Йен Макдональд - Дорога Отчаяния
Под крик сирен проснулись Севриано и Батисто Галлацелли — это был их десятый день рождения. Стукнуло десять лет. Ура–ура. День совершеннолетия, день зрелости, день, в котором оставляют радости юности: торчание на перекрестках, кукурузное пиво, солнечное сияние и музыка из радиоприемника Б. А. Р./Отеля, девчонки, чтобы радовать глаз, карманы, чтобы обчищать, карты, чтобы делать ставки, шутки, чтобы обмениваться, парни, чтобы драться, полицейские, чтобы хамить, случайные понюшки дыма от горящей конопли из сада господина Иерихона, танцы в субботние вечера в клубе строителей, куда иногда приезжали Знаменитые Группы из Больших Городов, такие, как Бадди Меркс или Хэмилтон Боханнон, а однажды — даже сам легендарный Король Свинга Гленн Миллер и его Оркестр — и порой они играли новую музыку, которую можно было услышать на Свинг–радио: самбу, сальсу, и все такое прочее. Ах, эти субботние вечера! Отсчет времени начинался в воскресное утро, когда двери клуба закрывались, и заканчивался в двенадцать минут двенадцатого в следующую субботу, когда они открывались. Наряды, прически, косметика, важный вид, выпивка и блевотина, а иногда, под завершение особенно удачной ночи, призовой трах на стоянке рикш за танцевальным залом. Все это ушло. Все ушло, выброшено вон, ибо завыли сирены и братьям Галлацелли (совершенно неотличимым друг от друга, как горошины из одного стручка или дни тюремного срока), исполнилось десять.
Таким образом, в первое рабочее утро Стальграда мать Севриано и Батисто позвала сыновей к себе.
— Сегодня вам исполнилось десять, — сказала она им. — Теперь вы мужчины и на вас ложится вся ответственность взрослых людей. Например, вы вообще думали о том, что собираетесь делать в жизни?
Они не думали. Им больше нравилось жить, чем думать. Но они пообещали матери и отцам, что в течении пяти дней решат, что им хочется делать в жизни. И вот они стали задавать этот вопрос всем подряд: школьному консультанту по карьере, друзьям, девушкам на субботних танцах, соседям, священникам, политикам, полицейским и проституткам, и к концу пятого дня они поняли, что им хочется делать в жизни.
— Мы хотим быть пилотами, как ты, ма, — сказали они.
— Чего? — сказал Умберто, который хотел пристроить их к торговле недвижимостью.
— Чего? — сказал Луи, который хотел, чтобы они занялись юриспруденцией.
— Мы хотим летать, — сказали Севриано и Батисто, которые думали о ветре, проводах, солнечных бликах на крыльях и проникающем до самых костей реве авиамоторов Майбах–Вюртель в толкающе–тянущей конфигурации. Они помнили, какой счастливой и сияющей бывает мама после долгих полуденных полетов по пустынным каньонам и над плоскими вершинами столовых гор. По их мнению на земле не было ничего прекраснее неба.
— Если хотите летать — летайте, — сказал Эд, который один понимал, как горячит кровь ветер. — Вы придумали, как этого добиться?
— Мы говорили с господином Воном, консультантом по карьере, — сказал Севриано.
— Он говорит, можно наняться пилотами лихтеров в Компанию, — сказал Батисто.
— А вы уверены, что это именно то, чем вы хотите заниматься? — спросила Персис Оборванка, втайне ликуя от мысли, что по крайней мере сыновья превратят ее мечты в реальность.
— Уверены, — и близнецы предъявили заявления о приеме на работу.
— Что ж, тогда следуйте зову сердца, — сказала она, подтверждая свое согласие подписью. Непонятно, почему ей привиделось лицо Лимаала Манделлы, проглядывающее сквозь толщу бумаги, как древний водяной знак.
И, наконец, крик сирен в этот день один выманил на высокий балкон, украшенный черно–золотым стягом, некоего человека. Этот человек увидел потоки рабочих, снующих, как деловитые пчелы, менеджеров, просыпающиеся к жизни механизмы. Он увидел потоки одухотворяющей силы, пронизывающие весь Стальград и зажигающие пламя империализма и индустриализации повсюду, куда они дотягивались. Директор–управляющий Департамента Проектов Развития Северо–Западной Четвертьсферы посмотрел на Стальград в первый его день и увидел, что это хорошо. Нет, в самом деле, хорошо весьма!
