Елизавета Дворецкая - Щит побережья. Книга 1: Восточный Ворон
Чем ближе был час отплытия Брендольва, тем острее щемило сердце у Хельги. Кроме беспокойства о будущем жениха прибавилась обида: неужели он так и уедет, не попрощавшись с ней, покинет невесту сразу после обручения? При том, как расстались Брендольв и Даг, это будет похоже на разрыв. К ней вернулось прежнее ощущение, что все это невсерьез: сейчас она проснется, а никакой ссоры нет. Но увы – Даг тоже собирается в дорогу, и очень даже всерьез.
Хельга беспрестанно думала об этом, так что даже голова болела, но никак не могла взять в толк, отчего все получилось так досадно. А время бежало, и ей казалось, что она непоправимо опаздывает куда-то.
Наконец под вечер последнего дня, когда уже начало темнеть, в Тингваль прибежал мальчишка из Лаберга.
– Меня прислал к тебе Брендольв хёльд! – сказал он Хельге, протолкавшись к ней в женском покое. – Он ждет тебя у кривой елки. Просил, чтобы ты непременно приходила.
Едва дослушав, Хельга кинулась одеваться, второпях схватила накидку Сольвёр вместо своей, просунула голову в отверстие, дернула прядь волос, зацепившуюся за нагрудную застежку платья. Она так ждала этого, так надеялась, так отчаивалась, что теперь едва верила в сбывшиеся ожидания.
– Ты пойдешь одна? – обеспокоенно спросила Сольвёр. – Посмотри, уже темнеет! Это опасно! Возьми с собой кого-нибудь! Хотя бы Рэвунга! Он тебе ничуть не помешает! Вспомни, сколько тут нечисти!
– Ничего, ничего! – торопливо отговаривалась Хельга, отчаянно боясь, что кто-нибудь ее задержит. – Ничего не будет! Нечисти больше никакой нет! Он меня потом проводит! Не говори пока никому, что я ухожу!
Не дождавшись от Сольвёр ответа, Хельга кинулась к дверям. Сердце ее громко стучало от радости, что Брендольв все же вспомнил о ней, и она боялась только одного – как бы кто-нибудь не помешал. Хельга чувствовала, что отцу и Дагу не слишком понравилось бы это вечернее свидание – если бы Брендольв одумался и захотел на прощание оказать уважение новой родне, то мог бы и сам прийти в Тингваль. Уж не выгнали бы, и не мог он ждать плохой встречи. Но Хельга не давала воли этим мыслям. Мужчины вечно выдумывают всякую ерунду, чтобы всем осложнить жизнь, вечно ссорятся из-за пустяков и чувствуют себя оскорбленными всякой малостью. Чего стоят два-три неосторожных, в запальчивости сказанных слова по сравнению с многолетней связью их семей? С теми пятью годами, которые Брендольв прожил в Тингвале? С их обручением, которое уже скоро, на Празднике Дис, сделает Брендольва и Хельгу одной семьей?
Брендольв ждал ее, стоя возле той самой кривой елки-скамьи. Услышав торопливые шаги Хельги, он обернулся, и она приостановилась. При виде Брендольва ее радостный порыв поутих: таким непривычным он ей показался в кольчуге, с красным плащом, с богатым мечом у пояса. Тем самым, с волчьей головой на рукояти, что подарил ему Хельги хёвдинг. Мелькнуло недоумение: для чего он вырядился как на тинг? Или он отплывает прямо сейчас? Хельга даже бросила беглый взгляд в сторону моря, не стоит ли там «Морской Баран» со всей дружиной. С площадки у кривой елки моря было не видно, его заслоняли скалы, да Хельга и сама поняла глупость этой мысли. В поход не отправляются под вечер, когда море заволакивается туманом и даже берегов родного фьорда не разглядеть. Движимый неосознанным тщеславием, Брендольв хотел показаться невесте в самом роскошном и воинственном наряде и добился того, что она сразу ощутила его как бы уже ушедшим. Он был похож на того самого «Логвальда Неукротимого», который так напугал усадьбу Тингваль месяц назад.
Медленно подойдя, Хельга остановилась в двух шагах и молчала, то глядя на Брендольва, то отводя глаза. Все те радостные и теплые слова, которые она несла сюда, вдруг остыли, растаяли. Подумалось: ведь это он звал ее сюда – пусть он и говорит…
– Уплываешь? – все-таки первой нарушила молчание Хельга.
– Да. – Брендольв, кажется, был рад, что она подала голос. – Завтра. На рассвете. Альфрида бросала прутья – сказала, что завтра хороший день для начала похода. Что я вернусь живым.[26]
– Конечно, – сказала Хельга. Ничего другого она не могла и представить. – Ты же должен вернуться к Празднику Дис…
Она запнулась, не решившись вслух напомнить о свадьбе.
– Конечно, – повторил за ней Брендольв и опять замолчал.
Обоих мучила неловкость. Они оба желали этой встречи, но теперь, стоя на расстоянии вытянутой руки друг от друга, ощущали между собой неизмеримую холодную даль. Что-то сломалось. Или так и не сложилось на самом деле…
– Лучше бы Даг поехал со мной! – в сердцах воскликнул Брендольв. Он чувствовал, что с Хельгой и Дагом нельзя быть в мире или в ссоре по отдельности. – Тогда все было бы по-другому!
