Шимун Врочек - Легионы просят огня

Гемы нас вымотали. Надо признать — у них получается.

Их тактика изменилась. Теперь они постоянно используют ложные атаки, заставляя легионы принимать оборонительное построение, а затем — убегают. Просто убегают, без всякого сражения.

Растворяются в лесу.

Нам чудовищно не хватает конницы. Просто чудовищно. Сейчас вдоль дороги — полно пустошей, редколесья, где всадники могут противостоять быстроногим германцам.

Легковооруженные легионеры несут потери. Их убивают. Град камней, прилетевший из кустов — обычное дело. Наши лучники сбили пальцы, отстреливая отдельных смельчаков, пытающихся подобраться к нашей колонне.

И что хуже всего: скоро начнется дождь.

Солнце сияет в вышине ярко — голубого неба.

В лазурной воде видны пенные следы.

Квинт лениво перебросил ноги через брус, вытянул их — босые и загорелые — и уперся ладонями в нагретый солнцем настил палубы.

«…Туснельда, дочь германского царя Сегеста. Мы собираемся пожениться», — прочитал он. Письмо брата в этот раз поистине полно открытий.

Квинт Деметрий Целест, младший из братьев Целестов, улыбнулся и кивнул. Гай. Брат. Женится?

Хоть что‑то в этом мире происходит правильно.

Легионы умирали на многих полях сражений. От края до края мира лилась римская кровь. Впитывалась в растрескавшуюся от жажды землю Иудеи, в сырую, мутную от болотной жижи землю Галлии, в мокрый соленый песок Понта, в красную твердую равнину Египта…

В вересковые пустоши Германии.

Мы пришли навсегда.

Только одно мы несем на остриях мечей, на железных концах наших пилумов. Одну истину.

Не связывайтесь с Римом.

Не надо.

Вересковые пустоши тянутся вдоль леса. Когда поднимается ветер, по ним пробегают фиолетовые волны.

Огромные буки качаются, желтая листва летит нам в лица.

Осень.

Полуголые германцы пешком или на низкорослых конях выскакивают из ниоткуда, наносят удар и исчезают прежде, чем мы успеваем ответить. Их задача даже не навредить нам, а обессилить.

Еще один военный совет. Очередной.

Нумоний, командир Восемнадцатого. Его наполовину седая голова со шрамом белеет в полутьме.

— Они нас изматывают, пропретор. Напрасно мы отпустили германские когорты. Легионная конница не справляется — тем более что она разделена между отдельными когортами. Всадников слишком мало, они действуют малыми отрядами. Даже пешие германцы легко им противостоят.

— Что вы предлагаете, легат? — у Вара болезненный вид. Исходящий от пропретора запах шиповника — словно крик о помощи.

— Первое: свести всю конницу легионов в единую единицу, — говорит Нумоний. — Под единым командованием. Это даст нам необходимую мобильность и ударную мощь. Мы сможем противостоять их комариным укусам. Второе… — он медлит, затем продолжает: — повернуть легионы и вернуться по своим следам обратно, к летним лагерям.

— Что? — Вар поднимает брови. — Вернуться сейчас? Вот так? С поджатым хвостом?!

— Это будет лучше. Простите, пропретор, но это так.

— Великий Август…

— Великий Август далеко, а германцы близко.

Тяжелое молчание.

Я представляю, как акулы плывут вслед изуродованному штормом кораблю. И то одна, то другая, перевернувшись на спину — видно белесое брюхо — атакует, оставляя на веслах расщепленные следы зубов. Крак! Кракк!

«Думаешь, они слижут кровь у нас с пальцев?»

Очень сомневаюсь.

— Я согласен с легатом Валой.

Вар поднимает голову, смотрит на меня без выражения. Лицо обвисло на костях черепа, точно старый потрепанный плащ.

— Что?

— Нам нужно возвращаться.

В воздухе нарастает напряжение. Трибуны переглядываются.

— Гай Деметрий Целест, — говорит Вар медленно, словно забыл, как это делается. — Как вы смеете мне такое предлагать?

Он забыл добавить: уважаемый легат.

— Мы едва тащимся, пропретор. Если так пойдет и дальше, нам придется зимовать во владениях марсов.

— Есть и третий вариант, — вступает Нумоний.

— Какой?

— Если префект Арминий со своими когортами вернется, мы сможем продолжить движение. Ауксиларии прикроют наши фланги, позволят легионам не тратить время на разворачивание походной колонны в боевое построение. Мы увеличим скорость до двадцати миль в день. И рано или поздно гемам придется принять решительное сражение.

