Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
Он вздрогнул и съежился, а я сказал утешающе:
— Не слушай женщин, да еще красивых. Они все дуры, за что и любим их так преданно и нежно. Вообще-то, пока у нас сейчас отдых, можешь съездить к Клекоталю. Норберт говорил, это здешний мудрец, он живет за городом. Все тебе пояснит и научит, как справляться.
Его лицо озарилось надеждой.
— Ваше высочество!. Завтра же с самого раннего утра…
— Завтра нам в поход, — напомнил я. — Или ты не хочешь помощи?
— Жажду!
— Тогда езжай сейчас.
Он подхватился и стрелой вылетел из шатра. Аскланделла фыркнула:
— Думаете, поможет?
— Шанс есть, — ответил я кротко.
Она помолчала, я не стал задавать наводящие вопросы, уже догадываясь, почему она вдруг задержалась в моем шатре. После разговора с Лаутергардой выглядит весьма задумчивой, даже пару раз ответила не совсем впопад, что просто немыслимо для дочери коронованных родителей, с детства приученных следить за каждым своим шагом, словом и взглядом.
И сейчас, когда мы говорили о наступлении и Мунтвиге, вид у нее был таков, что сосредоточенно думает о чем-то своем, совсем не о противостоянии двух таких ну абсолютно разных идеологических систем.
— Вы уверены, — проговорила она медленно, — что у вас есть шансы в вашем тщетном сопротивлении великому императору Мунтвигу?
Я сказал мудро:
— Одна из важнейших заповедей политика, которая полностью совпадает с библейскими заповедями: никогда не прибегай к насилию! Разумеется, кроме тех случаев, когда ты сильнее.
— Ах-ах, вы считаете себя сильнее?
— Вы все увидите, — пообещал я.
— Вы настолько слабы, — съязвила она, — что даже женщин принимаете в войско!
Вот оно, мелькнула мысль, недолго подбиралась к главной теме. Сейчас должен оправдываться, так она все видит, как же, жди, плохо тебя учили, принцесса на горошине.
— Вы правы, принцесса, — ответил я. — Когда мужчины начинают слабеть, женщины перестают нас подталкивать в спину и сами становятся рядом плечом к плечу.
Она воскликнула:
— Это отвратительно!
— Да, — согласился я, — вы правы. Но нам так нравится. Если с женой или любимой видишься не только в редкие моменты, когда возвращаешься в замок… м-м-м, для нас это прекрасно. Да-да, понимаю, это отвратительно и гадко. Но нам так нравится мчаться бок о бок на конях солнцу и ветру навстречу… болтая свободно и раскованно, а в небе луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно…
— Вы соблазнили такой непристойностью благородную принцессу Лаутергарду! — воскликнула она с негодованием.
— Правда? — спросил я. — А мне показалось, что все счастливы. И сама принцесса. Кстати, она, как и вы, поехала навстречу своему жениху графу Сноррику, но вот теперь мне кажется, что и не спешит совсем… Теперь она стбит…. В смысле ценится гораздо дороже, как мне кажется.
— Гнусность, — отрезала она. — Женщина не должна ездить на коне верхом. Да еще вот так…
— Как? — спросил я невинно.
— В таком виде, — отрезала она. — Не прикидывайтесь! В наших королевствах так не принято! Думаю, что и в Бриттии тоже.
— У вас не принято, — отпарировал я, — а у нас еще как! И почему это мы должны равняться на ваши древнепещерные обычаи захудалых королевств в медвежьих углах? Ясно же, что вся культура и цивилизация сосредоточены на Юге. Разве по мне не видно?
Она спросила саркастически, но я уловил в ее голосе напряжение:
— И что… у вас там, на Юге… в самом деле… так ходят?
Я пожал плечами.
— Вообще-то нет. Но если кто-то хочет ходить так, особенно в жару, то почему нет? У нас, знаете ли, чуточку жарче.
— И что? — спросила она с тем же напряжением. — Что говорят мужчины?
— Да ничего, — ответил я с удивлением. — У нас, знаете ли, женщина по закону равна во всех правах с мужчинами.
— Что-о-о?
— Что слышали, — сказал я злорадно. — Женщина может править, руководить, ездить по стране без сопровождающих, вести свои и порученные ей дела, покупать земли или продавать… она может стать хоть канцлером! Да, конечно, сидеть дурой у окошка, не смея выйти даже во двор, — это хорошо, никаких обязанностей!
Она вспылила:
— Вы дурно отзываетесь о женщинах!
