Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус
Но если бы я не отворачивался от этих событий, изменило бы это что-нибудь? Корбулон хочет найти моменты выбора. Это был один из них. Я знал о важности произошедшего, но решил не обращать на это внимания. Это был единственный выбор — служить Императору так долго, как смогу. И я всё ещё придерживаюсь этого выбора, именно он позволяет мне сохранить это подобие здравого ума.
Вторую, смертельную, ошибку я допускаю уже через пару минут. Я продолжаю говорить, слова ярости приходят в мой разум как никогда раньше. Моих братьев не нужно заставлять, чтобы ненавидеть зеленокожих, но я пестую в них ещё большее рвение.
— Братья! — Обращаюсь я. — Кровавые Ангелы ударят по орочьим укреплениям как воплощение самой ярости! Мы станем косой, прошедшей по их рядам и пожнем такой урожай смерти, что остальные твари по всей галактике будут бояться самой мысли о Хадриате XI!
Это то, что я собирался сказать. Слова приходят мне в голову за мгновение до того, как я начинаю говорить. Но вслух раздается обещание неизмеримого возмездия на головы предателей.
— Гор обманывает сам себя, — кричу я, — посмотрите, как его силы разбиваются о стены…
Мой голос постепенно затихает, а ярость усиливается. Я не прав, я не на подмостках. Я на корабле. Не посадочной палубе «Багрового призыва», а на мостике.
Здесь свершается худшее предательство.
Реальности наслаиваются друг на друга. Ваал превращается в «Мстительный дух», боевая баржа становится «Багровым призывом». Ударный крейсер сменяется Террой, затем Ангел ещё раз умирает у меня на глазах.
Слой за слоем обманов, каждый из них кажется абсолютно реальным, пока не разрушается появлением следующего. Я падаю сквозь каскад эпох и обреченных судеб, потеряв ощущение того, какая реальность ложь, а какая — правда.
Правда.
Здесь её нет.
Я хватаюсь за тот осколок сознания, который появился в тот момент, когда я пал.
На посадочной палубе я смотрю на то, как один корабль превращается в другой, а за ним меняется и война. Я вижу своё падение, вижу, как срываюсь в глубину «ярости».
Делаю ли я выбор?
Принимаю ли безумие, как Квирин?
Или я выбираю оставаться в сознании?
«И то и другое», — шепчет голос, — «и то и другое».
Я цепляюсь за эти слова, они важны. Затем замешательство снова затягивает меня. Я погружаюсь глубже в океан. На меня нападают разбитые воспоминания, их куски пускают мне кровь. Они — осколки первоначального падения. Время становится хаотичным, видения сменяются с каждым закрытием и открытием век. Постоянным остается только гнев. Жажда отомстить Гору, разыскать его в бурлящих видениях о реальности.
Глубже, исчезая в черноте.
Теперь я на поверхности Хадриата XI, облаченный в цвета роты смерти. Меня приняли, и я сражаюсь в той битве, что должна стать для меня последней.
Но каким образом я знаю это? Почему у меня вообще есть воспоминания о Хадриате?
Из-за понимания, знания о том, что я пал.
Это знание становится топливом для моей ярости, я проклинаю захвативший меня изъян. Затем мы с братьями прорываемся к укреплениям предателей. Я освобождаю Терру. Всё растущий осколок моей новой личности позволяет видеть сквозь иллюзию, реальность Хадриата XI просачивается наружу. Появляются два набора воспоминаний, идущих параллельно. Они одинаково реальны, они усиливают гнев друг друга.
Я бросаюсь на врага. Это — орки, это — силы Гора. Ответ на присутствие любых из них — уничтожение.
Тогда происходило следующее:
Орки захватили имперскую крепость и переделали её под свои нужды, осквернили укрепления своими животными символами. Поверх аквилы были нарисованы жестокие, скалящиеся лица, из железных стен теперь торчали шипы и покореженные куски металла.
Рота смерти пришла для того, чтобы взять эти стены штурмом. Мы должны были пробить брешь в рядах орков, захватить базу, заставить их отступить. «Грозовой ворон» «Кровавый шип» высадил нас меньше чем за километр от ворот. Его звено продолжило полёт, стреляя по бастионам из штурмовых пушек и ракет «Кровавый удар».
Орки не любят сражаться в обороне, не ждут за стенами. Зеленокожие вырываются из ворот нам навстречу, тысячи, на одно отделение роты смерти. Мы не сможем пережить такую встречу, но захватим внимание орков. Они не смогут думать ни о чем, кроме того, чтобы остановить нас и не обратят внимания на передвижения четвертой роты, пока не станет слишком поздно.