В котором легионы их раздавят.

Наше тело всегда испытывает боль. Не бывает такого, чтобы мы ее не испытывали. Жизнь — это боль. Удобство — не отсутствие боли. Это временное равновесие между приятными и неприятными ощущениями.

Равновесие между раздражением и… раздражением.

Смешно.

Наше тело, если перестает испытывать любой, хотя бы странный сигнал боли, начинает тревожиться. Тело начинает думать, что уже мертво.

Я хмыкаю.

Предпочитаю быть раздраженным, чем мертвым.

А сейчас я чувствую, как ноет в желудке — когда смотрю на то, как отряд наших всадников играет вперегонки с конными германцами. Их смешные желтые кони… Куда им до отличных испанских коней наших эквитов?

Вперед, эквиты!

Молодец, Метелл!

Они вырываются вперед. Мчатся, опережая гемов на половину стадия. И отрыв между эквитами и германцами все увеличивается…

— Метелл! — ликуют в рядах легиона. — Так их!

Молодой префект легионной конницы. Красавец и умница. Хвастун, щеголь, бабник, но — отличный наездник.

Его лошадь — прекрасная белая кобыла — мчится, словно выпущенная из лука. Мы видим, как за ней со всех сторон срываются в погоню конные германцы. Проклятье.

Но куда им? Все, что они могут сейчас видеть — спина Метелла и круп его лошади.

Метелл вырвался.

А значит, вести дойдут до адресата.

Только бы Арминий успел.

Брат, нам нужна твоя помощь…

Потому что легионы уже изнемогают.

— Легат?

Я говорю:

— Мой префект сумел прорваться.

Квинтилий Вар поднимает голову, лицо его вдруг оживает. Конечно, это выход.

— Он найдет Арминия?

— Думаю, да. Метелл — надежный человек. А три когорты — слишком большая сила, чтобы не затеряться просто так. Он их найдет. И приведет сюда.

Когда я отъезжаю от палатки, меня догоняет командир Восемнадцатого Галльского.

— Мы идем в западню, — говорит Нумоний. — Ты ведь это понимаешь, Гай?

— И?

— Теперь они нас погонят со своей земли. Мы захватчики, помнишь? — говорит Нумоний Вала.

Некоторое время я молчу. Захватчики — римские убийцы — убивать без жалости. Логическая цепочка.

— Нет, — говорю я. — Не помню.

Матросы начинают кричать.

Квинт поднял голову, ветер теребил светлые волосы на лбу. В его руках — письмо. Сверху появилась смуглая голова, совершенно разбойничья с виду.

— Что там?

— Акулы, префект.

Он выпрямился.

— Вижу.

Темные следы в воде. Пенные росчерки. Черные треугольники плавников.

— Приготовьте мясо.

Принесли ведра. Особая мясная вонь от них, Квинт прищурился. Выбрал ведро и погрузил руки, вытянул несколько кусков. Поднял. С кровавой вырезки стекали по предплечьям и падали вниз капли. На палубе осталась цепочка красных пятен.

Квинт размахнулся и швырнул кусок мяса далеко в море.

Он медленно пролетел по дуге и упал в воду. Плюх!

Либурна набирала ход.

Весла поднимались и опускались в волны под удары барабана. Белая пена захлестывала деревянные лопасти, вскипала.

Черные плавники резали лазурную гладь.

— Легат! Из леса выходят всадники. Похоже, в римских доспехах…

— Где?!

И вот — долгожданная помощь. Сюда идут германские союзники!

Наконец‑то.

Они все ближе. Спасены! Спасены, думают римляне. Ликуют, предвкушая поражение германцев. Арминий, Арминий идет нам на выручку!

— Арминий! Арминий идет нам на помощь! — кричит Тит Волтумий. — Метеллу все‑таки удалось. Теперь мы погоним гемов, как шавок.

Всадники приближаются. Уже можно рассмотреть алые вексиллы и зеленые щиты вспомогательных когорт.

Это германские когорты Арминия.

Помощь.

Интересно. Получается, брат провел свои когорты напрямую через лес, не по дороге…

Которая все равно забита нашим обозом.

— Отлично, — говорю я. — Теперь повеселимся.

Длинное, хищное тело выгнулось на узкой палубе между рядами гребцов. Зубы, острые как зубья, сомкнулись. Рядом с босой ногой префекта…

Квинт мгновенно отскочил — с хохотом.