Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус

Я выхожу из стазисной камеры и приближаюсь к столу, к которому прикован Квирин. Я наклоняюсь над столом и осматриваю его лицо. Вижу ли я сходства со своим положением? Да, вижу. Но не те, которые нужны Корбулону. Зубы Квирина сжаты настолько сильно, что могут раскусить железо. Жилистая шея напряжена, в глазах горит жажда сразиться с врагом. Иногда силуэт, который мы видим и тот, кого мы атакуем, оба оказываются врагами. Иногда мы нападаем на видение, но наносим вред союзникам. Дыхание Квирина быстрое и отрывистое, терпение его злобы на исходе. Реклюзиарх шепчет слова своей ярости.

— Я остановлю тебя, Гор. Я вырву твои сердца из твоей груди, а руки из суставов. Ты не можешь уйти от меня, ты не сдержишь меня, ты — мерзость в глазах нашего отца и больше не сможешь осквернять галактику…

Он продолжает и продолжает. Проклятие, отчаянная злоба, призывы к отмщению и справедливости. Я знаю их. Я сам произношу их, чувствую их. В этом нет ничего нового.

В таком случае, перейдем к глазам. Что с ними? Глаза Квирина расширены, они сосредоточенно направлены на врагов, погибших десять тысяч лет назад, и поглощены ненавистью. Ярость переполняет их, в них нет надежды.

Но Корбулон прав, падения Квирина в «черную ярость» было необычным. Мефистон согласен с этим, иначе он бы не пришел. В таком случае я предприму всё возможное. Это наш общий долг в борьбе с общим проклятием.

— Реклюзиарх Квирин, — обращаюсь я, — брат, услышь меня. Я знаю, что ты видишь. Я тоже вижу это.

Может не сию секунду. Но каждая из них может стать такой. Легкая потеря концентрации и реальность начинает размываться.

— Это ложь, отринь её.

Квирин не обращает внимания на мои слова. Проклятия продолжаются, становятся невнятными и переходят в рык. Его ненависть к предателям слишком сильна, чтобы выразить её словами.

— Разговоры не помогут, — говорит Корбулон, — не на этой стадии. Пожалуйста, поговори с ним, капеллан, так, как можешь только ты.

Да, я могу разговаривать с безумцами, я понимаю их язык. Мне придется сознательно потерять контроль, размыть реальность, оказавшись по обе стороны одновременно. Это рискованное равновесие.

Всё расплывается.

Склеп теряет свои очертания.

Грохот оружия, становится всё громче.

Я на Ваале. Я на Терре. В склепе. На бастионах Императорского дворца.

Я вижу, как стены крошатся от артиллерии предателей.

Ярость расцветает.

Боковым зрением я вижу бесконечный блеск крови и пляшущие искры.

Падение в волны океана ярости.

Склеп становится призрачным.

Дворец всё уплотняется в этой преданной реальности.

Война требует внимания. Квирин кричит, предатели бросаются в пролом.

Как они посмели.

Они заплатят за это.

В моем горле формируется рык, жажда вражеской крови.

…

Нет.

Я поднимаюсь на поверхность. Мои кулаки сжаты так сильно, что могут расколоть адамантий. Возвращение в реальность требует психического напряжения способного разрывать плоть.

— Да, — произношу я. Каждое слово для меня будто удар, ломающий кости. — Да, я могу с ним говорить. — Я делаю паузу, концентрируясь на каждом вдохе, пока не перестаю скалиться. — Я могу говорить с ним в глубинах «ярости».

Я отворачиваюсь от Квирина и устремляю взгляд на Корбулона. Я фокусирую зрение, чтобы он перестал размываться, чтобы всё стало чётким.

Далекое эхо войны. Всё дальше.

— Я могу повести его в бой, — продолжаю я, — но не смогу вытащить его из безумия.

Как я могу освободить его, когда не в силах убежать от «ярости» сам?

— Ты ничего в нём не видишь? — Спросил Корбулон — Ничего необычного?

— Ничего. Обстоятельства его падения могли быть необычными, но то, куда они его привели нам хорошо известно.

Мефистон молчал во время моих попыток.

— Значит, Квирин потерян для нас, — говорит он. Это не вопрос, а утверждение.

— Но не для меня, — отвечаю я, — он может служить.

Мой недолгий контакт с обезумевшим реклюзиархом хотя бы показал глубины его ярости и веры. Он достоин мученической погибели в роте смерти.

— Да будет так, — кивает Корбулон. Он закончил с Квирином, но не со мной. — Брат-капеллан, я прошу ещё немного твоей помощи.

А. Мы всё же пойдем по ступеням в комнату под склепом. Ещё одно погружение.

