркала панический вопль: «Не могу его удержать! У него… него…» – и тут поток бесплотного огня внезапно прервался.

Император смотрел в зеркало магов Радуги. Наверное, первый из простых смертных, добившийся этого силой оружия.

Мутная поверхность очищалась; поток яростной Силы иссякал, отступая перед угрюмым напором человеческой воли.

«Зеркало магов. Вспомни свои уроки, – сказал он себе. –Оружием врагов тоже можно пользоваться не хуже, чем своим собственным».

Перед Императором лежала живая, трепещущая и дышащая серебряная гладь.

«Ну же, тварь! Повинуйся истинному хозяину!»

Чёрный камень перстня послушно выбросил вперёд незримую стрелу Силы.

Зеркало дрогнуло. Серебряная дрожь стремительно таяла. Однако своего лица Император по-прежнему не видел, хотя в тот миг это удивляло его в последнюю очередь. Магические зеркала – не те предметы, что следует использовать при исправлении прически.

Онвидел. Его воля ломала сопротивление там, по ту сторону стекла, в зазеркалье. Он привык побеждать. Он победил себя, когда его рука добивала щенка на чёрном жертвеннике. Он победил себя, когда убивал магов. Он победил, когда бросил своих легионеров в огненную мясорубку и обрёк когорту Аврамия на мучительную гибель. Он больше не был мальчиком, послушной куклой, что покорно выслушивала выговоры Сежес. До неё он тоже доберётся, в своё время, конечно, а пока он должен подчинить своей воле это проклятое зеркало, заставить его показывать то, что нужно ему!

И зеркало внезапно показало.

Изображение получилось настолько чётким, что казалось – он просто парит в воздухе над узкой, наполовину заросшей лесной дорогой. А по дороге шли двое. Высокий мужчина средних лет со странным, неприятным лицом, словно состоящим из одних только костей, на которые натянули тонкую-претонкую кожу со старого барабана. И девушка, закутанная в добротный дорожный плащ с меховой опушкой, в плащ запретного для простых смертных – и даже для него, Императора – белого цвета. Капюшон плаща был откинут, осенний ветер лениво шевелил иссиня-чёрные волосы цвета воронова крыла; вглядевшись, Император различил вытянутые, заострённые кверху ушки. Девушка, вне всякого сомнения, принадлежала к племени Дану.

Император едва сдержал крик. Это лицо… не с нею ли он схватился во время той памятной дуэли с мастером Н'Даром – или как там его звали на самом деле? Неужели это она стояла против него во время поединка, а вокруг смеялась и глумилась толпа Дану, этих отвратительных Нелюдей, которых…

…Две испуганные малышки, прижимающиеся друг к другу. Совсем крошечный младенец. И он, мальчишка, опьянённый впервые пролитой кровью существ, умеющих страдать и мыслить.

Разорванная шея девочки-Дану…

– Шею! – закричал Император. – Покажи шею!

Он забыл все затверженные формулы. Мёртвая вязь букв – ничто перед горящей человеческой волей, волей существа, которого впереди ждет только чёрная яма могилы, гниение, тлен, разложение…

Смертный не боится смерти. И потому он так силён.

Император кричал на магическое зеркало, точно на нерадивого слугу.

Внезапно налетевший порыв ветра встрепал густые смоляные пряди. Девушка-Дану досадливо вскинула руку, но поздно – обнажилась тонкая шея, обезображенная застарелым длинным шрамом, какой оставляет тупая, покрытая зазубринами сталь.

– Расскажи мне, расскажи, – молила Тави, то и дело норовя бухнуться на колени перед волшебником Акциумом прямо в холодную и противную осеннюю грязь. – Расскажи мне! Ну расскажи же! Я сделаю всё, всё, что ты захочешь… можешь продать меня в рабство, только, ради богов истинных и ложных, ради Спасителя, если ты в него веришь, – расскажи!

– Да что же мне тебе рассказать? – отбивался маг.

– О других мирах… о том, откуда ты пришёл… о том, за что тебя заточили…

– Успеется, – проворчал Акциум.

– А почему ты стал нам помогать? – не отставала Тави.