Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц

— Обычно у нас за столом многолюднее, — объяснил он между двумя блюдами. — Но часть гостей воспользовались моментом, что войска Мунтвига прошли дальше… и конечно же, как вы понимаете, сразу же…

— Выехали на охоту? — спросил я.

— Точно, — подтвердил он.

— А остальные?

— Те, что рангом ниже, обедают в общем зале.

— Тогда, — предположил я, — может быть, удобнее с народом?

— К вечеру вернутся более знатные гости, — сообщил он. — И более интересные собеседники.

— А, — сказал я, — тогда хорошо. Мои тоже как раз подоспеют.

Он взглянул на меня с интересом.

— Вы не считаете, что опасно вот так, одному?

— Уже считаю, — признался я. — Хотя совсем недавно я везде ездил один, и никто не обращал на меня внимания.

— И как, нравилось?

— Еще бы, — ответил я. — Но когда обрастаешь титулами и властью, то… гм… внимание обращают.

— И не всегда это внимание доброе, — согласился он.

После жаркого на стол подали пироги и медовое печенье, я медленно ел и запивал вином, ухитрившись добавить туда своего, в камине полыхают толстые березовые поленья, смолистые и душистые, от них по всему залу нервно заплясали багровые отблески. В углу в большой чаше подогревается вино Бриттии, слуги зачерпывают его кружками и разливают по нашим кубкам и чашам.

Доносились далекие голоса часовых, за окном посвистывает хмурый северный ветер, даже я, человек не слишком чувствительный, ощутил прелесть вечера в натопленной комнате, когда и в середине лета приходится искать тепло.

— Уютно у вас, — произнес я одобрительно.

— Спасибо, ваше высочество, — ответил он. — Если бы не эта новая война, было бы все замечательно.

Я спросил, понизив голос, словно спрашиваю о чем-то непристойном:

— Не любите войны?

Он ответил со вздохом:

— Как не любить, люблю, как жить без подвигов? Но мы еще от той не отошли, когда здесь прошел император Карл…

— Хуже всего, — сказал я, — это гражданская война, когда брат идет на брата, сын на отца… Разве войны между нашими королевствами не гражданские?

Он посмотрел на меня в некотором сомнении.

— Ваше высочество… ну, как бы… это для Господа Бога мы все братья…

Я взглянул на молча слушающую его жену.

— Леди Сандра, хотя Господь ничего не сказал про сестер, но я уверен, он в некотором смысле имел в виду вас в другом случае, когда говорил, что всякое дыхание хвалит Бога.

— Спасибо, ваше высочество, — ответила она сдержанно.

Дункан осушил содержимое кубка и со вздохом опустил его на стол.

— Чем закончится эта война? — спросил он. — Что войдет в мирный договор?

Я подумал, пожал плечами.

— Чем больше размышляю, тем больше вижу, что мирные договоры бессмысленны.

— Ваше высочество?

— Мы не прекращаем, — объяснил я, — а лишь откладываем войны.

— И что же делать? — спросил он.

— Война до победного конца, — сказал я жестко и понял, что, скорее всего, так и будет, что-то не вижу себя заключающим даже перемирие с Мунтвигом. — До капитуляции и установления власти победителя. В жестокое время живем, сэр Коллинсворд.

Придется потерпеть ужасы войны дольше, зато обезопасим себя со стороны временного побежденного противника, который будет мечтать о реванше и снова копить силы.

Через час после обеда вернулись рыцари, устроившие первую охоту в честь ухода войск Мунтвига. Я в ожидании прибытия армии вышел прогуляться по крепости, сопровождать меня вызвался управитель с типичной внешностью хозяйственника, плотный, быстрый в движениях, все замечающий и даже со мной не упускающий возможности раздавать указания слугам, что имели несчастье попасться навстречу.

Всякий раз, правда, извинялся, но удержаться не мог, виновато разводил руками.

— Не лучшее время для охоты, — заметил я.

Он сказал быстро:

— Да, это так… насчет охоты. Не совсем.

— Что, — спросил я, уловив в его голосе нечто иное, — это была не охота?

— Охота, — заверил он, — это благородное занятие для благородных людей, вы правы! Но на самом же деле сэр Коллинсворд велел объехать ближайшие деревни и посмотреть, в каком они теперь состоянии. Ну а если вдруг встретят оленя, перебегающего дорогу, или дикого кабана, то вот вам и охота…

— Мудро, — сказал я. — Хороший у вас хозяин.

— Прекрасный, — сказал он с пылом. — Весь в батюшку, а тот в деда. Коллинсворды все такие хозяйственные!