Отделение и армия сшибаются, чтобы померяться дикостью. Орки на стенах стреляют по «Грозовым воронам». Артиллерия стреляет в нас, со всех сторон взрываются снаряды. Зеленокожим наплевать на своих товарищей, после каждого взрыва в стороны разлетаются куски тел. Орочьи пехотинцы тоже палят во все стороны, воздух становится штормом из пуль. Всё вокруг трясется от грома выстрелов, топота ног в ботинках и рыков животной ненависти.
Я рычу вместе с ними.
Орки давят и стреляют друг в друга, торопясь добраться до нас. Ближайшие зеленокожие атакуют большими мечами и топорами. Остриё нашего клина врезается в их ряды, на меня обрушивается град ударов, повреждая броню, нанося раны.
Я не защищаюсь, ярость слишком велика. Каждое попадание — просто ещё одно злодеяние, требующее возмездия. Враги, стоящие перед моими глазами, не орки, но я чувствую каждый удар и возвращаю его в десятикратном размере. Я не остановлю атаку, не сделают этого и мои братья. Мы пробиваемся сквозь вражеский строй, не замечая ни ран, ни реальности. Я держу болт-пистолет перед собой и стреляю, разрывая голову любого врага, стоящего у меня на пути. В левой руке зажат Крозиус Арканум, по дуге разрубающий врагов, его силовое поле горит багровым огнём с каждым взмахом, рассекая броню и плоть. Мои ботинки давят внутренности, меня не остановить.
Я убиваю предателей-астартес. Они слабы перед лицом моей ярости. Их предательство делает их жалкими. Я бью и бью и бью, прорываясь сквозь их кровь. Я — воплощение возмездия, меня не остановить.
В воспоминаниях о реальности орки валятся от ударов роты смерти. Они встретили равных в бездумной жестокости. Наша броня и наше вооружение превосходит их, и мы пробиваемся к стенам.
Орки не отступают. Те десятки, что погибают от нашей руки, только уступают место следующей волне, жаждущей уничтожить нас. Мы не чувствуем боли. Наши раны ничего не значат. Но на самом деле это не так. Орк с силовым когтем давит голову моего брата справа. Никакая ярость не сможет превозмочь смерть. Тело воина падает и исчезает под зеленой волной, придвигающейся всё ближе.
Сыны Гора смыкают свои порядки.
Наш клин постепенно слабеет, орки убивают нас по одному. С каждым потерянным братом мы становимся всё опаснее — за каждую смерть мы несём возмездие. И это только распаляет ярость. Все миры и эпохи наслаиваются друг на друга, я вижу перед собой только красные цвета. Красные предупреждающие руны авто-чувств, которые я не могу отличить от багровой пульсации в моих глазах. Я двигаюсь вперёд и убиваю, двигаюсь и убиваю. Моё горло разрывается от безостановочного рёва. Я — ярость.
В моём существовании остается место только для двух мыслей — я отомщу за Ангела, я буду служить Императору. Каждое моё действие — выражение этих мыслей. Каждый выстрел, удар и брызги крови — их воплощение в реальность. Ярость абсолютна, но она направлена в нужное русло.
А затем враги исчезают. Я достиг открытых ворот. Четвёртая рота разбивает потерявшие порядок ряды орков. Укрепление пало, теперь оно в наших руках.
Я тоже падаю. Как только закончились враги, которых нужно убивать, тело теряет инерцию, вызванную яростью. Раны берут своё.
Я падаю во тьму. Тьму океана, поглощающего все воспоминания. Он есть во всех эрах, иллюзиях и реальностях. Всё ниже, ниже, глубже.
Но я буду служить. Целеустремленность никуда не делась. Она — звезда во мраке. Мой Император, мой примарх, мой орден. Я буду служить.
Это ощущение не связано с выбором. Это вера. Исчезнуть в «черной ярости» было бы равноценно предательству этой веры. А предательство — величайшее зло.
Я поднимаюсь из глубин в первый раз. Я буду вечно плыть в этом океане и никогда не найду спасительный берег. Но это безумие — часть моей службы. Это орудие, которое я буду использовать.
Я выныриваю из океана. Надо мной навис силуэт с топором. Я узнаю его. Это Асторат. Я называю его по имени.
— Позволь мне служить, — говорю ему я.
Он останавливает удар.
На этом воспоминание заканчивается. Мне приходится пробиваться на поверхность вновь и вновь. Я погрузился под такое количество временных фантомов и эхо. Ярость пытается утопить моё сознание. Я должен вновь найти сейчас, найти здесь.
«Выйди на поверхность», — говорю я себе, — «служи».
Я поднимаюсь сквозь тьму, я вижу звезду моего долга. Она так далеко. Тяжесть безумия может затянуть меня, но этого не должно произойти.
