Шимун Врочек - Легионы просят огня

Но не во время же войны?!

Донос на Арминия, думаю я. Донос на моего брата. «До — нос». Какое интересное слово.

— Что это значит, царь? — говорю я.

Арминий усмехается. Морщины собираются вокруг голубых варварских глаз.

— Все просто, легат. Один человек… Он так жаждет моей смерти, что готов ухватиться за любой, самый нелепый повод. Не обращай внимания, Гай. Все будет хорошо.

Верно, думаю я. Все будет хорошо…

Даже если — не будет.

Появляется распорядитель.

— Арминий, сын Сегимера, римский гражданин! — объявляет он. — Займите место на скамье обвиняемых!

Арминий кивает мне и садится. Внешне он совершенно спокоен.

Смертная казнь, значит. За государственную измену положена смертная казнь…

В Риме бы его привели на нижний уровень тюрьмы Туллия, в темные, низкие катакомбы, где от падающих с потолка капель вздрагивает заплесневелое эхо — и удавили. Молча и грубо, под глухую капель. Как сделали это когда‑то с катилинариями, сторонниками Луция Сергия Катилины.

Процесс суда состоит из трех частей.

Первая: обвинительная. Речь истца (или его адвоката).

Вторая: изыскательная. Судья допрашивает ответчика. Адвокаты молчат.

Третья: оправдательная. Речь ответчика (или его адвоката) в собственную защиту.

И только после этого судья выносит свое решение.

В связи с походной обстановкой адвокатов отменили. Так что мы теперь будем наслаждаться тщательно отрепетированным косноязычием участников.

Скамья истца до сих пор не занята.

— Кто обвиняет меня? — Арминий, царь херусков, встает и оглядывает присутствующих. Он поразительно красив. Белоснежная военная туника и белый панцирь, украшенный вставшими на задние лапы львами. У Арминия короткие светлые волосы, ярко — голубые глаза и резкий профиль.

Он, проклятье, больше похож на настоящего римлянина, чем все настоящие римляне вокруг него.

Поднимается шум. Нам самим интересно, кто этот таинственный обвинитель.

— Почему я не вижу его перед собой? Видимо, он слишком занят, пересчитывая серебро?

Вокруг — смех.

Доносчику по Плавциеву закону положены неприкосновенность и денежная награда.

— Сколько мне еще ждать? — Арминий явно издевается. Молодец, брат. Он уже перетянул на себя симпатии присутствующих. Если истец еще промедлит, на его долю достанутся только свист и насмешки толпы. — Пусть этот храбрец выйдет и покажет свое лицо!

— Я обвиняю.

Тишина.

У того, кто это сказал, глуховатый варварский акцент. И тяжелый, глубокий голос.

Арминий резко оборачивается.

— Ты?

— Я.

Он стоит у бокового входа. Очень рослый. Некогда крепкий воин, сейчас он постарел, погрузнел. Стал седым и испортил характер. Сегест, царь хавков. Доносчик. Обвинитель.

А еще он — отец Туснельды.

— Благородный Сегест, — Арминий приветствует моего будущего тестя ироничным кивком. — Прости, что не признал.

Свист, крики, смех.

Свистит кто‑то позади меня. Так, что от переливов звука у меня скоро лопнет голова.

— Мне плевать, что вы обо мне думаете, — германец игнорирует шум. Зрители кричат — варвар им не нравится. Некоторые молчат и хмурятся. Вроде Нумония. Легат Восемнадцатого смотрит прямо перед собой, шрам на затылке пульсирует.

— Да, я обвиняю Германа, сына Сегимера… вы знаете его по имени Арминий! Я обвиняю его в измене и в подготовке восстания против Рима. Которому, если кто забыл, он поклялся в верности!

Латынь его звучит так, словно он произносит слова с камнями в глотке. Клекот и глухое рычание.

Варвар, думает большинство римлян.

— И твоя дочь тут, видимо, ни при чем? — осведомляется Арминий иронично.

Сегест, прерванный на полуслове, умолкает. Багровеет.

Вообще, конечно, комедия. Один римский гражданин обвиняет другого римского гражданина в преступлении против общества…

И оба они — варвары.

— Говорят, Арминий просил Сегеста отдать за него дочь, — произносит Нумоний негромко. — Но Сегест почему‑то — не знаю, почему — отказал. С тех пор между ними — ад и Преисподняя. Впрочем… — легат Восемнадцатого смотрит на меня пристально. — Но ты, должно быть, и сам это прекрасно знаешь, Гай?

— Нет.

Обвинительная речь Сегеста полна грубостей, оговорок и искалеченных падежей. Ошибки вызывают смех зрителей, грубость — возмущение, латинская грамматика стонет в углу, издыхая. Сегест упорно говорит, не обращая внимания на шум.