В мыслях его вспыхнула череда приятных образов: они с Дагом оплывают, плечом к плечу стоя на носу корабля, как братья Гуннар* и Хёгни* из древнего сказания, потом возвращаются, утомленные походом, но гордые победой, и счастливая Хельга машет руками с берега, приветствуя разом их обоих…
– Или ты – с ним, – добавила Хельга.
Да, тогда ей было бы спокойно! Оба они знали, в чем корень их нынешней неловкости, но поправить дело не могли.
– Нет! – упрямо возразил Брендольв, и у него стало такое же лицо, как тогда, на пиру в усадьбе Лаберг. – Это он должен был плыть со мной! Разве во время войны достойный человек должен отсиживаться дома или бежать за море? Скажи мне, Хельга! Что с вами случилось? Твой отец и брат не трусы, я знаю! Когда я приплыл сюда от кваргов, они не струсили и вышли на берег с оружием в руках, как мужчины! Что с тех пор изменилось? Или это тролли их заколдовали? Скажи мне!
Брендольв горячо и требовательно смотрел в лицо Хельге: ему тоже не нравился этот раздор, он не понимал его причины и всей душой жаждал прекратить. И уступить должен Даг, потому что он, Брендольв, прав, это любой треске во фьорде ясно!
– Я не знаю, – сказала Хельга. Она не могла осудить ни того, ни другого, и от этого было так тяжело, как будто на сердце лежал камень.
Посмотрев на нее, Брендольв вдруг устыдился, вспомнил все, что их связывает, и выбросил Дага из головы.
– Ну, ничего! – с потугой на бодрость сказал он и обнял Хельгу. – Не грусти. Скоро это все кончится. Я вернусь к Празднику Дис, и мы справим свадьбу и забудем всю эту ерунду. При чем здесь конунги, в конце-то концов? Я же не на конунге собираюсь жениться… А если Вильмунд конунг спросит, почему в войске нет никого из вашего рода, я скажу, что здесь разгулялась нечисть и вы не можете оставить дом без защиты. А вообще все это пустое. Я тебя люблю, Хельга, – добавил Брендольв ей в самое ухо. – Я тебя всегда любил, еще когда ты была маленькая. Я всегда знал, что ты будешь моей женой, а никакой другой я не хотел. Мне там у кваргов пару раз предлагали жениться, а я говорил, что у меня уже есть невеста. Я же знал, что ты ждешь меня. Ты и теперь будешь меня ждать, правда?
– Конечно, да, – шепнула Хельга. При мысли, что он вот-вот уедет, ей стало так горько, что горло сжалось, в глазах дрожали слезы. Первое же приветливое слово Брендольва бесследно стерло все, что их разделяло, и Брендольв опять казался ей частью собственной души. – Я тоже тебя люблю. Я тебя буду ждать. А потом мы больше никогда не поссоримся, ведь правда?
– Никогда, – тоже шепотом согласился Брендольв и поцеловал ее.
Хельга уткнулась лицом ему в плечо и не поднимала глаз: ей хотелось любить его сильно-сильно, чтобы сама ее любовь как-нибудь исправила этот раздор, но острая тревога мешала, и хотелось, чтобы все скорее осталось позади: и это расставание, и его поездка… Все, все! А когда он вернется, все будет как прежде.
Брендольв хотел проводить ее до дома, но Хельга не позволила, чтобы поскорее остаться одной. Брендольв ушел к Лабергу, а она побрела в другую сторону, к Тингвалю. Ей казалось, что Брендольв еще где-то рядом, хотелось обернуться и поискать его глазами, а следовало привыкать к мысли, что он далеко-далеко… Это было так странно, что мысли и чувства раздваивались, и даже самой Хельги делалось как бы две. И обе они брели по тропинке над морем, но в разные стороны…
Тьма сгущалась, и хотя дорогу еще было хорошо видно, выступы скал и деревья по сторонам тропинки принимали странные, непривычные очертания, точно в сумерках здесь появляются совсем другие деревья, не те, что стоят на этом месте днем. Весь мир стал другим. Медленно ступая по замерзшей тропинке, Хельга пыталась понять, каков же он теперь, ее мир, и каково ее место в нем. Прежний, приветливый и понятный, неприметно растаял, заменился новым – а всего-то месяц прошел! Казалось, что внешний мир – тропинка, скалы, ельник, туманное море под обрывом – живет сам по себе, а смысл его где-то отдельно, скользит за какой-то прозрачной, но неодолимой гранью, и поймать его никак не удается.
Тропинка огибала ореховый куст; на земле под ним, над присыпанными снегом палыми листьями, мягко светились четыре бледно-зеленых огонька. Хельга остановилась: из-под куста на нее настороженно смотрели два маленьких ореховых тролля. Один сидел на сломанной ветке, а второй – просто на земле. Их коричневатые шкурки почти сливались с палой листвой, и если бы не мерцание глаз, Хельга не увидела бы их.
