Джеймс Сваллоу - Кровавые Ангелы: Омнибус
— Никогда не видел подобного, — признается Кастигон.
— Как и я.
Смерть миров и целых флотов, да, такое я видел. Я участвовал в уничтожении целых еретических систем. Но эта резня другого рода. Единственное оружие, что использовалось, было в руках слуг Империума, что обратились друг против друга. Мы не видели ни малейшего намека на вражескую силу, что делало врага еще опаснее. Здесь должен быть враг. То, что мы видели, не могло произойти случайно. Порождение варпа, подобное болезни, поразило Супплициум Секундус и флот вторжения. Я не мог заставить себя поверить, что это случилось спонтанно. Его сюда принесли. Спустили с цепи.
— Я отзываю разведотряды, — говорит Кастигон. Я киваю. Он прав, что делает это. Там больше нечего узнать. Я начинаю сомневаться, было ли бы, в конце концов, даже на планете что-то стоящее внимания.
Вопрос поднимается, когда последние транспорты возвращаются на «Кровавую Проповедь». Внезапно вокс взрывается сообщениями с Супплициум Терциус. Передача хаотична, но шум голосов ясен благодаря единообразию сообщений. Терциус умоляет о помощи. «Проповедь» получает поток пиктов, чье изображение трясется, сбивается и полностью прерывается. Это свидетельства, смонтированные в выражение отчаяния. Они несут знаки бунта, мятежа, безумия. Улицы городов превратились в массовые драки, жители набрасываются друг на друга, словно воюющие муравьи. Хаос (давайте назовем его своим именем) распространяется по планете, словно пленка прометия по воде. Скорость заражения невероятна. Когда мы прибыли в систему, мы связывались с космопортом на Терциуме, и не было никаких признаков, что что-то не так. А теперь, спустя день, когда мы спешим покинуть орбиту Секундуса и мчимся на Терциус, я знаю, что мы можем опоздать. И это знает каждый воин на нашем транспорте. Мы знаем, но мы не позволим этому случиться. Если бы воля могла двигать корабль, мы бы уже вставали на якорь над планетой.
Кастигон один за другим пытается достучаться до каждого контрольного узла. Космопорты, базы сил планетарной обороны, лорд-губернатор, даже до каждого дворянина или командного аристократа, упомянутого в наших записях о Терциусе. Ему приходится сдаться. Порядок на Терциусе быстро исчезает. Мне приходит в голову, что от катастрофы мы сможем спасти только наши собственные разумы.
По дороге на Терциус сообщения становятся все более угнетающими. Наше путешествие между орбитами двух планет к месту их сближения коротко. И все же это слишком долго. Шум перетекает в визг, а потом голоса обрываются еще более громкой тишиной. Поток пиктов тоже прекращается. Прежде чем это случается, он успевает одарить нас судорожной мозаикой изображений.
Пока «Кровавая Проповедь» мчится к миру, теперь покрытому зловещим спокойствием, Кастигон собирает офицеров на стратегиуме. Столас и остальные оставляют мне побольше места у стола тактикария. Дли них, как и для себя, я существую в сфере теней. Я думаю об этом, как о символе, но кажется, у нее есть реальная сила. Живых, силой ли, или по своей воле, отталкивает от непознаваемого среди них. Я воскрес и родился снова. Тело, что было Калистарием, живет. Разум, что оживляет его — Мефистон. Жизнь Калистария теперь не больше чем пролог к моему существованию.
Столас спрашивает:
— Если все линии связи замолчали, не значит ли это, что мы уже опоздали?
Кастигон не колеблется.
— Падение предшествует уничтожению, — объявляет он. — Даже для самой решительной части населения понадобится несколько недель, чтобы переубивать друг друга. Кризис пришел к гражданам Терциуса под нашим взором, и мы не можем их подвести.
Он говорит за всех нас. Мы идем на Терциус не Ангелами Смерти, но Спасением.
— Мы должны уничтожить эту мерзость, — говорит сержант Гамигин, его голос спокоен, но все же заметен его праведный гнев. Это ярость, с которой идут в битвы. Он почувствовал прикосновение врага, и ответит со страстью, подпитанной правосудием. И он тоже говорит за нас всех. Какой бы враг не атаковал Супплициум, будь это демон или ксенос, мы уничтожим его до конца, даже памяти о нем не останется.
И тут, в следующую секунду, он находит нас первым. Звучат предупреждения о столкновении. Рулевой Лпос выкрикивает приказы. Корабль неповоротливо пытается уклониться. Мы все смотрим вперед. Мы видим нашу близкую гибель.