— Напротив, — возразил я. — У нас таких тоже хватает, но в то же благословенное время у нас нет ограничений для женщин ни в каком деле и роде деятельности! Хочешь — сиди покорно и жди повелителя, хочешь — живи как человек. И потому многим нравится чувствовать себя не уступающими мужчинам.
Я говорил вроде бы небрежно, как о деле, всем нам там, на Юге, знакомом и привычном, но слова подбирал тщательно, чтобы не отпугнуть излишними свободами.
— Какая женщина решится? — воскликнула она. — Только… из самого подлого сословия?
Я нагло расхохотался.
— А вы дура, принцесса. Понятно же, что отваги хватает только у благородных, а также воспитания, образования и умения обращаться с людьми. Только леди из высокого сословия может и смотреть свысока, и вести переговоры… да что я вам такое говорю? Вам что об стенку переспелым, а то и вовсе испорченным горохом. Даже пример Лаутергарды не убеждает, верно? А таких, как она, в цивилизованных и развитых королевствах тысячи и тысячи!
Она поднялась с самым надменным видом, закусив губу.
— Может, где-то и есть такие люди, — ответила она холодно, — однако вы грубиян, хам и невежда, с благородными людьми и рядом не сидели!
Я проследил взглядом, как она вышла, прямая и высокомерная, даже выплыла, будто ног нет вообще, словно скользит по льду, а ведь уже пользуется, хоть и вынужденно, одним из важных преимуществ женщины нового типа — ходит куда пожелает, одна, без осточертевшего сопровождения служанки. Надо будет напомнить и поинтересоваться, сильно ли чувствует себя ущемленной, что разговаривает с мужчинами без того, чтобы за ней наблюдали с близкого расстояния недремлющие и так надоедающие тетки?
Глава 7
Утром сдержанный шум за стенами шатра, негромкие голоса, приятный аромат костров и жареной еды, где запахи мяса вкусно смешиваются с запахами поджаренного хлеба.
Я услышал голос Альбрехта, Зигфрид что-то ответил неразборчиво.
— Я не сплю! — крикнул я. — Барон, заходите!
Полог отодвинулся, Альбрехт заглянул, убедился, что я не под одеялом, а уже за столом, вошел и уставился на меня с хмурым вопросом в темных глазах.
О том, что уже граф, а не барон, напоминать не стал, вдруг у меня память пошаливает с чьей-то еще более ветреной памятью, пока я сплю, так что мое никчемное ехидство даже не царапнуло.
— Норберт уже выехал, — напомнил он.
— Его работа идти впереди, — ответил я, — и убирать камешки с пути моего высочества. Чем вы так встревожены, дорогой друг? У вас брови какие-то не такие.
— Что думаете насчет принцессы? — спросил он.
— Уже работаю, — сообщил я.
Его брови приподнялись еще выше.
— И?
— Наш ответ Чемберлену будет несимметричным, — ответил я. — Идеи побеждаются только другими идеями, но, как гласит история, благородные идеи проще побивать низменными, ибо человек в натуре своей подл. Как благородный рыцарь, я против, но как политик — использую!
Он кивнул.
— Есть подвижки?
— Хоть и с опозданием, — сказал я, понизив голос, — но отвечаю. Для начала разосрем этот их союз двух империй. С одной еще не знаю, как управлюсь, а уж с двумя… И пусть империя Вильгельма не такая воинственная, но, возможно, многолюдная, богатая, и тогда силы Мунтвига будут постоянно подпитываться ее мощью…
Он прислушался, сказал быстро:
— Упомяни черта, он тут как тут.
Донесся властный голос принцессы, кого-то отчитывает, женщины даже в плену уверены, что это у них все в плену, затем прозвучал цокот ее каблучков, в шатер заглянул Зигфрид.
— Ваше высочество, — проговорил он, — тут эта, как ее, ну, принцесса вроде бы, если не врет…
— Пропусти, — велел я, — может, и не врет. А может, и врет.
Принцесса вошла предельно высокомерная, явно слышала, еще с порога спросила надменно:
— Я вчера забыла поинтересоваться, вы уже отправили сообщение, что я у вас в плену? Запросили выкуп? Какой?
Я указал ей на лавку.
— Присядьте ваше высочество. Мы сейчас закончим с графом обсуждать послевоенное устройство территорий, ранее занимаемых неким Мунтвигом.
Она села, громко фыркнув, и отвернулась. Альбрехт сказал почтительно:
— Ваше высочество, вы предложили прекрасный план по нейтрализации последствий и полного искоренения даже памяти о. Однако, умоляю вас…
Я сказал грозно:
— Чего еще?
Он сказал совсем просительно:
— Давайте остальное перенесем на потом, я не смею задерживать прекрасную принцессу.
Я пробурчал недовольно:
