Дикий наездник - Торп Гэв

Иврайна сидела в боковом отделении «Рассветного паруса», стоящего в главном отсеке «Сна Иннеада». Благодаря психической сети линкора она могла следить за своей рассеивающейся армадой через сенсоры крупного корабля, информация с которых передавалась в ее разум так, будто Дщерь Теней наблюдала за всем лично. Она увидела блики света на разворачивающихся солнечных парусах и блеск запускающихся эфирных двигателей, когда у звездолетов иссяк энергетический импульс Паутины. На кратчайший миг у Иврайны закружилась голова, когда «Сон Иннеада» окончательно перешел из полуматериального состояния в реальность, как будто обретя вес и пропорции, которыми ранее не обладал. Притяжение Агариметеи вызывало неприятные ощущения, однако свет местной звезды ласкал спину провозвестницы теплом.

Сам мир казался стеклянным шариком яркого сине-зеленого цвета с бледными завихрениями облаков. Его белые полюсы выделялись на фоне черноты космоса.

Совершенство.

Снаружи, но не внутри. Подобно плоду с гнилой сердцевиной, девственный мир скрывал в себе опухоль. Девственный мир — подходящее название, данное в честь богини Лилеат. Невинный, но преисполненный будущей мощи. Лилеат являлась богиней луны, творцом снов и проводником удачи. Она была дочерью Иши, матери альдари, и внучкой карги Морай-Хег. Именно ясновидящая бабка пожертвовала руку Кхаину, дабы испить собственную кровь и узнать свою судьбу, и из фаланг ее пальцев Баул Кузнец выковал старушечьи мечи.

Согласно мифам, Лилеат было явлено видение, будто Каэла Менша Кхаина повергнут смертные потомки Иши, поэтому тот убил Эльданеша и развязал Войну в небесах. Грезы и смерть, как всегда, переплетались. На пике силы Шепот казался сном наяву, руководящим поступками и мыслями Открывающей Седьмого Пути будто извне.

Внезапно, с чувством глубочайшего прозрения, Иврайна различила в этом закономерность: полный цикл альдари, который она стремилась запустить.

Иннеад была не просто душами альдари, суммой Перерожденных, обретшей жизнь. Она выступала совокупным воплощением Девы, Матери и Старухи. Иннеад представлялась одновременно и Лилеат, дарительницей видений, и Ишей, давшей жизнь альдари, и Морай-Хег, Смотрительницей судьбы.

Иврайна поднялась на ноги, пошатываясь от явленного ей откровения.

— Иврайна! — Окрик Визарха был преисполнен тревоги, однако, когда телохранитель шагнул к Открывающей Седьмого Пути, она лишь молча отмахнулась, чтобы не потерять ход мысли, от восхитительности которой у нее мурашки шли по коже.

Неужели она все это время неверно подходила к проблеме? Иврайна считала очевидным, что ее задача заключалась в объединении старушечьих мечей, чтобы Иннеад восстала из дремы и уничтожила Великого Врага. Но что, если старушечьи мечи являлись всего-навсего средством, а не целью?

Иврайна была известна как Дщерь Теней. Могла ли она оказаться лунным аспектом Иннеада, смертной реинкарнацией Лилеат? Если так, то, возможно, ключи Морай-Хег были просто средством для нахождения Матери и Старухи?

Иврайна подумала об Эльдраде. В молодости его называли Оком Незримых Судеб. Он был таким могущественным, что единственной пеленой, которую Ультран не мог прозреть в клубке, была лишь сама смерть. И даже ее он попытался преодолеть, дабы привести Иннеада на пески Когерии.

Мог ли он олицетворять Старуху? Ясновидцы выступали духовными наследниками старого жречества Морай-Хег, собирателей судеб, которые в доминионе альдари играли роль оракулов. Сам Эльдрад стал поворотной силой в превращении древнего поклонения в руническое знание, что распространилось вместе с азурианским Путем. Конечно, он старел, и по его венам растекалось кристаллическое проклятие всех ясновидцев, однако долголетие Эльдрада считалось исключительным. Возможно, то, что ясновидец считал упорным нежеланием умирать, в действительности имело божественные корни?

Знал ли он?

Иврайна посмотрела на своих спутников и теперь, вооруженная этим пониманием, увидела их с другой стороны.