Мы вышли на задний двор, там небольшой сад, стиснутый высокими каменными стенами, десяток деревьев и обилие кустов роз, все невысокие, но цветы просто огромные.

Я засмотрелся на сочный бутон, где первые два листочка уже начинают отслаиваться, открывая нежнейшую плоть, бледную с едва заметной розоватостью, похожую на грудь молодой, но уже половозрелой девушки, но такого размера, что это скорее жопа, сочная и упругая, которую так и тянет то ли поцеловать нежно, то ли грызануть, как налитое сладким соком яблоко.

Дальше свободная от деревьев и кустов поляна, где к стволам двух деревьев привязаны толстые веревки, увитые гирляндами роз, а внизу широкая доска со спинкой, на которой сидит, раскачиваясь легонько, молодая, но очень спелая женщина с пышными формами.

Управитель пробормотал с непонятным выражением:

— Ох, она уже снова здесь.

Я кивнул в ее сторону.

— Родственница хозяина?

Он покачал головой.

— Нет, что вы!

— А кто?

— Сестра жены хозяина, — объяснил он. — Молодая вдова погибшего в прошлом году одного знатного сеньора, хорошего знакомого сэра Коллинсворда.

Я сказал с сочувствием:

— Здесь старается побыть в другой обстановке?

Он пробормотал:

— Ну… да, старается. Весьма. Там у нее богатое, но захолустное имение, потому частенько приезжает сюда к сестре.

— Здесь многолюднее?

Он кивнул.

— Да, здесь легче развеять… скорбь. Потому гостит подолгу.

— Да и другого мужа подыскать стоит, — заметил я. — Она в полном расцвете. А что полновата, так в постели всем нам такие нравятся больше.

Он улыбнулся, покачал головой.

— Вряд ли она, судя по ее поведению, озабочена поисками мужа. Став вдовой, она впервые ощутила свободу. Вот и радуется…

Мы повернули обратно, чтоб не подходить и не знакомиться, иначе придется начинать пошлейший ритуал ухаживания, а они меня все еще смешат, никак не привыкну, в мое время это было вычеркнуто за ненадобностью.

Я украдкой оглянулся через плечо, стараясь понять странное выражение управителя насчет того, что она уже снова здесь. Похоже, сестра леди Сандры обожает качели, ведь все прибывшие с такой интересной охоты все еще пируют, а она уже здесь, раскачивается слегка, вскинув нежно-белые полные руки и крепко держась за веревки.

Вообще-то да, понимаю, она и должна обожать качели, только так в этом строгом мире хороших манер можно вроде бы нечаянно показывать длинные стройные ноги, а они у нее именно такие, угадываю по ткани платья из тонкой материи.

Поэт выразил это мужское томление в словах: «Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня…» Так что эта леди прекрасно понимает наши стремления и вкусы и пользуется каждым удобным случаем, чтобы заявить о своей страсти к качелям, и милостиво разрешает молодым рыцарям сопровождать ее и даже помогать раскачиваться.

А когда раскачиваешься сильно, то можно и визжать в притворном испуге, и позволять платью под напором ветра оголять ее не знавшее солнца тело до колен, а то и до пояса… гм… надо будет изобрести трусики, все никак руки не дойдут до такой мелочи за этим строительством Царства Небесного…

Не пойму, что в них такого сложного, что их Изобрели позже самолетов и пароходов! И то же самое с бюстгальтером. Правда, надо идею подсказать кому-то другому, позорно мне войти в историю как создателю женских трусов и бюстгальтера.

Когда возвращались с обхода крепости, навстречу поспешил один из гостей, как я понимаю. Высокий и неимоверно худой, но мало того — на его череп ушло вдвое меньше материала, чем на голову сэра Коллинсворда. Хотя по высоте они один в один, только череп этого господина словно бы сплюснули с боков. У него крайне узкое лицо, длинный нос и крохотная челюсть, а голова сидит на длинной тонкой шее, из-за чего я сразу подумал о гусях, что Рим спасли, а потом вспомнил того роскошного гуся, что поймал и притащил Бобик.

— Ваше высочество, — прокричал он еще издали, — сэр Бренди Лендфорд к вашим услугам! Прошу дозволения со своими людьми присоединиться к вашей армии!

— Нет-нет, — возразил я, — это будет неуместно… А сколько у вас людей?

— Пятьдесят рыцарей, — сообщил он, — в полном вооружении, закаленные в боях, пятьсот лучников и двести арбалетчиков!