«Кровавая Проповедь» столкнулась с темным кораблем. Он даже больше ударного крейсера. Совершенно без света, он чернее ночи в тьме космоса. Он проходит над нами, и на несколько минут нас накрывает его тенью и его массой. Когда это происходит, мы больше не видим звезды, нет чувства движения, нет чувства, что мы проходим мимо другого корабля. Только огромной вес ощущения несуществования, и кажется легко поверить, что мы попали в вечную ночь. Дно незнакомого корабля задевает наши шпили, полностью снося их. Но потом корабли расходятся, и наш содрогается, и Лпос пытается выровнять его угол как можно скорее, а второй проходит мимо в мертвом спокойствии.
Повреждения минимальны. «Проповедь» выравнивается, и начинается общая проверка. Кажется, что второй корабль дрейфует. В нем нет энергии, и авгуры не обнаруживают на нем никаких следов радиации.
— Из мордианского флота? — спрашивает Столас. — Может команда погрузилась в чуму ярости после того, как корабль попытался уйти, — продолжает он.
— Нет, — говорю я. Я не удовлетворен. Такое совпадение, едва не случившееся столкновение, действует мне на нервы. Это просто слишком неправдопобно. Для того, чтобы в огромном пространстве космоса, встретили друг друга две пылинки, нужно, чтобы сработало что-то кроме случайности, и этот корабль не может быть еще одной могилой гвардейцев.
Сначала нелегко определить конфигурацию корабля, не только из-за его размеров. Не только из-за его темноты. Пусть он достаточно цельный, есть какая-то неясность в его форме.
— Это боевая баржа, — ошарашено объявляет Лпос.
Он прав. И он ошибается. Его форма действительно основана на боевой барже Адептус Астартес. Но есть небольшие мелкие детали, и многое в них кажется неправильным. Силуэт искривлен. Корпус слишком длинен, надстройка мостика слишком приземиста, нос такой острый и вытянутый, что кажется карикатурным. И сколько бы освещения мы не направляли на корабль, его невозможно оглядеть. На нем невозможно сфокусироваться.
— Нет, — говорю я. — Это не боевая баржа. Это воспоминание о ней, — я говорю именно то, что говорю, пусть даже и не понимаю, как такое возможно. Я говорю не метафорически. То, что проплывает мимо нас, это корабль, который неправильно вспомнили.
А потом в поле зрения попадает одна неразмытая деталь. Имя корабля: «Помрачение Надежды».
— Это призрак, — говорит Денталион.
Я хмурюсь этому термину, в том числе и потому, что он кажется точным. Мне известен «Помрачение Надежды». Он известен нам всем. Эта боевая баржа пропала во время пятого Черного Крестового похода. Пять тысяч лет назад. Хуже того: это был корабль Кровавых Ангелов. Мне все меньше и меньше нравится его близость. Это появление не может быть совпадением. И сила, что смогла бы срежиссировать подобную «случайную» встречу, должна быть безграничной.
— Это что, действительно… — начинает Гамигин.
— Нет, — обрываю я его. — Тот корабль уничтожен, — должен быть, после пяти тысяч лет в космосе. То, что носит теперь его имя — оборотень, хотя на каком-то темном уровне он связан с оригиналом. Каким-то образом совместные воспоминания о «Помрачение надежды», либо же воспоминания одного существа, обладающего ужасной силой, достигли такой мощи, что на свет явилось их воплощение. Его очевидная основательность невероятна. Я никогда не видел, чтобы призрак варпа мог быть настолько материальным. Это показывает концентрацию психосилы такой мощности, что не возможно представить. Это…
Я поворачиваюсь к Лпосу.
— Мы можем вычислить траекторию прохода корабля через систему?
— Одну секундочку, старший библиарий, — Лпос отклоняется в своем сиденье. Я вижу, как его сознание скользит по мехадендритам, что соединяют череп с духами машины и когитаторами «Кровавой Проповеди». На мостике навигационные сервиторы начинают напевать цифры в ответ на неслышные вопросы. Через несколько секунд Лпос снова начинает ощущать присутствие остальных нас. Результаты его усилий появляются на экране тактикария. Если «Помрачение надежды» держалось этого курса, оно прошло мимо Супплициум Секундус, как раз посередине мордианского флота.
— Капитан, — говорю я Кастигону, — это носитель заразы ярости. Уничтожьте его, и может быть мы сможем спасти Супплициум Терциус.
Призрак все так же темен, когда «Кровавая Проповедь» маневрирует на позицию для уничтожения. Огромная тень не меняет направления. Ее двигатели не горят. Не поднимаются щиты или пушки. Она плывет, медленным левиафаном, безмятежной глыбой, посланником бессмысленного разрушения.
