Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
Мы сближались с веселой яростью, на лицах седобородого вождя племени я рассмотрел тот же восторг и дикое упоение предстоящей битвой, это же наше мужское, самцовое, кто из нас альфа, кто бета, а кто и вовсе омега, сейчас нагнем, докажем, поимеем, заставим, покорим, их бабы тоже станут нашими…
Справа и слева от нашего стального клина пронеслись трепещущие тени и пали на скачущих противников. Там сразу начали падать с седел, кони поднимаются на дыбы и бешено колотят копытами в воздухе и по головам соседей. Затем снова тени бесшумно пронеслись по земле, а над головами зловеще вжик-нули тяжелые дальнобойные стрелы из композитных луков.
Еще дважды прозвучал недобрый свист над головами, и две конные массы налетели одна на другую. Мы сшиблись с грохотом копыт, лязгом мечей, стуком раскалываемых щитов и яростными криками, но два войска тут же перемешались: мы пронеслись сквозь вражеские ряды далеко, раздавая удары направо и налево, в то время как наши тяжелые кони крушили и топтали всех, кто впереди, но противника впятеро больше, в конце концов завязли и рубились люто, с каждым ударом повергая наглеца, посмевшего бросаться на обученного драться рыцаря.
Я рубил и крушил, выискивая взглядом седобородого, наконец обнаружил его в окружении плечистых мблодцев, что ухватили его коня за узду и тащат в середину их войска.
Я закричал бешено:
— Вы что позорите своего вождя?
Они оглянулись, двое тут же развернули коней и бросились на меня, я быстро срубил обоих, парни здоровенные, но явно умеют больше работать топорами в лесу, снова прокричал:
— Или он трус?
Старик закричал взбешенно, замахнулся на одного мечом, тот отпрыгнул, выпустив уздечку, и старик быстро развернул коня мне навстречу.
Несмотря на его облик патриарха, у которого уже и правнуки могут быть тут же в войске, он выглядит сильным и бодрым, а когда бросился на меня с поднятым мечом, я защищался всерьез, выбирая момент, чтобы дать ему по голове мечом плашмя и захватить в плен.
За патриархом на меня бросилась вся его охрана, я рубился уже и с ними, но тут подоспели Клемент и Сулливан. Настоящие скалы в стальных доспехах почти не чувствуют удары коротких мечей из плохой стали, а сами рубят быстро, и каждый удар смертоносен. Следом идут Палант, Мидль, Альбрехт и, как ни странно, красавчик Джеффери, не уступая им в мастерстве.
Вождь замахнулся на меня и вдруг вздрогнул всем телом, меч Альбрехта просвистел сбоку, голова слетела, как кочан капусты, из обезглавленного туловища ударили две красные струи.
— Эх, — крикнул я с досадой. — Жаль! Я хотел его использовать…
Альбрехт прокричал:
— Сейчас с ним будет трудновато договориться. Даже если приставить голову обратно.
Мы усилили натиск, но противник, лишившись вождя и его окружения, где вряд ли телохранители, скорее — сыновья и наиболее знатные люди племени, начал отступать, а потом уцелевшие ринулись врассыпную.
Я прокричал:
— Пусть бегут! У нас слишком тяжелые кони.
— Мой отряд догонит легко, — выкрикнул Норберт.
— Пусть бегут, — повторил я. — Это не Мунтвиг, к сожалению.
Глава 4
Клемент, чтобы быть в курсе, что ждет его войско, то и дело выезжает вперед к Норберту. Они сдружились быстро, оба одинаково битые жизнью, побывавшие в боях, но так и не получившие ничего до тех пор, пока не попали под мою тяжелую, но счастливую руку.
Сегодня в какой-то момент небо на востоке странно посерело, словно сумерки начались так рано, я рассмотрел мерцающее облако, словно в нашу сторону двигается туча из темно-зеленоватой слюды, не сразу сообразил, крикнул:
— Не пугайтесь, это не колдовство!
— Ваше высочество?
— Обыкновенная саранча, — прокричал я.
Саранча прошла над нами, но часть просто посыпалась вниз, то ли намеренно, то ли просто устала махать крыльями. Все ругались, отплевывались, Палант вообще напялил шлем и даже опустил забрало, только Сулливан ехал невозмутимый, он и так не снимает шлема по разным пустякам.
— Дело рук Сатаны, — сказал епископ с убеждением.
Рыцари перекрестились, лица мрачные, попался бы им сейчас Сатана, а я подумал с иронией, что побежденный в чем-то одном автоматически становится виноватым во всем.
Они посмотрели на меня, что-то я молчу и весь задумчив, я кивнул и сказал со вздохом:
— Да, конечно. Горе побежденному!