44
27 мая, в 06:13 семь десятикилотонных ядерных устройств были одновременно подорваны на Паруснике Президиума «Джонатон Бирд», проходящем подготовку к высадке пассажиров и членов команды и разгрузке на орбитальной пристани РОТЭК для их последующей переправки на космический лифт «Небесное Колесо». Взрывы мгновенно превратили в пар триста пятьдесят пять тысяч человек. Еще сто пятьдесят тысяч выброшенных в космос тел были впоследствии собраны катерами и блохами РОТЭК с их одиноких посмертных орбит. Пятьдесят восемь тысяч человек, находившихся в удаленных отсеках судна или в грузовых коконах, уже отделившихся от корпуса корабля, уцелели при взрыве. Двадцать тысяч пятьсот из них погибли от запредельной дозы радиации. Еще семнадцать сотен превратились в шлак вместе с рухнувшими в атмосферу отсеками до того, как их успели трансматировать в безопасные места. Одна тысяча шестьсот сотрудников РОТЭК, включая двадцать восемь членов команды «Джонатона Бирда» и девятнадцать пилотов челноков «Небесного Колеса», находившихся на верхнем конце лифта в момент взрыва, были убиты. К этому моменту на поверхность планеты было перевезено девяносто семь тысяч иммигрантов. Один челнок с пятнадцатью сотнями пассажиров на борту сошел с орбиты, оказался на пути крутящегося троса и был разрублен на две части. Еще двести тридцать восемь человек погибли, когда на городок Доленсиас Куй обрушился град обломков. Пятисоттонная секция корпуса со скоростью восемь километров секунду врезалась в школу Доленсиас Куй и за одну наносекунду сделала горожан поголовно бездетными. Не удалось установить судьбу семидесяти двух тысяч человек, и в том числе, вероятно, семи фанатиков, доставивших боеголовки на борт Парусника.
Общее количество жертв гибели «Джонатона Бирда» равнялось 589 545. Ответственность за взрыв взяла на себя Тактическая группа Армии Родной Земли. В дубраве на северной опушке священного Леса Хрисии, там, где земля поднимается вверх и тут же опускается к базальтовым столбам Холлсбека, складываясь как чапати, стояла палатка. В палатке у приемника сидела Арни Тенебра, слушая специальные выпуски новостей. Она кивала, улыбалась, крутила ручку настройки, чтобы прослушать всю историю еще раз, прочитанную другим голосом. Уж теперь‑то ее имя не забудут вовек.
Мария Квинсана сделала паузу, чтобы отпить воды и оценить ситуацию. Публика подобралась удачная: говорить надо прямо, без обиняков. Подними флаг повыше, бей в барабаны, пусть они думают, что ты принадлежишь им с потрохами — а на самом деле это ты заполучила их; высунется неотесанный критикан — вбей ему гвоздь промеж глаз, и продолжай бить бить бить. Местные выборы — это всегда масса удовольствия. Она улыбнулась местному кандидату — болезненному неглупому юноше — и сжала рукоятку молотка.
— Граждане Джабалпура! Не думаю, что скажу вам что‑то новое. Должна ли я рассказать вам, что безжалостные убийцы наводнили вашу страну, что они взрывают фабрики и предприятия, предают посевы огню, сгоняют поселенцев с земли? Надо ли мне напоминать, сколько невинных было зарезано, как скот, погибло во взрывах, застрелено на порогах собственных домов? Нет!
Публика одобрительно взревела.
— Нет! Мне не нужно рассказывать вам все это, сограждане! Вы и без меня все это знаете, и знаете слишком хорошо! Так спросите себя, где вооруженные констебли, патрулирующие ваши улицы? Где отряды Местной Самообороны, где регулярная армия? Да, где Волонтеры Джабалпура, где Первая Оксианская Дивизия, где Двадцать второй аэромобильный? Я скажу вам, где они все!
Она выдержала хорошо рассчитанную паузу.
Сидят без дела в казармах, вот где они! И почему же? Почему? Потому что ваше региональное собрание, захваченное оппозицией, не считает их применение адекватным сложившейся ситуации! Итак: продукты самых совершенных технологий, на которые потрачено три миллиона долларов, пылятся на складах, а силы местной самообороны не имеют ни оружия, ни обмундирования — и все потому, что Кемпбелл Мукаджи не считает применение силы адекватным сложившейся ситуации! Пусть он скажет это семье Гарбосаччи! Пусть он скажет это Баннерджи, Чанам, Макэлпайнам, Амбани, Куэста, и пусть они объяснят ему, что адекватно сложившейся ситуации, а что нет!
Она позволила им немного повыть, затем кивнула кандидату и одним движением ладони привела их в состояние яростного молчания.
— Но прекраснее всего вот что… прекраснее всего, друзья мои, что констебли — ваши констебли, стоящие на страже закона и порядка, охраняют демонстрации Армии Родной Земли на улицах этого города! Кемпбелл Мукаджи называет это «защитой права на свободное выражение политических взглядов». Как же так, господин Мукаджи? А как насчет прав Константина Гарбосаччи, Кати Баннерджи, Рола Макэлпайна, Абрама Амбани; Игнасио, Мавды, Аннунциато и Доминика Куэста, зарезанных на этой неделе эскадронами смерти Армии Родной Земли? — Публика сделала глубокий вдох, изготовившись для громогласного негодования, но Мария Квинсана водила их на леске, как тиляпий. — Охранять их? Их следовало бы арестовать! — Она чуяла запах истерического исступления в зале, но пока не давала ему вырваться на волю. — В каждой из трех палат регионального парламента сидят представители Армии Родной Земли, открыто поощряющие убийства и насилие, а господин Кемпбелл Мукаджи ни разу не поставил на голосование предложение о лишении их полномочий! Он открыто потворствует убийцам и террористам, он и его партия: его утонченный либерализм является причиной смерти сотен ваших земляков; он отказывается мобилизовать силы безопасности, потому что считает, что применение силы неадекватно сложившейся ситуации — это его собственные слова, дамы и господа! А теперь… теперь… теперь он просит вас переизбрать его и его партию на следующие три года!