Ее взгляд привлек к себе Мелиниэль, сидящий на одной из лавок со сложенными на коленях руками, в полной броне и прислоненным к стене копьем. Но внимание ее было обращено не на самого автарха, но на драгоценность у него в груди. Камень Кхаина, знак того, что теперь Мелиниэль был носителем Осколка Войны — величайшей аватары Каэла Менша Кхаина, владельца подлинного клинка Анарис, которым был убит Эльданеш.

А другие, здесь отсутствующие? Арлекин Идрэси Сна-Копье, воплощение Смеющегося бога? Как насчет ее союзницы с Ияндена, Иянны Ариеналь? Символом ее рукотворного мира являлось пламя Азуриана, отца самих богов, лорда возрожденного феникса…

А остальные? Хоек и Курноус? Гея и Иша? Возможно, пятый старушечий меч не откроется ей до тех пор, пока не соберется весь пантеон.

Это имело грандиозный и одновременно ужасающий смысл. Разве сами боги не имели душ? Когда Великий Враг попытался поглотить творцов альдари, ему не удалось пожрать их всех. Цегорах спасся, Кхаин раскололся на аватары. Могли уцелеть и другие фрагменты. Частицы каждого бога рассеялись среди расы альдари, снова и снова перерождаясь в смертных телах, как души самих альдари.

От тяжести осознания она едва не лишилась чувств.

Визарх оказался рядом с ней, Мелиниэль тоже поднялся со скамьи, и Иврайна поняла, что упала на колени. Алоринис с шипением заметался из стороны в сторону, не давая другим подойти ближе.

В ее мысли вдруг закралось сомнение, сменив упоение холодной тошнотой.

Может, она обманывала себя? Не так давно Дщерь Теней была готова погибнуть во имя цели, а теперь выдумывала что-то насчет перерождения богов. Внутри Иврайны начали бороться вера с неверием, раздирая ее разум до тех пор, пока обе концепции не размылись, и у нее в глазах не помутилось.

Она с трудом поднялась на ноги и в тот же миг испытала через Шепот чувство разъединения: «Рассветный парус» покинул «Сон Иннеада» вместе с остальной находившейся на борту флотилией. Иврайна вновь сосредоточилась на открывающемся с линкора виде на Агариметею, который и запустил цепочку ее размышлений. Битва вот-вот начнется, и она не могла позволить себе отвлекаться.

Для себя Иврайна решила, что откровение было настоящим, но пока она не могла раскрыть это знание остальным. Похоже, они не подозревали о своем божественном наследии, и, быть может, по веской на то причине. Мифы о богах полнились обманом, раздором и предательством. Лучше, чтобы никто из них не ставил более высоких целей, чем служение Иннеаду. Да и если она расскажет о своем новом видении, поверят ли они ей?

— Я в порядке, — расправляя одеяние, заверила провозвестница остальных.

Алоринис подтвердил ее слова довольным мяуканьем и умылся лапой. Иврайна не стала пускаться в объяснения. В Комморре она быстро усвоила, что часто лучше не говорить ничего, чем говорить неправду, которую можно опровергнуть.

Дщерь Теней не видела ни лица Визарха, ни Мелиниэля, но их сомнения волнами прокатывались по Шепоту. Открывающая Седьмого Пути собиралась еще раз уверить их, но тут «Рассветный парус» достиг верхних слоев атмосферы Агариметеи.

Она словно окунулась в кислоту, сжигающую ее до самых костей. Сущность Иврайны сорвало слой за слоем, каждая клетка ее тела лишилась жизненной силы. Вместе с ней умер и Шепот, неизменный гул иннари исчез, когда Дщерь Теней захлестнули волны электрической агонии.

Иврайна закричала, но не издала ни звука, корчась в безмолвных муках.

Захлебываясь невидимой жидкостью, что опаляла горло и выжигала глаза огненной болью, она всплыла из пучин. В ее трупном естестве снова затеплилась жизнь, вернув подвижность свинцовым конечностям и перезапустив остановившееся сердце. С возвращением жизни пришли и чувства. Свет. Звук. Холод палубы под ногами.

И жуткая тишина в разуме.

Шепот пропал.

Вместе с ней на борту «Рассветного паруса» находились десятки воинов, но с тем самым успехом Иврайна могла бы быть совершенно одна, поскольку не ощущала энергии их душ.

И снова ее окружили спутники. Рядом с ней на полу извивался Алоринис, дергая лапами от фантомных болей. Она ощутила себя тонкой травинкой, такой нежной, что ее могло сломить слабейшее прикосновение.