Мидль и Палант переглянулись, им почудилось в моем голосе сочувствие, а Сулливан, менее чувствительный, сказал мрачно:
— Я бы ему на месте Господа вообще голову снес!
Епископ сказал с мягкой укоризной:
— Не наше дело подсказывать Господу, как ему поступать. Хотя, конечно, Господь излишне добр и мягок. Но для того и существуют воины Господа, чтобы кое-что подправить, ибо сын Господа не мир принес, но меч.
— Молодой был, — сказал Сулливан понимающе, — молодые всегда сразу за мечи. А Господь уже постарше, этот больше прощает, чем карает.
— А мы еще моложе Иисуса, — сказал Палант задорно. — Так что зададим Мунтвигу жару!
— Ура, — сказал Альбрехт мрачно, но, подумав, согласился: — Зададим. И все добро разграбим, а женщин его царства обрюхатим. Иначе и воевать не стоило бы.
Епископ поморщился, пояснил:
— Сатане голову снести нельзя, он бессмертен. А Господь оставил его потому живым и на свободе, что у них вышел спор насчет человека, помните?
— Когда Господь создал Адама, — сказал образованный Палант, — и велел всем ангелам поклониться?
— Да, — сказал епископ. — Сатана поклониться отказался, заявив, что человек все равно опозорит Создателя, а он такому мерзавцу кланяться не станет. Господь сказал, что верит в человека, и тогда Сатана сказал, что он докажет гнилую суть этого мерзкого существа из глины. С тех пор постоянно искушает человека, подбивая на недостойные поступки, а Господь не вмешивается, ибо уже сделал человека, подправлять в нем ничего нельзя, это будет нечестно!
— Да будет и признанием, — сказал образованный Палант, — что тогда сплоховал и выпустил в свет недоделанное творение.
Я помалкивал, что-то не хочется влезать в диспуты, где уже все вроде бы переговорено, но все равно найдется что-то новое, что на самом деле не новое, но в качестве доводов еще не использовалось…
Впереди лес, а потом снова и снова, лес. Помню, во времена крестовых походов Европа была покрыта лесом вся, люди передвигались в основном по рекам, и только быстро появляющиеся монастыри теснили во все стороны вековые деревья, расчищая землю под пашни и сады.
Сейчас время от времени идем и по зеленым долинам, однако часто не оставляет ощущение, что мы единственные люди на земле, так все пусто — только непуганые звери и птицы и ни следа человеческого жилья.
Иногда кажется, что при умелом маневрировании можно пересечь весь континент из конца в конец и не наткнуться на людей. На самом деле так будет всегда, огромные пространства останутся пустыми, но для того, кто родился в городе и всю жизнь в нем прожил, видение пустых земель на сотни миль в любую сторону кажется чем-то невероятным.
Я иногда поднимался ночью в воздух и внимательно изучал проплывающий внизу мир, запоминал рельеф, высматривал переправы, с высоты брод заметить легче, чем с берега, прикидывал: свернуть к замеченному городу или идти мимо, все-таки наша цель несколько иная, ее я пока не доверяю даже подушке.
А если свернуть, то это же сколько понадобится времени, чтобы добраться за один-два конных перехода!
На девятый день, точно по скрупулезному плану Макса, мы увидели впереди огромный город. Разведчики Норберта уже побывали там и выяснили, что остался неразграбленным потому, что отцы города выплатили Мунтвигу дань и признали его власть, благоразумно не открывая ворота его войскам, а Мунтвиг настолько спешил продвинуться как можно дальше на юг, что не стал заморачиваться ни штурмом, ни осадой, резонно полагая, что в его империи даже такие вот города, сохранившие полунезависимость, недолго останутся независимыми.
— В городе страх, — докладывал Норберт, — городские власти ничего не могут поделать с прибывшими. Те входят в город, как побитые собаки, но, когда видят, что другие прибежали еще раньше, поднимают головы и начинают роптать на короля, обвиняя его в неспособности… ха-ха!.. разбить Мунтвига.
— Тупые, — согласился я.
— Каждый ищет виноватого, — сказал он. — Сильного лидера там нет.
— На меня не смотри, — предупредил я.
— Они хоть потрепанные, — сказал он, — но тоже какая-то сила.
Я пожал плечами.
— Если кто-то возьмется их организовать — прекрасно. Побитые чаще всего потом еще больше трусят, но в одном случае из десяти сражаются еще яростнее.
— Многие хотят смыть позор, — согласился он. — Жаль, не все. Хорошо, я поговорю с нашими. Жаль, там почти все конные, а то бы Макс сумел сделать из них солдат.
