Бен Каунтер - Битва за бездну
— Значит, твой повелитель тоже изменник, — проворчал Скраал.
Он тщательно осмотрел все темные углы в поисках малейшего движения, любого намека на засаду.
— Но твой повелитель Ангрон зовет его братом. Как же ты можешь считать Лоргара предателем?
Скраал внимательно огляделся, надеясь отыскать хотя бы наблюдающую за ним пикт-камеру и вокс-передатчик.
— Значит, он предал моего примарха, а следовательно, и Легион.
— Ангрон был рабом, — продолжал Задкиил, — и сам этого стыдится. Он презирает свое прошлое и людей, которые так с ним поступили. Отсюда и происходит его ярость, передаваемая всем Пожирателям Миров.
Скраал, убедившись, что в галерее никого нет, стал осторожно двигаться вперед, надеясь найти другой выход, кроме высоких двойных дверей, через которые он вошел. Слова Задкиила не могли сбить его с толку. Он сосредоточился на пылающей струне гнева, дрожащей в его душе, и черпал в ней уверенность.
— Я видел эхо этой ярости на Бакка Триумвероне, — сказал Задкиил. — Она была направлена против рабочих, которые захлебнулись собственной кровью, пав от рук твоих братьев.
Скраал помолчал. Он считал, что о той резне в доке никто ничего не знает.
— А ведь Ангрон стремился к тому, чтобы его братья в этом отношении были на него похожи, не так ли? — неутомимо продолжал Задкиил, и его вкрадчивые слова отточенными лезвиями терзали оборону Пожирателя Миров. — А Император наложил запрет. Он единственный, кто держит тебя и твоего раба-примарха железной хваткой. И как же еще можно назвать Ангрона, как не рабом? Каких наград он удостоился, чтобы их можно было сравнить с империей Ультрамаров или службой во дворце Императора, которую поручили Дорну? Никаких. Он сражается по приказу своего господина и ничего за это не получает. Так кто же он после этого, если не раб?
— Не смей называть нас рабами! Мы никогда ими не были!
Скраал так рассердился, что ударил цепным топором по резной каменной колонне.
— Такова истина, — не унимался Задкиил. — Но ты и твои братья не одиноки. Пострадал не только ваш Легион. Мы, Несущие Слово, преклонялись перед ним… Преклонялись, словно перед божеством! А он осыпал нас укорами и выговорами, посмеялся над нашей преданностью, как смеется над вами.
Скраал перестал обращать внимание на его слова. Его веру в примарха и свой Легион было не так легко пошатнуть. Все разглагольствования Несущего Слово ничего не значили. Долг и ярость — вот на чем он сосредоточился, отыскивая выход из галереи.
— Посмотри прямо перед собой, Пожиратель Миров, — снова заговорил Задкиил. — Посмотри, и ты найдешь то, что ищешь.
Скраал невольно поднял голову.
Перед ним в красивом застекленном шкафу из обсидиана и меди стоял цепной топор, когда-то принадлежавший Ангрону. Он был украшен блестящими черными камнями, а рукоять обвивала шкура чудовищного ящера. Скраал сразу узнал Бронзовый Зуб своего примарха.
Это оружие, красивое уже одной своей простотой и эффективностью, отрубило голову королевы ксеносов скандрейнов и изрядно проредило орду зеленокожих, ведомую Архивандалом Пасифом. Когда же дикий народ, подстрекаемый туземными психопатами, восстал против Имперских Истин, достаточно было только одного вида Бронзового Зуба в руке Ангрона, чтобы мятежники отказались от своей ереси и встали на колени перед Пожирателями Миров. И до момента, когда были созданы Отец Кровопролития и Дитя Кровопролития, пара топоров, которыми сейчас владел Ангрон, Бронзовый Зуб был не просто его оружием, но символом непреклонности и независимости.
— Подарен Лоргару в знак заключения нашего союза, — сказал Задкиил. — Ангрон поддерживает наше дело, а с ним и все Пожиратели Миров.
Скраал уставился на топор. На лбу под шлемом в виде черепа от бессильной ярости у него вздулись вены.
— Так написано, Пожиратель Миров. Когда будешь решать судьбу Галактики, ты и твои братья встанут рядом с нами. Император заблуждается. Он не ведает об истинной силе, правящей Вселенной. Мы воспользуемся этой силой.
— Несущий Слово, — презрительно скривив губы, произнес Скраал, — ты слишком много разговариваешь.
Ударом кулака Пожиратель Миров разбил стекло и схватил Бронзовый Зуб. Не медля ни секунды, он сдвинул рычажок на рукоятке, и зубья злобно загудели. Оружие было для него слишком тяжелым и несбалансированным — для того чтобы им сражаться, потребовалась бы мощь и хватка самого Ангрона. А Скраал смог только удержать вибрирующую рукоять и, собрав все силы, отбросить топор к ближайшей стене.