Вару несколько раз приходится призывать к порядку, смутьянов преторианцы выводят из палатки.

Наконец, Сегест ставит точку. Арминий кивает. И вдруг начинает аплодировать. Тишина, в которой отчетливо звучат раздельные четкие хлопки…

Лицо Сегеста искажается.

Короткий смешок в толпе. И вдруг зрители начинают аплодировать. Через мгновение это уже овация…

На Сегеста страшно смотреть.

Зрители аплодируют не царю хавков, а его позору.

Впрочем, симпатии толпы сейчас далеко не главное…

Чтобы ни думали зрители, все решает один человек. И этот человек — Квинтилий Вар.

— Арминий, сын Сегимера!

Он встает и выпрямляет спину. Его осанке и благородству облика может позавидовать Гай Юлий Цезарь.

— Вы позволите мне говорить в свою защиту, пропретор?

Вар задумчиво касается губ кончиками пальцев. Он сидит в кресле и слушает.

— Конечно, конечно.

— Спасибо, пропретор. — Арминий выходит в центр палатки. Гул ветра торжественно вторит каждому его шагу.

Арминий оглядывает атриум. Сегест, белый от ярости, сидит на скамье обвинителя. Дерево скрипит, словно с трудом выдерживает тяжесть его гнева.

— Римляне! Воины! Посмотрите на этого человека, — говорит Арминий на чистейшей, чеканной латыни. Взгляды обращаются на Сегеста. — Кого вы видите? Варвара? А ведь перед вами — римский гражданин, всадник, имеющий право носить золотое кольцо. Доносчика? А ведь перед вами — искатель правды, ревнитель законов! Может быть, вы видите перед собой вздорного, капризного отца — тирана? Что вы! Ваши глаза вас обманывают! Перед вами — отец нежный и заботливый…

Арминий говорит, люди слушают.

— …Только этот человек прав, а вы, я, наши глаза, наши уши, наш разум, наше чувство справедливости — все мы ошибаемся. Не так ли, Сегест?

Я качаю головой. Блестяще. Не споря ни с единым словом Сегеста, брат обратил все аргументы царя хавков в пыль.

Под бурные — и настоящие! — аплодисменты Арминий благодарит слушателей и садится. Взгляды обращаются на пропретора. Теперь он должен вынести приговор.

Молчание длится.

Зрители ждут, участники ждут. Где‑то за стеной палатки продолжает хлопать на ветру знамя когорты. Я представляю: алое пятно бьется на фоне предгрозового неба…

— Я прошу дать мне время на размышление, — говорит Вар слабым голосом. Лоб блестит от испарины. Пропретор без сил опускается в кресло. — В уединении, прошу меня извинить… Позже я объявлю свое решение.

Нужно ждать, напоминаю я себе. Просто ждать. Квинтилий Вар, пропретор провинции Великая Германия, размышляет.

Скоро он вынесет свое решение.

А мне нужно отвлечься.

Я возвращаюсь в свою палатку и говорю бенефициарию:

— Позовите ко мне легионера Виктора из первого манипула второй когорты.

Тот салютует и выбегает прочь. Хлопает клапан.

Через некоторое время появляется Виктор. Огромный легионер ухмыляется, салютует.

Я киваю.

— Ты‑то мне и нужен.

— Легат, намечается что‑то интересное? — Виктор оживлен и весел. — Обещаю, я не подведу…

— Подожди немного.

Я заканчиваю писать, откладываю перо. Поднимаю голову:

— Виктор, я все не могу понять. Может, ты мне поможешь? Что ты делал в тот вечер в Ализоне? У тебя была увольнительная?

Рослый легионер молчит. Лицо странное. На жаргоне гладиаторов это называется «сбить с позиции».

— Легат, я…

Понятно. Что ж, это многое объясняет.

— Ты был в самоволке, верно, Виктор? Можешь не отвечать, просто кивни.

Легионер обреченно кивает. Я смотрю на него:

— И что мне с тобой делать, Виктор?

— Легат… я… — он вспоминает, как должен поступать в этом случае солдат. Легионер вытягивает по струнке, лицо каменное. — Виноват! Готов понести наказание, легат!!

От раскатов мощного голоса звенит в ушах. Я морщусь.

— Тише, Виктор. С одной стороны, ты действительно заслуживаешь сурового наказания… но с другой: ты очень вовремя выручил меня в трудной ситуации. Так что теперь я, как твой командир и как человек, тобой спасенный, нахожусь в некотором затруднении. Понимаешь, Виктор? Как твой легат, я не могу спускать нарушение дисциплины, но также я должен вознаграждать мужество и храбрость. Ты достоин венка за спасение товарища в бою. И наказания розгами — за неподчинение приказу. Как нам быть?