— Конечно, брат. — Я поворачиваюсь к Мефистону. — Я был рад встретиться, старший библиарий.

— Это взаимно. Редко выпадает шанс поговорить с тобой вне поля боя.

— Как и должно быть. — Каждая минута, когда я не убиваю врагов Императора, является бесполезной мукой.

— Это правда. — Дав понять, что он осознает тяжесть мой ноши, властелин смерти покидает нас.

— Я скажу стражам, чтобы забрали реклюзиарха Квирина, — говорит он Корбулону.

— Что мы ищем? — Спрашиваю я, спускаясь по спиральной лестнице. Шаги наших керамитовых ботинок отражаются глухим эхом. Ударами мрачных колоколов, лишенных надежды.

— Выбор, — отвечает Корбулон, — я не готов немедленно отказаться от этой возможности. Осталась ещё одна вещь, требующая изучения. Мы ничего не можем поделать с выбором Квирина, но, возможно, что-то узнаем из твоего.

— Понимаю.

— Надеюсь, что это так, брат-капеллан. У тебя и владыки Мефистона несгибаемая воля. Сложно спорить с тем, что она сыграла решающую роль в вашем сохранении.

— «Каким бы оно ни было». — Думаю я, а вслух говорю, — Продолжай.

— Когда есть воля — есть выбор.

— Всегда?

— Я не пытаюсь свести это к простой однозначности, брат. Конечно же, не всегда. Я не могу силой воли сделать так, чтобы у меня появились крылья нашего примарха.

Если бы он мог, перед нами бы снова появился образ самого Ангела.

— Однако, — продолжает он, — мы оба видели, как наши библиарии летят на крыльях психической воли.

— Так и есть, — соглашаюсь я.

— Нам необходимо найти правильное направление для твоей воли, капеллан Лемартес.

— Ты знаешь, что это может быть?

— Я не настолько самоуверен.

Это правда. Битвы, в которых сражался Корбулон и силы, которые он дал ордену, легендарны. Они — источник заслуженной гордости. Но Корбулон смотрит в будущее — это его священный долг. Тьма, которую он там видит, должно быть, умеряет гордыню.

— Я думал о падении Квирина, — говорит он, — о его выборе. Думал о возвращении владыки Мефистона из пут «чёрной ярости».

— Его возвращениях, — поправляю я.

— Именно так. Однако только первое наводит на нужные рассуждения.

Мы пришли в комнату, где я подвергаюсь пыткам. Я сам даю на это согласие. Корбулон пытает меня, но не желает этого делать. Комната представляет собой небольшой восьмиугольник с каменным троном посередине, усиленным адамантиевыми распорками. Меня ожидают оковы, также из адамантия. Больше в комнате ничего нет, ни знамен, ни гравировки на стенах. Это не место для празднований, большую важность представляет то, что стены достаточно толстые, что они скроют мои крики, так же как трон будет сдерживать мои попытки выбраться. Несколько люминосфер создают минимум освещения. Здесь всё в тени, как и должно быть. Всё происходящее в этой комнате должно оставаться в тайне.

Уже было множество неудачных попыток.

Но мы продолжаем, истязатель и истязаемый, желающий и нежелающий. Обязанные делать это службой ордену, памяти нашего примарха, Императору.

Я сижу на троне, а Корбулон закрепляет кандалы. Их много, все они тяжелые, по несколько полос на каждую конечность, даже один для головы. Меня необходимо держать неподвижным, если меня не лишить всех точек опоры, то я могу разрушить эту каменную тюрьму на пике ярости.

Корбулон отступает назад.

— С твоего позволения, капеллан.

— Продолжай, — отвечаю я.

Его вопрос и мой ответ уже стали традицией. Но не формальностью. Он не начнет без моего согласия. Каждый проводимый эксперимент является большим риском. Я могу не выйти на поверхность, уйти на дно океана ярости и утонуть в нем. Даже сейчас, ещё до того, как мы начали, течения сильны, они тянут меня. Оказавшись в кандалах, я слегка расслабляю контроль над своими инстинктами, и гнев старается нанести удар. Во мраке комнаты красные точки на моем зрении начинают пульсировать, молнии далеко шторма становятся багровыми.

— Нам необходимо узнать всё, что предшествовало твоему падению, — говорит Корбулон.

— Я прекрасно это помню.

— Обдумываешь ли ты произошедшее?

— Нет. — Это час моего величайшего поражения, преследующий меня. Из-за него каждая секунда моего существования превратилась в боль и насилие, поэтому я не вспоминаю о нём.

— Пожалуйста, сделай это сейчас, — просит Корбулон, — найди саму суть Лемартеса, который пал, и пойми, был ли у тебя в тот момент выбор отбросить пришедшую за тобой ярость.