Бронзовый Зуб вгрызся в образ Лоргара — просветителя погруженных во мрак душ, купавшихся в лучах знаний, исходивших от его фигуры. Фреска мгновенно осыпалась, и топор, не сдерживаемый Скраалом, стал прорубаться сквозь стену, так что от металла полетели искры.
— Задкиил, ты обречен! — крикнул Скраал, перекрывая пронзительный скрежет зубьев. — Император узнает о твоем предательстве! Он пошлет твоих братьев, и ты будешь закован в цепи! Он пошлет против тебя Воителя!
Пожиратель Миров бросился в образовавшуюся брешь и выскочил из галереи, оказавшись в полной темноте, в путанице кабелей и металлических опор.
Из вокс-транслятора вслед ему донесся хохот Задкиила.
Задкиил выключил вокс, установленный на секретной консоли в дальней части храма.
— Скажи, капеллан, все ли готово?
Икталон, в парадном одеянии и при всех регалиях, включая темно-красную ризу, кивнул в сторону круга, очерченного смесью колхидской земли и крови из тела Ультрамарина Антига. Безжизненное тело Астартес, освобожденное от доспехов, лежало в центре круга со вскрытой грудной клеткой, где виднелась окровавленная масса внутренностей. Вокруг него на полу его же кровью были нанесены символы. Шлема на нем тоже не было, голова запрокинулась, а остекленевшие глаза и рот были открыты, словно в благоговейном восторге от предстоящего ритуала.
— Все готово, как ты приказал, — почти с наслаждением ответил капеллан.
Задкиил слегка улыбнулся и, заслышав шаркающие шаги, поднял голову. По ступеням собора поднималась старческая согбенная фигура, и стоявшие на пороге свечи замигали, когда мимо них прошелестело длинное одеяние.
— Астропат Курзан! — окликнул старика Задкиил.
Астропат сбросил капюшон, продемонстрировав на месте глаз пустые впадины — результат ритуала Душевной Связи.
— К вашим услугам, — прошептал он сморщенными губами.
— Ты знаешь свою роль в этом обряде?
— Я хорошо ее выучил, мой господин, — ответил Курзан.
Тяжело опираясь на сучковатую трость из темного дерева, он проковылял к телу Антига, опустился на колени, простер руки над телом и усмехнулся, ощутив исходящие от него последние дуновения тепла.
— Астартес, — прошептал он.
— Верно, — подтвердил Икталон. — Как ты можешь убедиться, скальп с него снят.
— Значит, мы можем начинать.
— Я прошу отдать мне все, что останется после ритуала, — добавил Икталон.
— Не беспокойся, капеллан, — заверил его Задкиил. — Ты получишь его тело для своей лаборатории. Курзан, — обратился он к астропату, — ты можешь продолжать.
Задкиил бросил рядом с ним на пол книгу. Курзан осторожно ощупал ее края, коснулся переплета, потом веленевых страниц и глубоко вдохнул мускусный запах, насыщенный силой. Тонкие пальцы, ставшие сверхчувствительными после целой жизни в темноте, легко различали чернильные линии. Шрифт в книге был четким и очень хорошо знакомым.
— Какие… какие тайны, — благоговейно прошептал Курзан. — Это написано твоей рукой, адмирал. Что диктовало тебе эти строки?
— Его имя, — ответил Задкиил. — Будет ли выполнен договор, заключенный между нами и Всориком?
Несколько последующих часов вари бурлил от ярости. Он истекал несформировавшимися эмоциями, словно срыгивал непереваренную пищу: ненависть, слишком несфокусированную, чтобы стать истинной, любовь без определенного объекта, ненаправленную одержимость и сгустки бесформенного забвения.
Варп содрогался. Он метался, словно принуждаемый к нежелательным действиям или пытавшийся удержать нечто ценное. «Гневный» швыряло на огромных волнах, бивших в защитное поле реальности и грозящих сорвать покров логики, который удерживал корабль.
Затем волнение стихло. Хищники, привлеченные тревожными эмоциями, почуяли запах трупов своих сородичей, доносящийся с «Гневного», и поспешно убрались прочь. Крейсер продолжал путь по следам, оставленным «Яростной бездной».
— Что-нибудь изменилось? — спросил Цест, подойдя к Сафраксу.
Знаменосец стоял у двери медицинского отсека и смотрел на неподвижное тело Мхотепа, лежавшее на койке, словно глыба металла.
— Нет, сэр. Он ни разу не пошевелился с тех пор, как упал после битвы.
